Татьяна
Филфак МПГУ, к. фил. наук, семь детей.священник Филипп
Истфак МГУ им. М.В. Ломоносова, богословский факультет ПСТГУ, к. ист. наук, доцент, проректор по социальной и миссионерской работе ПСТГУ, зам. декана истфака ПСТГУ, священник в храме св. Николая в Кузнецкой слободе, десять детей.Иван
Неоконченное высшее: богословско-пастырский факультет ПСТГУ, начальник фотогруппы истфака МГУ им. М.В. Ломоносова, шесть детей.
Варвара (1978–2016)
Филфак ПСТГУ, преподавала там английский язык.Александра
РГМУ им. Н.И. Пирогова (2-й Медицинский институт) (не окончен), филфак ПСТГУ, девять детей.Даниил
РГМУ им. Н.И. Пирогова (2-й Медицинский институт). Врач-педиатр КДО ПЦ ГКБ им. Е.О. Мухина, ст. иподьякон епископа Пантелеимона Орехово-Зуевского (Шатова), двое детей.Владимир
Истфак МГУ им. М.В. Ломоносова, ассистент кафедры исторической информатики, начальник тех. отдела истфака МГУ, четверо детей.
Екатерина
Филфак ПСТГУ, преподаватель английского языка в гимназии № 1514, г.Москва.
Мария
Факультет почвоведения МГУ им. М.В. Ломоносова, к. биол. наук, аналитик в компании Clarivate analytics, сын.
Николай
Истфак ПСТГУ, старший алтарник в храме св. Николая в Кузнецкой слободе, педагог-организатор по воспитательной работе, преподаватель ПСТГУ, трое детей.Сергей
Матфак Высшей школы экономики, богословский факультет ПСТГУ, специалист по учебно-методической работе, дочь.
Ольга
Филфак МГУ им. М.В. Ломоносова.
Вся семья
Самое сложное время – когда у нас было трое детей
В те времена, когда росли наши дети, пятилетние малыши могли спокойно гулять во дворе, и восьмилетний ребенок мог гулять с младшими на площадке, где было много других детей и взрослых, да и дома дети оставались нередко одни. Конечно, сейчас ситуация совершенно изменилась, и мои внуки уже гуляют только под присмотром взрослых и одни дома не остаются. Но это честный рассказ о том, как жила наша семья в 80-90-е годы прошлого столетия, когда не было никакой помощи, нянь, сотовых телефонов.
Огромное преимущество большой семьи в том, что старшие дети берут на себя колоссальную нагрузку по воспитанию маленьких. Самое сложное время – когда у нас было трое детей. Потом уже старшие начали помогать – им самим в охотку, и не только дочкам, – и на руках малыша подержать, и успокоить. А уж доставить младенчика на причастие – это вообще было как поощрение.
Отец Александр с матушкой Марией
Отец Филипп:
Должен засвидетельствовать, что я не был ни хорошим братом вообще, ни старшим братом тем более. Я был капризным, избалованным, себялюбивым. И родители, хотя тогда мне это было не вполне понятно, последовательно и ясно воспитывали, пытались мне эту ответственность передать. Мне кажется, что если и можно говорить о каком-то понимании, о каких-то плодах воспитания, то уже только сейчас, когда перед лицом своих детей я ощущал бы абсолютную беспомощность, если бы не этот колоссальный багаж, полученный из отчего дома.
Отец Филипп. Рукоположение
Татьяна:
Первую часть младших, когда они были маленькие, я нянчила. Потом, когда они подросли, то уже они сами нянчили младших. Например, мама поручала Шуре гулять с двойняшками, у них разница с Катей и Машей 10 лет. И Шура гуляла по всему Чертаново с коляской для двоих детей, познакомилась в песочнице со всеми мамочками и сама была уже как мамочка для Маши и Кати.
Бывали случаи, когда родителям приходилось оставлять нас одних. Лет с пяти, наверное, я оставалась за старшую, но это бывало редко, по каким-то исключительным обстоятельствам.
Иван:
Плюс большой семьи в том, что дети замыкаются друг на друга. Они устраивают совместные игры, старшим можно поручить младших. Самый трудный период – это когда трое погодков, до четырех лет ребенок требует очень много родительского внимания.
Сейчас можно старшему ребенку сказать: «Возьми младшего». Конечно, пофырчит, конечно, не захочет. Он в этот момент играл, читал, еще что-то, но он может это сделать. Можно отправить их вместе гулять, и старшие приглядят за младшими. Это огромное достоинство большой семьи.
Екатерина:
Какие-то обязанности по дому мы начинали исполнять рано. Я думаю, что для родителей это была не такая большая помощь, а скорее всего, даже часто и наоборот. Потому что любой хозяйке быстрее и проще все самой сделать, но, тем не менее, кто-то у нас был ответственный за чистку картошки, кто-то выносил мусор, кто-то ходил за хлебом и молоком.
Еще было целое приключение – ходить за детским питанием. Поликлиника находилась рядом с домом, в соседнем здании. Я ходила за питанием еще до того момента, как меня держал лифт, то есть меня кто-то из братьев должен был спустить на лифте вниз. Не понимаю, почему сами братья не могли сходить, но, видимо, это была не их обязанность.
С дочкой Варварой
Помню эпизод с Сережей, который у нас всегда терялся. Нам с Машей было по семь лет, мы со всеми младшими пошли гулять. Мне тогда понадобилось переодеть младшую Олю, мы поднимаемся наверх, а к нам пришла гостья. И этой гостье я показываю в окно, кто тут кто: вот Маша, вот Коля. А Сережи там нет! И, конечно, понятно, что Маша с Колей как сидели в песочнице, так и сидят, и головы они не поднимали. Тогда Оля остается дома, я мчусь вниз, а это 9-й этаж, и возвращаюсь вниз, на площадку. Маша с Колей так и играют, а Сережа пошел с дяденьками пообщаться на тему машин, ему было интересно разобраться в механизмах.
Иван:
Отправляет меня мама гулять старшим с Сережей. Надзор за Сережей – это кошмар. Этот замечательный братик вечно куда-то убегал, совершенно не слушался. Я взял его за руку, он не мог вырваться. Обычно, когда держишь ребенка за руку, ребенок ослабляет давление, и руку придерживаешь только. Нет! Его надо было держать все время.
Четко помню, что я, сжав руку, его держал. И меня классически подловили – ко мне кто-то подошел и спросил время. Я поднял руку, посмотрел на часы, это секунды даже, не минуты, опускаю руку, а Сережи рядом нет. Я вижу, что он уже за два фонаря от меня, то есть на сто метров почти усвистал. Вот так вот с ним приходилось гулять. И это был кошмар.
Сергей:
Я – одиннадцатый ребенок, и, в принципе, я не видел, как росли мои старшие братья и сестры, но по делам их я вижу, что родители всегда очень любили и любят нас, и, конечно, мы всегда можем в родителях найти помощь, поддержку.
Сергей с женой и дочкой
Вот мне хотелось бегать, не слушаться, много чего – кричать, прыгать, носиться, драться. Стандартный набор. Потом, со временем, я понимаю: ну, как-то не очень нормально кричать, например, постоянно. Не очень нормально бегать. Просто многим людям это приходит в голову достаточно рано, наверное, а мне пришло довольно поздно. Но пришло.
Детям я всегда говорил: «Я тебе верю!»
Очень важно говорить с ребенком в подчеркнуто уважительном тоне. Общаться с ним, исходя из того, что он невиновен, тогда получается колоссальная свобода маневра. Я детям говорил: «Я тебе верю! Если б я тебе не доверял, я что, должен устраивать слежку, допросы, очные ставки? Если ты говоришь так, значит, так». И такое доверие очень мотивирует детей.
Ольга:
Всегда было понимание, что меня поддержат, какую бы оценку я ни принесла и какой бы выбор я сейчас ни сделала. Мне помогут, мне посоветуют. Если я придумаю какую-нибудь ерунду, мне с уважением к моей личности объяснят, почему именно лучше обдумать свое решение снова. Никогда никто ни на кого не давил, что ты должен пойти туда, ты должен сделать то-то, выбрать то-то, нет.
Ольга
Иван:
Папа здорово умеет преодолеть любую конфликтную ситуацию, но если при этом там есть его доля вины, то может прозвучать: «Простите, я здесь был не прав». Я видел это и с другими, и сам знаю. Как-то в шутливой толчее папа хлопнул по спине одного из ребят, нашего товарища, получилось очень энергично. И тот обиделся. Папа перед ним извинился: «Ну, прости, пожалуйста, я не рассчитал, виноват». Надо сказать, ситуация быстро разрешилась, папа предложил ему хлопнуть его в ответ. Это было сделано, с одной стороны, с искренним участием и извинением, а с другой стороны, с юмором, позволяя сохранить этому парню лицо, потому что ему было до слез обидно.
Владимир:
Я рано начал увлекаться всякими компьютерными делами и поэтому с детства более или менее в этом разбирался. И вот как-то, я был в средней школе, папа вечером сидел за компьютером, усталый, и у него не ладилось. Я вижу, что происходит, и говорю: «Папа, давай я тебе помогу». Он говорит: «Хорошо, да, сейчас». И что-то пытается сделать, но у него не получается. Я говорю: «Пап, давай я сделаю». – «Володя, не мешай!»
Получилась какая-то не очень удобная ситуация. Я говорю: «Папа, как же я могу тебе помочь, если ты мне этого не позволяешь?» Как-то я немножко не понял и ушел. Буквально через несколько минут папа вышел в коридор и сказал: «Володенька, прости, пожалуйста, я был не прав». Это на меня очень большое впечатление произвело тогда.
Сергей:
Что касается общения с детьми, то в первую очередь обязательно уважение. Очень интересный момент, ребенок – считает себя сложившимся, взрослым человеком и не любит, когда к нему относятся как к ребенку. Что самое смешное – это умный взрослый человек, который все понимает, а в чем-то он намного лучше подкован, чем ты.
Чрезмерная строгость – это слабость родителей
Чрезмерная строгость – это слабость родителей, часто она воспринимается как кара. Я терял самообладание, потому что не знал, что делать.
Протоиерей Александр Ильяшенко
Иван:
Были наказания. Ну как наказания? Убрать комнату – это наказание или не наказание? Или помыть посуду. Младшие могли схлопотать подзатыльник, скорее шутливый, чем с размаху. Я не помню, чтобы папа бил больно. Я вообще не помню, чтобы он меня бил.
А вот в угол запросто. Особенно когда человеку явно надо уединиться, он кричит, шумит и бузит, в угол – это самое хорошее. Постоять, подумать – это вообще полезно в наше время. Я часто стоял.
Когда ребенок не слушается, ушел в оппозицию, заставить его силой – понятно, что, скорее, вы проиграете. А вот добиться того, чтобы он все-таки послушался, поговорить и привести в норму – это папин прием, папина школа. Он всегда умел договориться. Настолько это было естественно и органично, что это не воспринимается как что-то особенное.
Татьяна:
Мы старались все ссоры уладить сразу. Я прочитала у Паисия Святогорца поучения родителям, где он пишет, что нельзя наказывать и ругать детей вечером, чтобы они не легли спать с мыслью, какие нехорошие у них родители, и чтобы их не преследовали ночью злые мысли, – надо помириться вечером обязательно.
Мария:
Если нас наказывали и ставили в угол, то Катя добегала до угла и бежала назад просить прощения, а я шла в угол, и пока родители у меня прощения не попросят, я оттуда не выходила. Но это я утрирую, конечно. Заканчивалось тем, что я могла заснуть в углу, это не один раз было. Папа меня уже мог позвать: «Маша, иди сюда». Я просила прощения, но это не мой метод. И Коля так же. Катя с Сережей добегали до угла и бежали обратно. А мы с Колей могли там заснуть.
Мария с мужем и сыном
Николай:
Самое страшное наказание, которое у нас было, – это выйти на лестничную клетку. Это было очень страшно: на лестничной клетке придет чужой дядя и тебя заберет. Мой папа неоднократно рассказывал, что в воспитании детей должно быть три полосы: широкая зеленая, узкая желтая и очень узкая красная. Зеленая – то, что можно, желтая – то, что нельзя, и красная – то, что нельзя категорически. Такое «нельзя категорически» у нас было, например, кусаться. Встречается, что маленькие дети начинают бить родителей.
У нас было поставлено так, что даже вопроса такого не возникало, это было невозможно. И у нас говорилось так: если ты кусаешься, то ты, значит, как собачка, а собачки живут не в доме, а на улице. Вот, пожалуйста, выйди на лестничную клетку. И мы этого до ужаса боялись. Я, по крайней мере, очень этого боялся.
Отец Филипп:
Иногда казалось, что «ты говори, говори, а я буду молчать, я специально ничего говорить не буду, чтобы только время не терять, чтобы быстрее это закончить». Лучше я помолчу, все это проговорится скорей-скорей, более-менее понятное или не очень понятное, не очень интересное, едва ли когда-то нужное.
Когда-то мне это казалось занудным или малоинтересным, но сейчас я именно это вспоминаю, именно это пытаюсь сохранить, не забыть, восстановить в деталях то, что мне было тогда сказано. «Скорее бы это кончилось, говори, говори, сейчас это закончится, и я пойду по своим делам». Это то, что сейчас больше всего нужно.
Семья отца Филиппа
Я, конечно, благодарен родителям и папе, прежде всего, что они меня подготовили к взрослой семейной жизни. Теперь, когда я десятый раз что-нибудь повторяю своим детям, я вспоминаю те истории и не смотрю на их кривые гримасы.
Кто ябедничал, тому доставалось
Доносчику первый кнут. Это я не вполне разумно применял, надо было спрашивать не у обижаемых, а у потенциального обидчика. Но учишься, увы, иногда задним числом. Радовало, когда дети друг за друга просили, друг другу помогали.
Протоиерей Александр Ильяшенко
Иван:
То, что доносчику первый кнут, – это железное правило. Так и должно быть, потому что каждый должен отвечать за свои поступки. Я всегда детей спрашиваю: «Кто разбил чашку?» Понятно, что разбивший не торопится себя называть. Но если малыши сразу же: «А это тот-то». Я: «Ты разбил?» – «Я нет». – «Вот ты тогда молчи, он сам скажет». Подход папин, конечно. Я своего ничего не придумал.
Даниил:
Кто ябедничал, тому доставалось. Нельзя было ябедничать. 100% было: если ты провинился и папа хотел тебя как-то наказать, – обычно лишали чего-то вкусного или какого-то развлечения – и если кто-то из младших просил папу, он сразу: «Раз за тебя просят, я тебя не наказываю». Вот такой был принцип.
Чтобы в гневе грань не переступить, надо слегка балаганить
Наказание – строгое обучение, чтобы человек осознал, что он поступил неправильно. А чтобы в гневе грань не переступить, надо слегка балаганить, чтобы ты сам внутренне улыбался от той чуши, которую ты говоришь. Но стараешься говорить грозно, и ребенок понимает.
Как правило, дети ставят нас в тупик – своим ли поступком, своим ли вопросом. И родителям детей можно поставить в тупик, например, задать вопрос: «Ты зачем это сделал?» Вопрос абсолютно дурацкий, на него нет ответа. Ребенок молчит. «А! Значит, ты молчишь? Обидеть можешь, а ответить не можешь?» Ну, и далее в таком духе. «Раз так, значит, тебя надо бить и пороть! Подойди сюда, и я тебя выбью и выпорю!» Подойдет, а ты его обнимаешь, поцелуешь и на ушко тихонько: «Больше так не делай». И все.
Отец Александр с матушкой Марией. Фото Анатолия Данилова
Иван:
Наказания чаще всего так происходили: сначала это окрик, чтобы осадить; дальше это отправка, как правило, в угол; потом беседа и выход из ситуации. Любое заслуженное наказание всегда имело завершением некую беседу, в которой папа объяснял это событие, высказывал, что так-то делать нельзя. Папа мог поговорить о чем-то серьезном и тут же мог рассказать какую-то историю, анекдот.
Понятно, что, когда ребенок балуется, его надо остановить, если он не слушается, то и наказать, и для маленьких детей допустимы различные меры воздействия, это уже зависит от темперамента ребенка и его возможности воспринимать. Но у нас это был всегда некий нравственный урок и урок поведенческий, как надо и как не надо. После такого воспитательного процесса ребенок выходил не в злобе, не в обиде, а несколько даже окрыленный новой возможностью и новым знанием. Конечно, дети все равно продолжают хулиганить, но какие-то острые углы или совсем яркие проявления злобы, драки или еще чего-то прекращались достаточно быстро. И недопустимость такого поведения осознавалась четко.
В трудных, конфликтных ситуациях папа всегда оставался спокоен, не метался, не кричал, умел сохранить трезвую голову. Я часто заводился и позволял себе больше, чем нужно. К сожалению, и сейчас так бывает. Он мне всегда говорит: «Юпитер, ты сердишься – значит, ты не прав».
У нас был замечательный преподаватель по истории. Он нам показывал черновик речи Черчилля, где у него на полях написано: «Аргументы слабые. Возвысить голос!» Прекрасный пример. Крик, эмоции – это признак того, что крыть больше нечем, и человек начинает заводиться от бессилия. Когда я себя ловлю на том, что я начал общаться на повышенных тонах, я вспоминаю это папино «Юпитер, ты сердишься – значит, ты не прав», и это «Аргументы слабые, возвысить голос». Позиция силы всегда очень спокойная, не требует воплей и бряцанья оружием.
Ольга:
У нас в семье никогда нельзя было сказать, что я на маму или папу обиделся, или я с мамой поссорился. У нас по отношению к родителям эти два слова не употреблялись, меня всегда передергивало, когда я это слышала от других. Такая дистанция была и такая установка в семье. Когда появился наш старший племянник и начал подрастать, его тоже кто-то просветил, что обижаться, вообще-то, грех. Он, видимо, часто слышал, что я расстроюсь, если ты так сделаешь. И у него возникло: я на тебя расстроюсь!
Иногда дети обгоняют друг друга
В большой семье нужно проворство. Как-то мы уложили детей спать, а к нам пришли гости. Старшие дети еще не заснули, они, конечно, хотели тоже побыть с гостями и выбежали из комнаты. Но Филипп был маленький, его надо было уложить спать, и мы сказали старшей Тане: «Уложи брата, пусть он заснет, а ты к нам тогда приходи». И Танечка полежала в кровати, дождалась, пока Филипп заснул, потом из своего одеяла сделала куклу, чтобы он думал, что она там спит, и тихонько смылась.
Семья отца Александра Ильяшенко
Мария:
С Катей-двойняшкой у нас вечно была проблема. Я быстро читала, быстрее Кати. Или раньше книжку начинала читать. И я ее могла спросить, при том, что она на меня ужасно злилась, но я от чистого сердца спрашивала: «А ты уже дочитала, как там главный герой убил кого-то?» Она мне до сих пор это припоминает.
И еще я всю жизнь бегала быстрее Кати. Был один момент, когда мы бежали с ней километр за школу. Я уже уставала на финише, и Катя начала меня догонять. Я ее не пустила вперед, мы прибежали рядом. Когда она оказалась за плечом и вот-вот могла обогнать, у меня появились силы.
Ольга, Мария, Екатерина и Варвара
Детское ощущение, что папа все может
Володя:
Я помню, как мы, несколько младших детей, стояли вокруг верстака, где папа что-то делал, и ждали, пока папа попросит дать ему какой-то инструмент. И как мы боялись, что, если мы что-то сделаем не так, папа будет сердиться. И поскольку в Чашницах я живу в родительском доме, а папа там в свое время организовал мастерскую, я сейчас ее разбираю и привожу в рабочее состояние, пытаюсь работать. И тоже вижу, как мои старшие девочки прибегают, смотрят с интересом и спрашивают: «А что папа делает?» Это детское ощущение, что папа все может.
Даниил
Даниил:
Я очень благодарен за то, что дал мне папа, потому что папа все делал сам. Все, что я умею делать, – какой-то минимальный ремонт, дырку просверлить, гвоздь забить, шуруп закрутить – это все, конечно, я умею благодаря папе. А то, что я из многодетной семьи и у меня много маленьких братьев и сестер, я все умею делать с маленькими детьми, – это и в моей практике педиатрической, и вообще по жизни очень помогает.
Иван:
В Северном Чертаново, я помню, на велосипеде до магазина ехали. Замки для велосипедов тогда еще не приобрели такую популярность, а велосипед у магазина могли и утащить. Обычно вдвоем ездили, Данила очень часто был на подхвате. Приехали, велосипеды поставили, он караулит, а я закупаюсь. Выходишь, мешок картошки на себя взваливаешь, ну не мешок, а старый рюкзак, «колобок», картошку прямо туда насыпали. Как-то килограмм 40 притащил. На велосипеде с сорока килограммами трудновато ехать, меня шатало, я помню. Еле доехал. Обычно, конечно, меньше, но я решил ударную дозу привезти, было лень ходить часто. Мне казалось, обидели меня, бедного, лишний раз сгоняли.
А как мы ходили за квасом! Это не совсем про папу, а скорее про наши будни. Вот решили купить квас. Взяли детскую коляску, люльку, туда ставились все трехлитровые банки, которые дома находились. Их влезало штук восемь. И еще пятилитровая. Вставали в очередь с колясочкой и давай наливать. И теперь представьте реакцию очереди, особенно если квас кончается. Ну ничего, будни большой семьи, нормально. Нам это даже весело было.
Мария:
Известно, что дети любят повторения. Я по себе помню. Я папу просила раз за разом читать одну и ту же сказку. Я не помню, как он садился посреди коридора, открывал двери в три детские комнаты и читал вслух для всех, это помнят старшие. Я помню, как он приходил к нам в комнату, садился и читал. Он прочел нам всю Библию. Катя смеется, что если бы она поступала в университет в шесть лет, то у нее было бы гораздо меньше проблем с Ветхим Заветом.
Владимир:
Невозможно забыть, как папа нам читал. Я помню, как мы все вечером радостно бежали, ложились в кровати и слушали. Я запомнил очень хорошо, как папа читал нам «Князя Серебряного». С тех пор я очень люблю Алексея Константиновича Толстого. Для меня он самый интересный писатель и поэт того времени. Когда мы подросли, папа вечерами читал нам русские былины. И сейчас, когда подрастают мои дети, я тоже ищу эти книги и хочу их учить на тех же самых примерах, что нам дал папа.
Смирение – это никогда не терять мира с Богом
Что такое смирение? Это никогда не терять мира с Богом. Варя нам это всем показала. Поди попробуй выдержи: это и тяжелейшая химия, и ужас, и очереди, и разные немощи – то волосы выпадут, то отрастут, то в парике… Плохо или не плохо, раз так, значит, так. И при этом Варя не теряла вкус к жизни, интерес к жизни. Она так радовалась своим племянникам! Они приходили и сразу бежали к тете Варе, сразу. У нее всегда были подарочки для них. Как она себя чувствовала, никто не знал. Она всегда улыбалась, хотя чего ей это стоило, трудно представить.
Варя никогда не сидела без дела, до последнего, пока сил хватало, учила языки – и фильмы смотрела на иностранных языках. Кроме английского, который она преподавала, она выучила в совершенстве французский и изучала испанский. Жила все время очень активно. Будучи смертельно больным человеком, не позволяла себе расслабляться. Никогда у нее не было ни слова ропота.
На отпевании было около сорока человек из духовенства. Как священника отпевали. На прощание приехали несколько священников, ее ученики, она очень любила своих учеников, переживала за них и после экзаменов всегда возвращалась с цветами.
Удивительно светлое лицо у Вареньки было, когда она лежала в гробу. Я понял, и не только я, что наша дочка Варвара святая. Как она прошла весь этот чудовищный путь борьбы с раком… Безупречно… Молодая, прекрасная, она смогла явить и особую духовную красоту.
Проводы Варвары
Сергей:
Сестра Варя – очень важный для меня человек. Я с детства знал, что у меня есть самая разумная, самая умная сестра, она лучше всех все всегда знает. Если тебе нужен совет сестры – это Варя. У меня шесть сестер, но Варя номер один. Варя лучше нас всех, самая замечательная наша сестра.
Варя – это истинная дочка наших родителей. Все наши братья и сестры стараются отречься от самих себя при общении с людьми, когда от самого начала до самого конца они забывают о себе, но все же я не встречал людей, которые были бы настолько самоотреченными людьми. Варя такой человек, как моя мама для многих окружающих ее людей. Варя – достойная замена моей мамы. Не знаю, наверное, сравнивать их совсем неправильно, но во многом они очень-очень похожи, в самом хорошем смысле этого слова. Это очень особый человек, как будто не из этого мира абсолютно. Но, собственно, я думаю, что для кого-то вся наша семья такая.
Варя
Время проходит, и вспоминается только счастье
Иван:
У родителей было негласное распределение ролей: все внешние вопросы решал папа, а внутренние, хозяйственные – преимущественно мама. Это совершенно не значит, что папа не мог встать к раковине и вымыть посуду. Я прекрасно помню, это было в Северном Чертаново. Квартира была такой планировки: прихожая, длинный коридор, гостиная и кухня вместе, и четыре комнаты, где были спальни: родительская, старшие школьники-мальчики, девочки и младшие дети. И я выхожу из комнаты в кухню и вижу папу, который пришел с работы и молча моет посуду. В тот момент никто не заметил, что он пришел, потому что мама, видимо, укладывала младших, была занята.
И конечно, папа всегда принимал участие в семейной жизни. Позже, когда он стал священником, этого было меньше, то есть младшим в этом отношении было хуже. Но нам папа читал перед сном и укладывал тех, кто сам не укладывался еще. Хотя бывали и курьезные случаи, прям как в анекдотах бывает, когда папа остался читать младшим книжку, мама входит проверить, как дела, и ей с порога: «Мама, тише! Папа спит».
Мария:
Наш папа очень любит писателя Евгения Шварца, в том числе одну из его пьес «Два клена». В этой пьесе есть момент, когда мать спрашивают, кого из своих троих детей она любит больше. И она отвечает, что кому она нужнее в данный момент, того она больше и любит. Папа любит нас всех, но в какой-то момент я заметила, что он проявляет больше внимания, действительно, тому, кому он в данный момент нужен.
Владимир:
У меня есть замечательные воспоминания: когда были какие-то сложные школьные задания, что-то я не понимал, я приходил к папе, он отвлекался от своих дел, брал листочек блокнота (у него всегда стояла стопочка листочков), ручку и исписывал все эти листочки, попутно объясняя мне то, что я не понимаю, и много чего дополнительного интересного. Это, вполне вероятно, было одним из первых толчков в моей любви к точным наукам и компьютерной технике.
Я заметил еще такой момент. Очень многие люди начинают спрашивать меня о том, как воспитывать детей. Я всегда удивлялся, почему меня? Кто я такой? А потом я понял, что на самом деле ответы на все вопросы, которые мне задают, у меня есть, потому что я видел, как меня воспитывали мои родители, я слышал от них ответы на все вопросы. Когда мне эти вопросы задают, я всегда начинаю ответ со ссылкой: «А вот папа, и я с ним согласен, говорил то-то».
Отец Филипп:
Чем больше проходит времени от детства, тем менее памятными остаются переживания капризов и обид, каких-то тягот, наказаний, кажущихся несправедливыми. И тем больше и ярче встает общее ощущение счастья, ощущение светлого и чего-то очень большого. Это большое называется очень просто – любовь. Чем старше я становлюсь, тем больше я это понимаю.
«Правмир» участвует во Всероссийском проекте «Быть отцом!», инициированном Фондом Андрея Первозванного, интернет-журналом «Батя» и издательством «Никея». Ведущие курса «Портрет» – журналисты Дмитрий Соколов-Митрич и Марина Ахмедова.