Одиночество «вырастает» из семьи
Протоиерей Георгий Завершинский
– Что такое одиночество? Можно ведь быть одиноким даже в семье, в толпе…
– Недавно в издательстве Сретенского монастыря вышла моя книга «Привилегия одиночества». Одиночество – это не ущербное состояние, не состояние дисбаланса.
В чем «привилегированность» одиночества? Именно в этом состоянии человек по-настоящему способен познавать себя: слышать, воспринимать то, что приходит к нему не извне, а изнутри. И уже в зрелом возрасте человек «дорастает» до состояния одиночества как способности обращения к Богу, предстояния один на один перед Ним во всей своей уязвимости. Это то состояние, когда человек способен «богословствовать» изнутри себя, созерцать, молиться.
Человек по природе своей одинок изначально: вспомним эдемское состояние Адама. Первое становление человека в этом мире происходит в семье (в окружении матери, родных и близких). Потом он выходит в этот большой взрослый мир и оказывается один, среди таких же, как он, ищущих себя и «своих» людей. Семья же была словно продолжением его самого: это суть одно, один род. Так одиночество «вырастает» из семьи.
В толпе человек не может быть не одиноким. По-гречески толпа звучала как ὄχλος, то есть «хаотическое, случайное собрание людей». В таком собрании между людьми не возникает общности. Но есть противоположность толпе ὄχλος – λαός, то есть «народ». Это собрание людей, объединенное общими устремлениями, надеждами, идентичностью. В хаотической толпе человек одинок и обезличен. В собрании – напротив, он раскрывается в своей полноте. Вспомним евхаристическое собрание верующих на литургии.
Два полюса самозамкнутости
– Чем принципиально отличается одиночество от самозамкнутости, о соблазне которой предупреждали многие богословы?
– Самозамкнутость ведь имеет свои оттенки. Это может быть самозамкнутость из-за самодовольства и тщеславия, и, напротив, самозамкнутость из-за неуверенности и растерянности. Бывает самозамкнутость как следствие пережитой боли, утраты.
Если это самозамкнутость как следствие страстей, то она временно способна даже и не тяготить человека – он может пребывать в состоянии самообольщения и мнимой самодостаточности. В таком состоянии человек выпадает из полноты евхаристического общения.
Но есть и другая замкнутость – отшельничество, известное нам с древних времен. Там, в пустынях, стараясь уйти от соблазнов мира, отшельники стремились к наиболее беспрепятственному общению с Богом, молитве, в том числе и за других. Это тоже самозамкнутость. Но это путь, полезный лишь немногим, на который можно отважиться только с благословения.
Есть два таких полюса самозамкнутости.
– Одиночество – это состояние человека, известное еще до грехопадения. Бог говорит, глядя на свое высшее творение: «Нехорошо быть человеку одному». Верно ли, что человеку нужно находиться в общении не только с Богом, но и человеком, это в каком-то роде первая заповедь?
– Богословски это не очень корректная, даже странная формулировка, но по-человечески я понимаю, что вы имеете в виду. Адам в раю ходил пред Лицом Божьим, и Бог был открыт для него (в той степени, в какой он был готов к этому, сохранял в себе образ и подобие Творца). И они пребывали в общении.
Кстати, есть разные святоотеческие интерпретации этого эпизода: есть трактовка, что Адам – это и первое «человечество», и первый человек. Но здесь важно отметить, что Адам в Эдеме пребывал в синергии, в со-трудничестве с Богом.
Но Адам – не Бог, он Его образ. И первый человек нес в себе образ этих «внутритроичных» (условное обозначение) отношений Творца, то есть нуждался в общении с равным себе по природе.
Хотя мы здесь не можем наверняка аргументировать причины Божественного решения сотворить «помощника», то есть Еву – нам не дано постичь глубину Божественного замысла. Есть тайна «двоих перед Богом». Кстати, одна моя книга так и называется: «Двое перед Богом».
Фото с сайта marriedandyoung.com
Один христианин – не христианин?
– Известная максима периода раннего христианства гласит: «Unus Christianus – nullus Christianus (один христианин – не христианин)». Как ее понимать? Как она сочетается в христианстве с практикой монашества, отшельничества, которую вы упомянули?
– Пример святой Марии Египетской мне кажется наиболее хрестоматийным для прояснения подобных вопросов. В IV-V вв. эта подвижница 47 лет провела в Иорданской пустыне. До встречи со старцем Зосимой она долгие годы вообще была в полном одиночестве в своем подвиге.
Ее общение с Богом восполняло отсутствие общения с людьми – она в нем просто не нуждалась. И старец Зосима появился в ее жизни лишь для того, чтобы помочь ей подготовиться (причаститься и прочее) перейти в Вечность.
Как в контексте этого жития понимать эту максиму? Максима – это данность. Но в случае преподобной Марии нужно учитывать, что, согласно Преданию, она «была научена Богом». Немногим дано такое «научение» от Господа, поэтому отшельничество часто может оказаться соблазном.
И тогда, действительно, «один христианин – не христианин», потому что они нарушили Традицию, не восприняли опыт, выпали из сакраментального евхаристического, церковного общения. Потому отшельничество может быть и спасительным (уход от искушений, интриг, которые, к сожалению, проникают и в монашескую среду), и погибельным.
Вспомним, как преподобного Симеона Нового Богослова братия изгоняла из монастыря, в котором он был наместником. Поэтому некоторые во избежание подобных эксцессов приходят к тому, что нужно искать уединения.
О какой бы мы форме одиночества ни говорили, важно помнить, что его нужно принимать с благодарностью. Оно не должно приносить разочарования, уныния. Тогда одиночество преждевременно.
– Какие позитивные и негативные духовные последствия одиночества могут быть?
– Если говорить о негативных последствиях, то от одиночества человек духовно незрелый может даже сойти с ума.
Страшной является и ситуация, когда неподготовленный человек выбирает для себя путь монашества, а потом отказывается от него. «Взявшись за плуг, назад не оборачивайся». Паисий Святогорец об этом пишет: монах, изменивший своему призванию, уходит, но часто, чтобы оправдать себя, обличает всех других монахов и пр.
Позитивным моментом одиночества есть уже упоминавшаяся возможность оказаться лицом к Лицу с Богом. Это может быть уникальным событием в жизни, когда в этом «физическом» одиночестве ты вдруг ощущаешь свою «непокинутость», ощущаешь, что ты не один.
У меня был такой эпизод, когда я оказался осенью в отдаленном месте в испанских горах абсолютно один. Там была такая тишина: птиц не было, казалось, будто даже воздух не движется. Вдруг я абсолютно явственно ощутил, что я не один.
Бывает, особенно в молодости, человек мечется, ищет, обжигается и разочаровывается, переходит от одной группы людей к другой. У Клайва Льюиса есть эпизод, когда Баламут, старший бес, наставляет Гнусика, младшего: «Пусть, пусть он переходит из одного прихода в другой. Пусть нигде не будет доволен, нигде ему не будет хорошо». И в этом смысле обращение к Богу в одиночестве является выходом из подобного кризиса.
– У американского психолога Джона Пауэлла есть термин «внутренняя гражданская война». Может ли мыслящий, ищущий человек жить, не зная этого состояния, или это всегда свойственно рефлексирующей, не теплохладной натуре?
– Да, нередко бывает, что человек бьется сам с собой даже до «внутренней крови». Но мне не нравится само противопоставление «ищущий-теплохладный». Мне кажется, в одном человеке могут быть представлены эти две «ипостаси». Теплохладность – это когда мы не имеем вдохновения, восторга в жизни.
В слово «восторг» я не вкладываю никакой сентиментальности. Ты жив, пока ты способен восхищаться, удивляться жизни. Иначе откуда в нас возьмется благодарность Богу на литургии?! С такой атрофированной способностью удивления красоте жизни мы будем способны лишь предъявлять Богу якобы «неоплаченные счета» за наше «унылое», серое существование.
Недовольство не стоит путать с состоянием поиска. Ведь само Православие – это есть этот поиск, жажда Истины. Не случайно митрополит Каллист (Уэр) свою книгу назвал «Путь Православия». Но это путь целеустремленный, направленный, подобный горной тропе. Это не дезориентация в пространстве, блуждание в хаосе, не броуновское движение.
Фото: orthodoxmoscow.ru
Не надо фальшивить перед Богом
– В своем эссе «Светлячок и хьюмидор» Елена Рог использует для характеристики современной взрослой жизни метафору «большого обменного пункта»: «Как легко нам навязали чужие ценности, а мы поверили, что <…> брачный контракт надежнее венчания, а аборт – не убийство, а всего лишь планирование семьи. Мы поменяли <…> пикники – на фуршеты, чтение книг – на шопинг, разговоры – на переговоры. И вот уже вместо друзей у нас партнеры, вместо любимых – бой-френды, а вместо счастья – кайф». Можно ли назвать в этом контексте нынешнее время эпохой суррогатного общения и почему?
– Я не хочу вешать какие-то «ярлыки» нашему времени. Разве в прежние эпохи не было фальши?! В таком отвращении к своей эпохе, в ее демонизации тоже нет правды, трезвости, благодарности. Достаточно вспомнить период, например, ереси монофелитства, когда гонениям со стороны церковнослужащих и императора подверглись преподобный Максим Исповедник и святой Мартин, папа Римский. Можно вспомнить и период ереси иконоборчества, когда церковные и государственные сановники гонениям подвергали также настоящих праведников. Поэтому, к сожалению, это было всегда в истории.
Есть какие-то новые «маркеры суррогатности»: ГМО, социальные сети, продукты-заменители и т.д. Парадоксально, сейчас продовольствия на земле переизбыток: если бы его равномерно распределить на население всех стран мира, то голод удалось бы преодолеть. Но при этом среди землян огромное число голодающих. Только во второй половине 1970-х годов от голода погибло больше народа, чем за последние 150 лет в результате войн и социальных потрясений.
Сколько мы видим кадров, на которых африканские малыши с жаждой пьют из емкостей капли грязной, вонючей жидкости. Другой воды в их регионе просто нет. С такой нищетой контрастирует образ современного супермаркета в развитых странах, который многие воспринимают как символ нынешней культуры потребления. Здесь буквально все ломится от всевозможных яств, которые не успевают продаваться и плесневеют.
Эта «суррогатность» нередко распространяется, к сожалению, и на современную духовную жизнь. И задача современных пастырей заключается в сохранении Традиции, Живого Предания (мы, священники, удаленные географически от своей Родины, это особенно остро ощущаем). Владыка Антоний Сурожский блестяще показал своим опытом возможность быть отзывчивым на вызовы современности, на чужую культуру и при этом сохранять свою идентичность, быть подлинно православным.
Я служу в Шотландии: ко мне приходят шотландцы (в основном из смешанных браков), есть и англичане, ирландцы. Я должен быть открытым к их опыту, но не изменять своим ценностям даже в этом «англизированном» православии. Так же, как и они не должны изменять своей национальной ментальности, встретив Христа. Например, в монастыре, где служил архимандрит Софроний Сахаров, есть прекрасные сестры-англичанки. Эти монахини за богослужением читают Псалтырь, а интонации сохраняют англиканские. И эти интонации являются неотъемлемой частью их. Они не должны становиться русскими, обратившись в Православие – они могут оставаться англичанками со Христом в Православной Церкви. И не надо это из себя выдавливать, фальшивить пред Богом.
– У православного психолога Анастасии Бондарук есть притча о том, что причиной исчезновения динозавров стали не только лютые морозы. Они не научились выбирать правильную дистанцию, чтобы согреть друг друга. Как отличить здоровую дистанцию, непосягательство на личное пространство другого от равнодушия?
– Замерзнуть в одиночестве невозможно, если ты осознаешь, что никогда не бываешь абсолютно одинок: всегда в твоей жизни присутствует Господь, пусть и часто это не ощущаешь. Тебе даже кажется, что ты переживаешь некую богооставленность. Бог так милостив, что человек почувствует, что он не один. Человек – не тираннозавр. Благодаря тому, что человек имеет Божий образ, он способен отозваться на призыв, присутствие Творца.