Продолжая наш цикл бесед с современными поэтами о поэзии, вере, Церкви, сегодня мы встречаемся с поэтом и священником из Красноярска — протоиереем Виктором Теплицким.
Протоиерей Виктор Теплицкий
Отец Виктор родился в 1970 году в Красноярске, там и живет, служит в старинном Свято-Никольском храме, руководит епархиальным молодежным отделом. В его биографии можно встретить черты, характерные для многих, пришедших в священство: духовный поиск неизменно влиял на события жизни.
После школы Виктор Теплицкий поступил в Сибирский технологический институт, оттуда ушел служить в ряды Советской Армии, затем — снова учеба в институте… И всегда — стихи, творческий поиск «лучших слов в лучшем порядке».
Этот поиск в 1993 году привел Виктора в литературное объединение молодых литераторов, которое вела красноярская поэтесса Аида Федорова. Первое вступление в братию служителей слова, первая публикация в коллективном сборнике — кто из пишущих не способен представить сладость этих первых шагов!..
А годом ранее в жизни Виктора произошло два судьбоносных события: он женился, создал семью (сейчас у о. Виктора трое детей), и принял крещение. Еще одно событие, кардинально переменившее его жизнь, произошло в 1994 году: тогда он был рукоположен в сан диакона, а год спустя — во пресвитеры.
Семь стихотворений протоиерея Виктора Теплицкого
* * *
Правда только в качании чёрных
веток на фоне зимнего неба
(Жюльен Грин)
Мое слово ещё не вызрело.
Бреду наугад в потёмках.
Дорога змеится.
Нет, я не нищий с котомкой,
я — выбитый из седла кочевник
русским копьём глагола.
«Рцы Слово Твердо», —
твержу, как заправский школьник,
спотыкаюсь на юсах.
Зреет во мне подорожник,
в глазах с восточным прищуром
русский гуляет ветер.
Кладбище зимой
Невольно замедляешь шаг,
когда проходишь меж деревьев,
что словно арки встали над крестами.
И понимаешь: так
должно быть здесь —
в нерукотворном храме, —
где солнце только незатейливый витраж.
Нет ничего, и только скрип
зачем-то слабо нарушает
тишь снеговую выцветших полотен.
Безвольно звук разлит
по линиям
и, кажется, бесплотен,
но так реален окружающий пейзаж.
Бесстрастный перечень имён,
вкраплённых в лоно горизонта,
неторопливо растворяет время.
В тени седых знамён
земля для жатвы
сберегает семя.
И солнце слабое, запутавшись в ветвях,
ещё не греет…
Пасхальное
Весна. Жить хочется до боли.
Хмельной смеется небосклон
Над столь привычным снежным горем.
Он, как всегда, раскрепощен.
Опять воркует важно голубь,
Вокруг голубки танцы вьет.
Нырнуло солнце грузно в прорубь —
Добить вконец решило лед.
Стою. Вдыхаю воздух жадно,
Бездонной синью опьянен.
И где-то рядом, плавно-плавно,
Качается пасхальный звон.
***
В. П. Астафьеву
Полюбить эту русскую речь,
неспокойное тесто глагола,
и слова, будто блинчики, печь
из муки снегового помола.
Натопить жарко русскую печь,
зачерпнуть пространства окошком
и потом долго-долго беречь
эту лунно-январскую плошку.
А ещё полюбить русский звон
колоколен, рванувшихся к Свету,
положить свой последний поклон,
согревая дыханьем планету.
***
Осенний Енисей несёт листву сухую,
как зверь лесной, на сгорбленной спине.
Он ловит небеса, да только всё впустую —
они вернуться только по весне.
Они уйдут, оставив снежный саван,
сухую горечь сорванных цветов,
холодный ветер, льнущий к мёртвым травам
и солнце вялое над крышами домов.
Осенний зверь свинцовой трётся кожей
о берега, одетые в гранит.
Он растеряет всё, и только всё же
Небес ушедших тени сохранит.
***
Благословенный взлет руки,
И в церковь снова входит осень.
И ангелы опять уносят
Молитвы чистой лепестки.
Над позолотой куполов
Величественно даль святая
Зовёт к себе. И злоба тает
От дуновения ветров.
Порывы ветра, музыка вселенной.
Ветвей движенье, танцы над водой.
Как виртуозно, как самозабвенно
выводит тень напев простой-простой.
Листва дрожит. Сам видишь — балерина.
Поймала верно полутон и такт,
а облака скользят всё мимо-мимо,
провозглашая непреложный факт,
что я убог, а ветер — гениален
и нет такой гармонии во мне
и оттого мой новый стих печален,
я трещина на чистом хрустале.
Но я могу быть зрителем меж сосен,
где медленно качаются стволы,
где, по иголкам скатываясь, просинь
завязывает памяти узлы.
Жить — значит учиться
Протоиерей Виктор Теплицкий известен в среде красноярского духовенства тем, что он постоянно учится. Вообще, тема современного духовного образования сама по себе интересна. И отношение к этому образованию среди тех священников, кто рукоположен в «лихие 90-е» без предварительной учебы в семинарии, неоднозначно. Немало и тех, кто хотел бы учиться, да сетует на загруженность и недосуг, и тех, кто попросту морщится и говорит, что мол поздно уже мне, дурака учить — только портить, воробей — это соловей, закончивший консерваторию, и тех, кто говорит, что зачем тратить время на семинарию, ведь в наши дни много православных книг, много богословских ресурсов в интернете, не ленись да занимайся самообразованием…
У всех есть свои резоны, конечно, ситуации нашей жизни не сводимы к единому шаблону. Но вот о. Виктор — как раз из тех, кто учиться любит. В 1999 году он закончил четырехгодичные Высшие богословские пастырские курсы, которые тогда существовали в Красноярске, эти курсы посещало немало священнослужителей и мирян Красноярского края, там читали лекции интересные преподаватели, например, известный экзегет протоиерей Геннадий Фаст, автор ряда книг по Ветхому Завету.
А с 2006 года о. Виктор — снова студент, на этот раз — светского вуза, заочного отделения филологического факультета Красноярского Государственного педагогического университета имени В. Астафьева, об этой своей ипостаси о. Виктор скажет в нашей беседе.
Стихи и прозу о. Виктора Теплицкого знают и любят и в Красноярье, и за его пределами. Они публиковались в журналах «Старое и новое», «День и ночь», «Нужные люди», выходили в свет отдельными книгами: «Осенняя свирель», «Прикосновение к горизонту», «Открытия художника Карелина», «Дом на холме», «Ванечка».
Пьеса о. Виктора «Королевское сердце», написанная им в 2004 году, была поставлена на подмостках русского молодежного театра в Лиссабоне, а в 2005 году она принесла автору достойную награду: о. Виктор Теплицкий стал лауреатом литературной премии имени В. Астафьева.
Через книги
Протоиерей Виктор Теплицкий
— Мы знаем, что Христос вчера, сегодня и во веки — тот же, и две тысячи лет Церковь Христова стоит на одной и той же основе. Однако все мы, приходящие в Церковь — разные… Каков был ваш путь ко Христу и в Его Церковь?
— Ко Христу я шёл через слово, а путь к Церкви был весьма кружной — восток, магия, медитация, Агни-йога и прочее безумство. Я вырос в неверующей семье советского инженера и до двадцати одного года не был крещён. Вопросы о вере никогда не поднимались. Но с детства меня окружали книги. Хибарка девять с половиной квадратов с печкой и книжными полками от пола до потолка. Болел часто, потому читал много. В основном зимой, один, под треск поленьев. Блаженное было время.
Так сеялось во мне слово. Родители учили жить по правде. Спасибо им. Когда читаешь, возникают вопросы. Они превращаются в дальнейшем в русские «проклятые» вопросы. Вот они и привели ко Христу. А тут и перестройка — свобода, «новое мышление», «новая волна». Рок-культура сломала мою совковую капсулу. Жизнь шаркнула фэйсом об асфальт, используя при этом резиновую дубинку. Вопросы обострились. Бросил институт на пятом курсе, ушёл в дворники. Прямо как у БГ — «поколение дворников и сторожей».
Крестился хоть и с разбегу, но купил Библию. Потом близкий друг подарил«Агни-йогу». Потом я ему копал могилу на том кладбище (его нашли на диване с «моментом» и пакетом на голове), где сейчас храм, в котором служу. Магия, медитация, Рерихи и Новый Завет — винегрет, заправленный первыми собственными стихами…
Новый Завет вызвал бурю возмущений. Пошёл «разбираться с попами в их церковь». Там встретил священника — человека, которому веришь сразу и понимаешь, что он живёт на какой-то неведомой мне глубине. Я увидел настоящего человека традиции. Традиция хранится опять же в книгах. Так я открыл для себя «святых отцов». Одно время на столе лежала Агни-йога и «Моя жизнь во Христе» Иоанна Кроншдатского. Сердце отозвалось к словам святого праведного. Так я пришёл в Церковь.
Кричать: «Бог любит нас!»
— Что такое, по-вашему, священство? Только ли принятие его православным человеком — проявление послушания священноначалию, которое, как повелось говорить, превыше поста и молитвы, или можно говорить о священстве как о призвании? Как для вас, в вашей жизни, прозвучал призыв принять священный сан?
— Думаю, что только призвание. Бог же призывает ищущих Его. И голос Его надо уметь расслышать в собственном сердце. А если оно ищет не Бога, а «Божьего», то это может в дальнейшем обернуться трагедий для человека, и никакое послушание не спасёт.
Принять сан меня побудило слово, которое кипело во мне, бурлило. Я помню это горячее желание поделиться тем, что я нашёл — верой. И так хотелось кричать людям: «Бог есть! Он рядом! Он любит нас!» Но я не смел, не дерзал и только мечтал где-то в глубине души: «Вот если бы разрешили…» Может быть, для кого-то слово — не главное, кто то, может, во главу угла поставит иное служение, но в период моего духовного рождения или прозрения именно слово подвигло к таким «дерзновенным» желаниям.
— Митрополит Антоний Сурожский говорил, что для священника важно проводить человека ко Христу, не заслонить собою Христа…. «Пастырь добрый» — эти слова в Евангелии Спаситель говорит применительно к себе, но всегда в жизни Церкви их относят и к священникам. Без чего, по-вашему, пастырь не может быть добрым? И кто те люди, собратия-сослужители, ныне ли живущие, или уже предстоящие у Небесного Престола, в лице которых вы видели пример доброго пастырства?
Пастырь без сострадания — не пастырь, а наемник, или ещё хуже — фарисей. Именно, со-страдание, со-чувствие, со-переживание, т. е., когда ты вместе с кем-то в одном чувстве и переживании, когда не делишь на своих и чужих, когда несёшь общую вину, — это и не даёт заслонить собою Христа. Ты един со своим братом — в своих и его немощах, — и с ним предстоишь перед Богом. Но как же это трудно! И это и есть, мне кажется, истинная доброта-красота-любовь.
Пример для меня? Да вы уже упомянули — добрый пастырь отец Антоний, митрополит Сурожский. Для меня это светоч, ведущий ко Христу и нисколько собой Его не заслоняющий. Его слова пронизаны любовью и уважением ко всякому человеку. В них столько христовой глубины!
Снова книги
— Как сформировался ваш круг чтения, что вы читали в детстве — и какие книги оттуда унесли во взрослую жизнь? Что читаете сейчас? Как вообще относитесь к печалованиям, раздающимся в СМИ и интернете, о том, что подрастающее поколение перестало брать книгу в руки?
— В детстве читал сказки. Люблю их и поныне. Только уже взрослые, если вообще можно делить литературу на детскую и взрослую. Толкин, Льюис, Роулинг? Для кого написаны их книги? Или, например, Кафка. Реален? Да. Нереален? Да. Таинственен? Да. Но глубинная жизнь души показана без всякой мистики. Эпосы, сказания — они просто наполнены реализмом. Настоящей, всеобъемлющей, духовной реальностью. А Милорад Павич? Этот словесный кудесник заслуживает отдельного разговора. Я могу не согласиться с мнением автора, с его убеждениями или религиозными воззрениями, но сниму шляпу перед его талантом и глубиной проникновения в читателя.
Из русской литературы — старая добрая классика во главе с Достоевским. Его хочется перечитывать и перечитывать. Мне думается, что русская литература для русского человека всегда и таинственна — своим словом, и реальна — своим глубинным видением вещей.
Поэзия любая, если это настоящая поэзия — универсальна и без границ — национальных, исторических, временных.
В настоящее время читаю не то, что хочу, а то, что необходимо. Пятый курс филфака — что делать. Жду завершения учёбы, чтобы, потерев ладони, приступить к любимым полкам (от пола до потолка, как в детстве).
Печаль о вытеснении книжной культуры культурой визуальной имеет место быть. Разучатся молодые внимательно читать — разучатся мыслить, по-настоящему переживать, по-настоящему слышать и слушать. Движущаяся шумная картинка — это всегда нечто разжёванное. А тишина, родившаяся из шелеста страниц — это основа молитвы. Уйдёт из жизни молодых этот чуть слышный шелест — уйдёт таинство жизни. Чуда не будет!
Душевная и духовная поэзия
— Уместно ли, по-вашему, деление поэзии на светскую и православную, какая поэзия для вас — духовна? Следите ли вы за современным литературным процессом, можете ли оценить, насколько современная российская словесность влияет на духовное состояние общества?
— «Светская» — звучит как-то некрасиво и вызывает какие-то нелепые ассоциации. Я бы назвал её — душевная. Православная же — духовная. Это поэзия Церкви: стихиры, каноны, тропари, кондаки и т. п., т. е.вся наша богатейшая многовековая гимнография. В поэзии душевной, внецерковной есть духовные темы, есть вопросы, есть некая духовная тональность и интонация. Эта поэзия является той палкой, что тормозит колесо суетности, обыденности, пошлости. Она заставляет человека остановиться. И это — главное! Она подводит человека к краю его сердца. Заглянув за этот край, человек может увидеть свою духовную глубину. Поэзия души подводит нас к дверям духа.
За литературным процессом пока не слежу. Нет ни времени, ни сил. Да и нужно ли? Перегруженность информацией — одна из наших болезней. Может, лучше углубиться во что-нибудь немногое, чем скакать по необъятным интернет-пространствам? «Кто везде, тот нигде» — сказал, кажется, Сенека. И очень трудно словесности (которая подразумевает хоть какую-нибудь глубину) повлиять на общество, читающее только рекламные вывески, баннеры и разноцветные пошленькие журнальчики. На некие островки любителей внимательного чтения она повлиять может. На озабоченную, развлекаемую СМИ массу — думаю, нет.
Быть поэтом
— Известны слова: «Сказать о себе «поэт» — нелепо, всё равно что сказать «я хороший человек»… Быть поэтом и писать стихи — одно и то же? Можно ли вообще «быть поэтом», чем поэт отличается от прочих, какие требования, по-вашему, накладывает на пишущего его поэтический дар?
— Быть поэтом и писать стихи — совершенно разные вещи. Поэт — это мироощущение или своеобразное миропереживание. Срифмовать же несколько строк — под силу каждому, тем более при наличии словарей рифм. Многие прозаики были настоящими поэтами. Это то, что дано и никуда это не денешь. Цветаева как-то заметила, что поэт — это орган, а не орган. Это орган слова. Поэт слышит, видит, чувствует словом.
Вот мы же говорим о некоторых: «вы поэт в душе». Можно быть поэтом в душе и не иметь литературного таланта, но иметь литературное чутьё. Такой человек как ребёнок играет словом, и он, безусловно, любит слово, хотя может и не напишет ни строчки. Тот же, кто пишет, т. е. имеет талант пестрить словами, должен бояться — фальши. Мировоззрение может быть у всякого своё — это вопрос свободы, но фальши в строке быть не должно. Лучше не писать вообще, чем писать фальшиво.
— Сегодня общество особенно пристально относится к жизни и реалиям Церкви, мы свидетели споров и баталий в СМИ, интернете, просто в быту, касающихся церковных тем… Есть ли «острые» темы, которых можно и должно касаться о. Виктору — в проповеди, поэту Теплицкому — в творчестве, а которых он касаться не станет?
— В проповеди нужно касаться всего. А зачем прятать то, о чём все и так знают. Но проповедь, как стихотворная строка — мертва без вдохновения. А вот на что Господь вдохновит, это уже другой разговор. Боль, радость, покаяние, обличение — всё зависит от контекста и вдохновения. Лично у меня. Как у других — не знаю.
Стихи тоже пишутся по наитию. Откуда-то что-то приходит. Начинаешь шлифовать, а потом только доходит понимание темы. Стих — это и творение и создание. Берущееся из ниоткуда облекается в определённую форму. Заранее тему не выбираешь, она сама вырисовывается в процессе творчества. А «острые», особенно социальные, вопросы я просто не люблю. Они какие-то асфальтовые — серые и прямолинейные. В жизни всё намного глубже и тоньше… и непонятней. Нет и не может быть однозначных ответов. Однозначные ответы приводят к флагам, демонстрациям, революциям. Они пахнут кровью и ненавистью. Я боюсь тех, кто всё знает, кто мир делит на «твоё-моё».
Докопаться до сути
— Отец Виктор, вот уже несколько лет вы — студент филологического факультета Красноярского педагогического университета имени В. Астафьева. Понятно, когда священник поступает заочно в духовное учебное заведение — но пединститут?.. Вопрос: зачем? Что дает вам (словосочетание из лексикона «общества потребления», конечно, но тем не менее) эта учеба, вам и как священнику, и как человеку пишущему?
— Ну, это как у Высоцкого: «Если я чего решил, то выпью обязательно». А если серьёзно, то можно вспомнить фразу Бориса Пастернака, которая легла мне на сердце и стала в некоем роде моим девизом: «Во всём мне хочется дойти до самой сути». Желание нырнуть в глубины литературы, хоть как-то разобраться в этих стремительных потоках, влечение к слову — это главные причины моего поступления в университет.
А можно привести и такой пример. Об одной известной книге М. Булгакова два профессора (!) МДА, — протодиакон Андрей Кураев и ныне покойный Михаил Дунаев, — высказывают абсолютно противоположные мнения и пишут о «Мастере и Маргарите» работы, выступают с лекциями об этом произведении. Что делать мне, простому провинциальному священнику? Только учиться! И непременно на филфаке.
Я ж хочу докопаться до сути. Мне также приходилось слышать (кстати, в споре именно о «Мастере и Маргарите») нечто подобное: «Вы кадилом махать умеете? Вот и машите, а к нашему роялю не лезьте». Но как не лезть, если мне нравится инструмент? Я тоже немного умею.
Что дала мне учёба? В первую очередь людей. Я познакомился с преподавателями — умнейшими, честными, интереснейшими людьми. И нам есть, что сказать друг другу! Я познакомился со столькими писателями и поэтами — от античности до наших дней! И мне есть чему научиться от них. Я открыл для себя их имена. За некоторых молюсь за литургией. И мы стали друг другу ближе! И кто-то живёт во мне.
Я приобщился к настоящему слову — нефальшивому, живому, звучащему на многих языках. Я, конечно, не нырнул глубоко (заочка! А что вы хотите), но поплескался на мелководье всласть. И еще я учусь работать, беречь время, учусь не фальшивить.
— Есть такое выражение — «народное благочестие». В русском народном благочестии есть и положительные, и отрицательные черты, есть и горячий градус веры, и верность Церкви Православной, и особый акцент на покаянии и смирении перед Богом, на любовь к Божией Матери и святым — но есть и черты обрядоверия, косности, ксенофобии, немало суеверий и пережитков язычества… Какие особенности народного благочестия вы отмечаете сегодня в своих прихожанах?
— Всех под одну гребёнку не сгребёшь. Все разные. У всех своя мера веры, которая может заметно колебаться. От махрового язычества до глубокого аскетизма. Прихожане растут. И это заметно. Библиотека, книги, интернет, проповедь — хорошее подспорье. Пережили мы ИНН-фобию, надеюсь, переживём и «прочие безумные глаголы» и фобии.
Много вокруг оккультизма. Он заражает, случается, и наших. Порчи, сглазы, гороскопы, справочники кому в какой нужде молиться — этого «добра» сейчас хватает в головах. А с другой стороны — тяга к Евангелию. Читают, спрашивают толкования. Это не может не радовать. Одним словом, и мы фильтруем, но и вражина не дремлет.
— Отец Виктор, что для вас кроется в словах «сибирский характер»? Считаете ли вы себя в какой-то мере обладателем такого характера, и если да — как это проявляется в вашем служении и в творчестве?
— Для меня это, в первую очередь, открытость, прямота, доверчивость и решимость. Надеюсь, Сибирь куёт мой характер и я ещё в процессе ковки. И вопрос в том, насколько податлив материал? Но верю, каков бы он ни был, у этого кузнеца хватит и умения, и упорства, и решимости. Притом, мои корни здесь. Они глубоко сидят в этой почве. Сам я пронизан, пропитан насквозь своей Сибирью. И ещё не спел ей свою песнь любви. Пока не спел. Но знаю точно: где бы я ни оказался, Сибирь всегда будет со мной, в моём служении, в моём творчестве.
Читайте также:
Яна Батищева: Некрасивое крыло не сможет полететь
Поэты семидесятых: некухонный протест (+ ВИДЕО + Аудио)