Протоиерей Владимир Бойков: Made in China, рожден в Австралии, русский

К 300-летию православной миссии в Китае

Made in China, рожден в Австралии, русский

«Вы, Батюшка, откуда родом»? Это первый вопрос, который каждый человек задает мне, особенно на Украине. Хотя сейчас все привыкли, что такой китаеобразный русский австралиец приезжает к ним — в Дивеево, в Оптину Пустынь, в Питер — в Иоанновский монастырь.

Когда они слышат, что я родился в Австралии — непонятно. Потом слышат, что родители родились в Китае — «а почему вы не китаец»? Многие отмечают, что я по-русски без акцента говорю. Но я этого не понимаю — о каком акценте идёт речь?

Родители жили в Китае и в Австралии как русские.  Один мой дедушка чистый китаец, но он сам был крещёным и говорил только по-русски. А наша фамилия — Бойков —фамилия бабушки — по отцу  она из Забайкалья как и дедушка с бабушкой по матери. Что-то монгольское есть, бурятское.

Мы были беженцами от коммунистического Китая. Когда была открыта беженская программа для русских в коммунистическом Китае. Доктор Николай Николаевич Остроумов выехал в Австралию из Харбина и там открыл программу, чтобы освобождать русских людей от коммунизма  — вывозили в Австралию, в Новую Зеландию и Бразилию.

Мои родители попали в эту программу очень поздно — к концу 1965 года. Когда началась культурная революция, русские люди избивались… Может быть, кого-то и убивали даже – ведь люди говорили по-русски —  то есть считались шпионами СССР, имели иконы в своих домах.

Нас выпустили в 1965 году, а я родился в 1966 году, через 6 месяцев после того, как родители переехали в Австралию. Я люблю рассказывать про свое прозвище «made in China, родился в Австралии».

В самом конце 70-х моя мать выписывала многих из Китая как самых близких и ее называли министром иммиграции — все эти люди жили в нашем доме. Мы их встречали в аэропорту, записывали как двоюродных, троюродных дядей, тётей, они жили у нас.

Я немножко говорю и понимаю по-китайски. Мой отец не очень хотел, чтобы мы были китайцами. И его отец был таким же русским человеком, несмотря на то, что был чистокровным китайцем. Но так как все эти люди, выехавшие в 1979 году и прошедшие через наш дом, не говорили по-русски, то мои родители очень часто весь день говорили по-китайски.

С митрофорным протоиереем Михаилом Ли, старейшим клириком РПЦз, китайцем из Шанхая, с конца 1990-х служащим в Австралии

Жизнь в гаражике

Мы приехали в Австралию так: мои родители с двумя старшими братьями, я — третий, нас встретил человек на грузовике: «Едем сейчас вам квартиру искать». Нашли маленький гаражик на заднем дворе у одной польской бабушки. Мой отец и дед работали в две смены на заводе — делали листы для обшивки домов.

Когда пришло время мне родиться, мать оставила старших братьев с этой бабушкой, а сама пешком пошла в госпиталь меня рожать — машины-то не было. По-английски она ещё не говорила, просто на живот показала — время рожать! Они её положили и по-английски сказали: «Ты подожди, сейчас доктор придёт». А она не понимает. Её положили в кровать, она родила меня, я вывалился, и вот столько было (указывает руками) до того, чтобы мне упасть. Я — третий из пятерых ребят. Всего нас — два старших брата и младшие сестра и брат.

Со временем купили участок земли, отец сам построил гаражик. Это маленькая хибарочка, обитая металлом. Одна небольшая комната, в которой все мы жили. Дедушка выложил русскую печку, и мы на этой печке все спали. Мы жили как самые простые люди из деревни в Китае, жили, как и в русских деревнях.

Все деньги откладывали на то, чтобы построить дом. В этом доме он живёт до сих пор. Дом номер 8 – не раз его хотели купить, но отец говорит: «Я этот участок купил, я этот дом построил, я в этом доме и умру».

Вокруг церкви

Простые люди  — очень просто жили в Китае, очень просто живут и в Австралии. Первым делом, конечно, надо было найти церковь. Нам посчастливилось  самой близкой к нам была Покровская церковь. Там был очень известный в зарубежье священник — отец Ростислав Ган. Он большой литургист, ученик Иоанна Шанхайского.

Мы ходили в храм пешком. Мама с двумя старшими братьями и со мной в коляске шла несколько километров. Со временем мы со вторым братом начали прислуживать у отца Ростислава. Брату тогда было пять с половиной, а мне — четыре годика. Отец Ростислав был сильный духом пастырь, очень хороший священник.

В детстве

Церковь была центром нашей жизни. Как русский человек, живущий на западе, ты ищешь ответ на зов сердца. И единственное место, где ты можешь это найти — храм. Даже если он не открыт каждый день, это место притягивает. Это было у моих родителей, несмотря на то, что мой отец работал каждый день, в том числе и по воскресным дням.

Мы с братом пели в детском хоре, учились в русской церковной школе, потом пели и в юношеском, и в молодёжном хоре, участвовали в молодёжном приходском движении. Мы очень рано стали чтецами, с 13 лет я ношу подрясник.

«Если есть коровник — то это настоящий монастырь!»

После средней школы поехал в семинарию, в Джорданвиль. Застал наших старцев. Владыка Лавр — это наш авва. Он меня рукополагал и в диакона, и в священника, знал всех моих детей. Я знал многих старцев —   отца Владимира Сухобока,  который был сердцем монастыря, отца Киприана Керна я немножко знал — это был духовник монастыря, из всех иконописцев самый известный. Исповедовался у отца Гурия. Отец Прокопий — старый монах, которого когда-то заставили быть поваром, и все вздохнули с облегчением, когда он сломал ногу и перестал готовить. Но потом поставили такого повара, что стало еще хуже. Я с о. Прокопием в переплётной работал.

В коровнике работал, как и все семинаристы. К сожалению, сейчас коровника нет. Я спрашиваю во всех монастырях — у вас есть коровник? Если есть коровник — то это настоящий монастырь! Вот в Сретенском монастыре есть коровник, но он в Рязани где-то. Но для зарубежного человека коровник — это часть монастыря.

Мы бок о бок жили с монахами. Каждый день общались с ними, ели в одной трапезной, молились на повечерии, на ранней литургии.

В моём выпуске было восемь человек и все из разных стран — двое австралийцев, один француз, у него жена — русская австралийка из семьи выехавших когда-то из Китая. Один канадец, один из бывшего СССР, один американец, который сейчас служит в Майами, во Флориде, отец Даниил Макензи. Жена его — русская, она делала всю домашнюю работу, пока отец Даниил работал в коровнике, чтобы прокормить семью. Был русский из Англии — Михаил Таратухин. Он сейчас служит в Америке, жена — русская американка. Австралийцев было всегда очень много, до половины семинарии русских — из Австралии.

Большая часть русских из Китая —  из Харбина, из Манчжурии, из Синцзяна — попала в Австралию. Шанхайцы — в Америку с владыкой Иоанном.

На торжествах по случаю 300-летия православной миссии в Китае

Музыкантов – не надо!

Во время учёбы в семинарии я встретил свою будущую матушку. У нас была общая знакомая, она говорит — у нас есть такая Аня, я хочу, чтобы вы встретились. А я спросил — а чем она занимается? — Музыкой. А я думаю: все музыканты — ненормальные, то есть «особые». Отвечаю — никаких музыкантов не надо!

Матушка потеряла свою маму в 16 лет. Ездила в наш монастырь, потому что недалеко оттуда жили её родственники. Когда я был на третьем курсе, она приехала на Троицу и мы встретились с ней на дворе храма, я в коровнике работал в тот день. Я принял душ, захожу в церковь, а наша общая знакомая Лида говорит — вот Володя, это Аня!

Анины предки из Каменец-Подольского, из Закарпатья, приехали в 1911 году работать  с намерением вернуться. Но — первая война, революция, они остались, ее отец и мать родились в США. В доме они говорили  в основном по-английски. А мать её научилась русскому языку и преподавала его иностранцам в университете по вечерам. Матушка моя училась русскому языку через славянский язык, как и я. Наши ударения бывают чаще славянские, не русские. На это можно свалить хоть иногда наши ошибки с ударениями!

На торжествах по случаю 300-летия православной миссии в Китае

Открыть родину в 34 года

— Жили мы в Нью-Джерси, я стал дьяконом. Наша фирма возила богатых людей до аэропортов, в то время, как матушка завершала свою учёбу. Получила она два диплома и забеременела нашим сыном Иваном. И вот мне звонит архиерей из чикагской епархии, и говорит: «Я поспрашивал в монастыре, мне указали на вас, приезжайте, посмотрите». Мы приехали туда, нам все понравилось, и мы прослужили там четыре года. Родился первый наш сын в Нью-Джерси, второй сын — в Чикаго. Потом мы решили переехать в Австралию, служили там в городе Брисбен семь лет, там родились наши дочки.

Когда нас позвали в Вашингтон, там служили у известного отца Виктора Потапова. Он мне и открыл Россию. Я его пригласил на молодёжный съезд в Австралию в 1999 году, и он проговорился за столом, что он с матушкой ездит в Россию. А я в России никогда не был — думал, что всё закрыто. А он говорит —  давай, поедешь с нами! Представляете, русскому человеку открыть родину, когда идёт уже 34 год!

Здесь все говорят, что Новая Зеландия — страна мечты. Вам это трудно понять, но для меня страна мечты — это Россия. Я всё делаю для того, чтобы попадать сюда хотя бы раз в год.

В тот раз я встретил отца Владимира Воробьёва, отца Димитрия Смирнова, отца Аркадия Шатова, нынешнего владыку Пантелеймона, моего лучшего друга. Был в Дивеево, в Оптиной, в Грузии.  Столько я почувствовал!

В следующий раз я привёз сына с собой, десять лет старшему было.  Вам не понять, как может человек без толкового русского языка быть русским! Но если спросить моих детей, кто они, каждый из них скажет, что он — русский.

У меня нет 20 000 долларов!

Митрополит Иларион, первоиерарх Русской Зарубежной Церкви

Мой архиерей — митрополит Иларион, который меня отпустил из Австралии в Вашингтон, через год звонит и говорит — ты должен вернуться. А я только что переехал! Каждый переезд — это минимум двадцать тысяч долларов! И ведь я плачу за это! Я говорю — вы что, хотите меня обанкротить? Мы только что капитальный ремонт сделали, дети только привыкли к школе, матушка привыкла к жизни в Америке, а Вы говорите — возвращайся! Я поставил условие — найдите мне двадцать тысяч долларов на переезд. А у них тоже нет. Я говорю — пока вы не найдёте денег, мы не говорим о переезде! Через год он звонит — «мы нашли деньги, возвращайся!» И вот, мы переехали в мае 2005 года.

Первая задача была сплотить приход и построить храм. Окленд — самый большой город в Новой Зеландии, там треть населения живёт. Храм — 30 квадратных метров, тесно. Стоять, как сардинки, могут 40 человек. А на великую субботу утром у нас было 135 причастников! Все русские, из бывшего СССР. Диапазон такой — от Камчатки до Западной Украины.

Новозеландцев мало, в основном — мужья русских жён. Но всё же есть и такие, которые сами проявляют интерес. Американец ищёт истины какой-то, поэтому у них так много конфессий, деноминаций, сект. У нас этого нет. Новозеландца интересуют пиво, регби, пляж, отдых и комфортная жизнь. Пустуют католические церкви. Не пустуют только happy clappy churches (церкви с хором, хлопающим в ладоши в такт песнопениям – прим.ред) — там можно посидеть полчаса, напиться благодати и потом уже на целый месяц ты спасён, езжай куда хочешь, никакого подвига.

На торжествах по случаю 300-летия православной миссии в Китае

Трудности Новой Зеландии

Было бы больше страдания и трудностей в Новой Зеландии — больше людей было бы в храме. В трудностях человек ищет Бога. Мне иногда жалко, что из России люди уезжают жить на запад. Они ищут жизни без трудностей. И находят молоко и мёд, но там намного труднее быть религиозным человеком. В России, при всех трудностях и безбожии есть хоть формальная православная оболочка, которая может поддержать. Можешь просто зайти, свечку поставить, постоять, посидеть. Искать хорошей жизни — это неплохо, но для православного человека это не высшая цель.

И ведь гарантии нет, что на Западе будет жить хорошо. У нас в Новой Зеландии столько людей, которые приехали из России — машина и квартира подчас хуже, чем были, языка нормального уровня нет, диплом не принимается, оба должны работать на черной работе, дети без присмотра, а у нас сейчас незаконно оставлять детей без присмотра дома до двенадцатилетнего возраста. Если обнаружат, что ваш ребёнок в десять лет сидит дома один — вас могут посадить и отобрать ребёнка. Так что трудно у нас прокормить детей. Даже мне, живя на Западе всю жизнь, трудно прокормить детей.

Мясо новозеландского барана стоит дешевле в Вашингтоне, чем в Окленде. Наша рыба стоит меньше в Японии, чем у нас! Потому что мы — экспортная страна. Мы должны жить с мировыми ценами. Мы жалуемся, но что делать! У вас бензин стоит 1 доллар, а мы платим 2,20 за литр. Наши «зелёные» стоят на своем — вы должны больше платить, потому что среда должна очищаться, это стоит денег. Зарплата выше, но и уровень расходов тоже выше.

Пасха в Окленде

 «Господь разве сказал — любите службу?»

Вера, я думаю, это продукт любви. Если Господь Бог есть любовь, тогда, я думаю, стремиться к любви и оказывать милосердие — это самая главная заповедь. Почему Господь Бог сказал, что самая главная заповедь — любить Господа Бога и любить ближнего своего? Потому что с этого всё начинается — вера. А без этого читай, сколько хочешь, понимай, сколько хочешь, осмысливай, сколько хочешь — но это все остается теорией.

Любить — это самое трудное.

Господь сказал любить церковь, любить службу? Господь сказал любить ближнего своего! Любовь к церкви, к славянскому языку, к жене, к свекрови, к родителям, к тестю — это все придёт, потому что ты любишь ближнего!

Как служить ближнему? Видеть образ Христа! Если Христос бы нам явился — вы бы падали к нему в ноги, целовали бы эти ноги, как Мария Магдалина! Она рыдала от чего — как будто он её оставил. А у нас нет этого чувства — мы никогда не чувствуем этой «оставленности». Наши грехи ставят нас в это положение. Через грех мы теряем связь с Богом, мы теряем связь с любовью.

Очень часто люди, особенно учёные, которые чего-то достигли в душевной жизни, не понимают, что в духовной жизни важно не достичь  цели, а важно идти к цели. Кто достиг цели? Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский. Но кто может себя поставить рядом с ними? Мало кто. Особенно в Новой Зеландии.

Пасха в Окленде

Чудотворцев много, святых мало

Все меня спрашивают — батюшка, какие у вас там святыни в Новой Зеландии? Люди просто не понимают, что там православного никогда ничего не было. Святых у нас нет, но чудотворцев у нас очень много. Был такой отец Арсений, очень славный архимандрит, который служил в Леснинском монастыре. Он всегда говорил: «Ох, святых у нас нет, но чудотворцев у нас полно».

Людям, которые приехали из бывшего СССР, очень трудно купить билет домой. Мне это стоило 1700 долларов. Тем более, сколько надо времени например сюда лететь только 26 часов на двух самолётах через Шанхай.  Нам очень печально от того, что мы не можем прямым образом приобщаться к этому возрождению, которое сейчас происходит.

Нам трудно, потому что мы живём в таком пространстве, где православия нет. Вы живете в трудностях, но у вас хоть напоминание постоянно есть. А у нас и этого нет.

«Бог всех наций» в стране мечты

Наша страна официально христианская — но это не проявляется нигде. Наш гимн начинается словами «Бог всех наций, Бог храни Новую Зеландию». А какой это Бог всех наций? Расплывчатое понятие. Но у нас в Новой Зеландии хоть не препятствуют этому, а в Америке нельзя ни рождественские колядки петь, ни на афишах писать, что Бог есть. У нас нет таких мер политкорректности, как в США.

У нас много мусульман живёт, они очень спокойные. Недалеко от моего дома стоит самая большая мечеть. Они очень набожные, молятся ежедневно. Индусы, китайцы, мусульмане из Пакистана, из Ирана, черные, белые, жёлтые — все живут мирно.

У нас проблематичны бывают отношения с маори, в политическом смысле, потому что мы должны услужить нашему обиженному туземному народу. Они многого требуют, как индейцы или негры в Америке, как аборигены в Австралии. Но наша страна отвечает на это добротой. Сейчас открылась компания маори за признание всего побережья как достояние маори.

Побережье наше славное — пляжи, туризм. И морепродукты! Наша рыбка вылавливается утром, подаётся на вертолётах прямо в самолёт, и к вечеру она уже в Токио. Вся остальная рыбка, ракушки замораживаются, и через несколько дней это продается где-то в мире.

У нас закрытая экологическая зона. Когда в России приезжаешь на  вокзал, тебя официально обследуют, рамки звенят, а у нас, когда въезжаешь в страну, каждый чемодан тщательно просвечивается. Никаких жучков, никакой травы, камней, ничего нельзя завозить в страну. Мы живём от молока, мяса и туризма — всё, что может испортиться от одной болезни. У нас очень красиво и чисто. Так что я всех приглашаю отдыхать в Новую Зеландию!

 Беседовала Анна Данилова

Фото: Юлии Маковейчук, матушки Киры Поздняевой и из архива прот. Владимира Бойкова