Протоиерей Иоанн Потапов. Из духовного наследия

1. Спасителю Богу

На всяк день благословлю Тя, и восхвалю имя Твое в век и в век века.

Пс 144:2

Когда в ясную зимнюю ночь я смотрю на широко раскинувшийся надо мною безграничный свод неба с мириадами звезд и вслушиваюсь в торжественную тишину морозной ночи, моя душа радостно трепещет от соприкосновения с великой и чудной тайной творения Твоего, Господи. Вот она, твердь, и незыблемые законы, которым неуклонно следуют светила. Вот млечный путь: миллионы миров и солнц, что серебряной полосой охватили гигантский небосклон… Чистый снежный покров раскинулся у ног моих. Лес вокруг обступил меня, как бы вместе со мною священнотрепетно созерцая величие Твое.

И небо и земля своей вещей тишиной говорят мне о чудных делах Твоих. Они свидетельствуют о могуществе творческой десницы Твоей.
В эти мгновения я славословлю Тебя, Боже.

…Пламенеет летний день. Бездонное синее небо. Прозрачные хлопья облаков столпились у горизонта. Поезд мчится среди полей, мелькают картины мирной трудовой жизни человека. Здесь и там виднеются фигуры людей, обрабатывающих землю в поте лица своего. По обширным пастбищам бродит скот. Земля готовит пищу падшему человеку. Когда я наблюдаю эту картину, я воспеваю милость Твою, Боже!

…Служебная обстановка. Люди в водовороте забот текущего дня. Они волнуются, о чем-то толкуют. Спорят горячо и страстно о земных делах. В это время они далеки от вечности, они не помнят о душе своей, которая есть нетленная искра Твоя. Но и в эти моменты чувствуется дыхание Твоего небесного огня. Я вспоминаю благоразумного разбойника, в душе моей возникает образ великого Твоего апостола Павла и сонмы преподобных Твоих, призванных Тобою в минуты душевной борьбы, вырванных Твоей промыслительной Десницей из водоворота плотских страстей… За это я воздаю хвалу Тебе, долготерпеливый Боже!

…Сотни и сотни тысяч книг, миллионы книг. В каждой книге либо новая схема мироздания, либо новая философская система и новые законы; либо призывы к новой жизни, либо протест и недовольство миром. И когда я созерцаю это беспокойство, эти взрывы мысли, эти запросы и требования, когда я, наконец, рассматриваю дела человеческие — гигантские сооружения, заводы, машины, что бороздят как землю, так и небо, шедевры творчества человеческого гения в звуках, в красках, в слове, в камне, в металле — я всюду ощущаю тоску, муку по Тебе, жажду истомленного сердца, вопль души к Тебе, Единому Источнику жизни.

…Миллионы и миллионы сердец во все времена тоскуют по Тебе, взывают к Тебе, жаждут Тебя, тянутся к Тебе. Эти муки священны, ибо они многоплодны; в них чувствуется чудесная сила Креста Твоего. Этими муками Ты зовешь человека к жизни вечной, обновляешь его древний образ, пробуждаешь дремлющий в нем небесный Дух.
За эту святую муку я восхваляю Тебя, Распятый за нас, Премудрый Боже!

…Когда я отхожу от этих вулканических взрывов человеческого гения и погружаюсь в сокровищницу любви, красоты, истины и правды — в слово Твое, запечатленное в Евангелии, — я пью из источника воды живой, моя душа воспламеняется от искр священного огня Твоего; я созерцаю Тебя, я ощущаю Тебя, моей души касается Твой сладчайший голос, Твоя неземная любовь.

В тиши и сладости Твоих блаженнейших слов, заповедей и притчей, в Твоих чудесах и Твоих подвигах рождается моя душа — невеста Твоя. Она готова бежать из темницы мира и искать Тебя, соединиться с Тобой.

О, дай ей одежды брачные и введи в чертог Твой украшенный! Дума моя о Тебе, Боже! Тоска души моей — к Тебе, Спаситель мой!

От скорбного поступка нашего праотца, через томительное ожидание Мессии патриархами и пророками, до “ныне отпущаеши” праведного Симеона и далее, до сего дня — все дела земные, все времена и дела человеческие окрашены жаждой искупления, освобождения от греха, причащения Твоему Свету.

И в молитвенных восторгах преподобных отцов, в подвигах мучеников, в ярких озарениях светом Твоим великих святителей — всюду несется гимн Тебе, Спасителю Богу, искупителю, воплотившемуся, породившему нас Своими крестными муками, Своею Любовью.
Слава Тебе, Создателю мира, слава Тебе, Творцу человека, хвала Тебе, Богу Промыслителю, приими восторг мой, Бог Спаситель!

…Вот радостный, изумительный для земли и неба, победный праздник — праздник Воскресения Твоего. Ангел сошел на землю и отвалил камень от двери гроба, и… земля удивилась и возликовала.

Раздался трепетно-радостный возглас Марии Магдалины: “Раввуни!” и затем изумленный возглас: “Господь и Бог Мой!” — апостола Фомы. Потом чудесный лов рыбы на море Тивериадском и совместная трапеза учеников с воскресшим Господом: “Приидите, обедайте”, знак победы, торжества и единения с Господом, Победителем смерти; преддверие обетования: “Да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем”.

Торжественное завещание Твое при вознесении к Отцу: “Шедше, научите вся языцы…”. Бурный Дух в Сионской горнице, воспламенивший столпы огненные, вселенские — апостолов Твоих. Земля освятилась Духом Святым; пелена прародительского греха: проклятия, тления и смерти — свилась, как свиток; средостение разрушилось, врата адовы сокрушены, открылся путь в святилище, “во внутреннейшее за завесу”. Ликуй же, земля! Цвети дарами Духа Утешителя! Возжигай светильники твои — души праведных! Торжествуй, земля, свой великий праздник обновления, ибо Христос воскресе!

Прислушаемся к песнопениям св. Церкви, к подвигам мучеников, к молитвам преподобных отцов — всюду: на кровавых аренах цирка, в знойных пустынях, в скитах, в монастырях, в храмах; во всенощных бдениях, в подземных пещерах, на горах, в городах — везде уже не стоны от бремени греха, а радостная, освобождающая землю весть: “Христос воскресе!”.

Окинем мысленным оком судьбу Церкви. Она вся стоит в сонме праведников, подвижников и всех святых, от века благоугодивших Господу. Она есть Тело Твое; великая любовь — совокупность совершенств — сочленяет этот дивный организм воедино, одновременно объединяя земное и небесное. Порфира Духа Святаго облекает ее. Ангелы, “начальства и власти” с удивлением познают “многоразличную премудрость Божию” в этой чудной нерукотворенной скинии Бога с человеком. И все, наполняющие ее во все времена и во всех народах, предстоя ныне превознесенному престолу Триипостасного Бога, с воздетыми горе руками, совместно с херувимами и серафимами славословят Тебя за Твой великий дар любви, за Твои дела, Спасителю Боже:
“Благословен еси, Господи, Боже отец наших, и препетый и превозносимый во веки”.

2. О Страшном суде

1

Человек в земной жизни представляется наподобие пловца: научился плавать с помощью благодати Божией, веления совести и многих и многих средств, для спасения ему предоставленных, — он на поверхности, дышит свежим воздухом, наслаждается светом, радостью, общением с теми, которые и сами источают радость; зрением Богоматери и вечным Светом Святой Троицы. Если же он был плохим пловцом, совсем не научился плавать несмотря на все усилия Божественного Промысла ему помочь — человек задыхается в пучине; он в мучениях: нет “воздуха”, нет “света”.

Такой человек в аду: он где-то видит какие-то отблески Света, чувствует его славу и торжество, но они ему недоступны. Он никогда, никогда не сможет ими наслаждаться. Его удел — вечно задыхаться в отсутствии Света, Радости и бесконечной Божией Любви…

Но в вечной жизни будут какие-то формы, пространства? Мы знаем космос, землю, — вертящийся в пространстве шар; и много таких шаров; законы, согласно которым совершается движение в космосе… Все это достойно удивления. Но ведь это все сгорит, и “времени больше не будет”. “И, — говорит тайновидец, — увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет” (Откр 21:1)…

Мы долго мучились над проблемой “перпетуум мобиле”, нас занимала эта загадка вечного движения; она нам как бы была задана всем нашим естеством, от начала. И мы безуспешно строили системы и механизмы. А она, эта проблема, вот, перед нами, в движении космоса. И это движение не перестанет до тех пор, пока Бог не прекратит его. Пока не престанет время и не наступит “новое небо и новая земля” по воле Великого Архитектора. Именно по Его воле, а не по какому-то механическому закону затухания всякой энергии, в том числе и тепловой.

…Итак, “времени больше не будет”. Наступит вечность. Смысл и сила вечности — в Духе. Но что это будет? Мы и в земных условиях ощущаем силу Духа: это сила в удивительном созидании св. Церкви, в силе апостольской проповеди, в крепости веры мучеников, в премудрости святителей, во вдохновении и молитвах преподобных отцов; в страданиях, покаяниях и радостях всех, испытывающих Христа ради блаженства…

И мы знаем, что никакие грандиозные постройки, никакие удивительные машины — хотя они и созданы для нашего удобства, — никакие увеселения, никакие яства и пития, никакие шедевры чисто человеческого гения не дают нам ощущения прочности, необходимости наших усилий. После нашей многопопечительной жизни — в пещере ли мы жили и одевались в звериные шкуры или в прекрасном особняке со всеми удобствами — одно будет прочно и созидательно для вечности: вера, надежда и любовь. Как будет странно и страшно, а, может быть, и очень для многих понятно, что все иное, что не созидалось для вечности, вся наша материальная культура и цивилизация — сгорит в мгновение. Мы поймем, что в значительной части делали не то, что нам нужно было, и особенно поймем бесплодность всего того, что созидали в последнее время, ибо созидали мир свой, не Божий, во имя того, который вдохновлял нас на богоборство, который взял в свои руки всю нашу жизнь и о котором Сын человеческий пророчествовал: “Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете” (Ин 5:43).

2

Итак, все сгорит. Сгорит все падшее в материальном мире. А что же будет, или, точнее, что останется? Останется самое важное и реальное, ибо сгорит пелена, что, по Силе Божией, закрывала нам вечность. Пред нами предстанет во всей своей сущности вечность, а смысл и сила ее — в Духе Святом; предстанут наши идеальные человеческие сущности: кто чего в земной жизни достиг, и идеальное перпетуум мобиле: не механическое движение, которое совершал в земной жизни, по воле Божией, небесный свод, а духовное. Это жизнь Божественная, жизнь ангельская, жизнь восстановленного человека, души человеческой, исполненной очей, света, славы и духа; души в полной своей силе, в бесконечной и никогда ни в чем не остановленной динамике, освобожденной от тления.

Что человек приобрел благого или злого, то он и получит в этой новой стихии — вечности, в новой динамике, в порядке истинного, никогда не увядаемого, а непрестанно возрастающего в свободной силе перпетуум мобиле. И вот, уже нет ничего от того косного вещества, в котором для жизни, для движения требуется, так сказать, некоторая “смазка”, чтобы не было трения для возобновления импульса.

Импульс дан человеку при рождении. Но утомление организма, ослабление и замирание импульса сказывалось всегда и по многим причинам, главным же образом по причине духовного характера — вследствие нашей страстной природы: дух животворил и усиливал энергию, страсти же глушили движение. Совлеченный от природной необходимости, от “риз кожаных”, человеческий организм приобретет в духовном плане, в плане вечности, все то, что он приобрел “либо благо, либо зла”. Но это уже будет в вечности.

Но какая все же будет в загробной жизни обстановка? Можно ли ее представить хотя бы с минимальным приближением? Господь сделал все для нашего спасения, для нашего научения. Трудно себе представить, чтобы загробная жизнь была совершенно иная, совершенно непохожая на земную. Господь в Своей земной жизни — и это запечатлено в Евангелии — учил нас, чтобы мы “навыкали” действию Духа, постепенно снимали с себя “ризы кожаные” и входили в область Божества; чтобы дух благочестия, праведности, роднил нас с небом… Но… земной шар сгорит. Он не будет больше вращаться ни вокруг своей оси, ни вокруг солнца, а солнце, в свою очередь, как и все вокруг него планеты и галактики, — весь космос, вся материя, весь материальный мир — “совьется, как свиток”, исчезнет, как некая феерия, как гигантский покров, который закрывал собою вечность¹. Пространства и времени, к которым мы привыкли, не будет, все будет видно за их “складками” — это все нужно было для нашего земного несовершенного сознания, чтобы человек постепенно совершенствовал свою природу; только святые, прозорливцы проникали за пределы нашего пространства и времени.

В земной жизни человек как будто твердо стоял на земле, на земном шаре, а земной шар, вращаясь вокруг своей оси, стремительно несся в пространстве. То есть, человек, сам того не замечая, был все время в стремительном движении, и в этом был существенный смысл и жизнь человека и всей вселенной. Может быть, и в вечности будет так? Но куда будет направлено движение? Опять-таки, в земной жизни вопрос идет исключительно о материальном движении, о передвижении в пространстве. Но если нашего пространства не будет, а плоть человеческая будет преображенной, каковой было Тело Господа после Его Воскресения, то нужно думать, что стремительный материальный полет вселенной будет иметь иное направление движения: духовное.
“И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего” (Откр 21:1–2).

Святый город Иерусалим сойдет от Бога с неба. Он будет приготовленный, как невеста, украшенная для своего мужа. Нужно думать, что как весь прекрасный материальный мир был сотворен Господом в шесть дней — с пространством, со временем и со всеми произрастаниями — со всей природой мертвой и живой — Он, Господь был в силе все это создать, — так будет создан Творческой Десницей и прекрасный Иерусалим.
“Се, творю все новое” (Откр 21:5).

И прежде всего, как свтт. Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и многие другие святители и преподобные и мученики в своих житиях воспевали славу Творцу всяческих, так и в вечности непрестанно, навыкши на земле, они будут творить славу Всемогущему Богу еще более, чем на земле, изумленные Его Красотой, Величием и Премудростью; Премудростью, прежде всего, этого всего нового, что является вечностью, а затем, при созерцании себя самих, новой твари, созданной и возрожденной после грехопадения, — Прекрасным Словом Божиим, Его Единородным Сыном.

Славословие Творцу — вот, мне кажется, что прежде всего является образом жизни вечной, ибо

“Егда сотворены быша звезды, восхвалиша Мя гласом велиим вси Ангелы Мои” (Иов 38:7).
Вот образ славы и жизни.

Какая будет плоть человеческая в вечности — мы не знаем. Знаем, что она будет преображенная; какая будет материя в небесных обителях, также не знаем, но знаем, что все это будет соткано из славословия и славы.

3

В земной жизни мы ищем покоя, сытости, разных удовольствий и удобств; а кто похотлив — удовлетворения своих постыдных страстей. Но и в этих временных утехах мы все же не находим покоя. Они нам в конце концов надоедают. Свою свободную волю, пламень своей души мы раскрываем во всю мощь, как она нам поручена Творцом. Свою энергию мы переставляем на “иную скорость”, значительно меньшую, чтобы она затухала, работала вхолостую, впустую; больше того, для многих работа души — отрицательная: не в наращивании Подобия Божия, как она задана человеку, а в искажении его. Это последнее для тех, которые мертвеют духом.

Но душа человеческая — искра Божия. Она не сможет окончательно исчезнуть, хотя некоторые и искажают часто своим направлением свой богоподобный дух. И тем, которые избирают иные пути, пути неестественные, остаются одни мучения, когда “всякие деяния обнажатся”.

Тем же, которые постепенно росли в своей земной жизни, росли в духе, поддерживали в себе свой естественный рост, боролись с покоем своей плоти, с пристрастием к “сладкой жизни”, с благодушием, что в сущности было бы постепенным омертвением души, — они разжигали свою энергию для жизни вечной, наращивали, может быть и не всегда для себя чувствительно — перпетуум мобиле своего естества.
Они по смерти войдут в полную норму своего истинного бытия.

Что же это будет?

Это и будет славословие и слава.

Они, по существу, этим только и жили и в земной своей жизни; этим только и наращивали в себе Подобие Божие.
Какой может быть для них быт в жизни вечной? Именно вечность и будет у них формой и содержанием. То есть, что посеешь, то, так сказать, и пожнешь. Либо пустоту, но в форме вечного бытия, либо весь наполнишься славой и содержанием славословия.

Об этом ли ужине говорил Господь в Евангелии, когда повествовал об “отреченных” гостях:
“Сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина” (Лк 14:24).

Думаю — и не о тех, которые с восхищением мечтали:

“Блажен, кто вкусит хлеба в Царствии Божием” (Лк 14:15).

Будет ли среди избранных какое-либо общение?

Есть уже и среди нас, земнородных, одно чувство, которое выше всяких положительных чувств, выше веры, выше надежды, выше милосердия, выше терпения, выше знания; то, что никогда не перестает, “хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится”.
Это чувство — любовь.

“Когда же настанет совершенное, — говорит ап. Павел, — тогда то, что отчасти, прекратится” (1 Кор 13:10).
Наступит то, что никогда не прекратится. Наступит то, что будет в вечности.

Это чувство — Любовь (см. 1 Кор 13:8).

Не нужен будет покой, не нужно будет отдохновение, потому что отдохновение будет задержкой, замедлением, затором. Единственная отрада будет в движении, в славословии, в пламени Любви. Не нужно будет питание тела, ибо для земного человека питание нужно для того, чтобы не затухало движение, для “смазки”. Энергия в вечной жизни будет самопроизвольно, свободно возгораться от свободной воли человека, которая и есть его изначальный импульс, его перпетуум мобиле.

Это будет вдохновение; а вдохновение будет питаться чистым пламенем Любви…
Не нужны будут ни дворцы, ни украшения, ни цветы, ни драгоценные камни.

Что или кто может остановить того, который воспламенен Богом, Страстотерпцем нас ради, Христом?

Не может быть какого-то многопопечения, прекращающего или замедляющего, или искажающего этот вечный порыв — это могло быть только в земной жизни, что загробная уже исправила; не может быть ни забот, ни какого-либо пристрастия.
Всегда, неустанно и непрестанно только к Нему, только с Ним и только в Нем.

Обители, драгоценные камни, прекрасные цветы, неприступные стены, беседы душеспасительные — это Он, в Нем и с Ним.

Вечность — это сила, движение; никогда и ни в чем ненасытимая любовь.
Ибо Любовь — это Бог.

Мы — причастные Богу, Им увлеченные Любовью, всегда с Ним пребывающие — дети Осанны, дети Славословия и Славы.

4

А те, которые “внизу”? Те, которые вольно шли в погибель, как дети сатаны? Которые намеренно тормозили Вечный Импульс и растекались в многострастных попечениях?

Господь говорил в притче словами праотца Авраама к богачу:
“Между вами и нами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят” (Лк 16:26).

Кто не разжег в себе такой силы любви, чтобы войти в вечный круг, кто пребывает в инертности, тот не может пребывать там, где “будет Бог всяческая во всех” (1 Кор 15:28).
Таковому также вечность, но не блаженство; ибо он пошел против своего естества, против своей истинной инерции — Славословия и Святости. Он сам себе уготовил муку. И не боль от ран, ибо богатый возопил к Аврааму:

“Я мучаюсь в пламени сем” (Лк 16:24).

Это бесконечно больше физических ран. Это пламень не тот, который вводит святых в вечный блаженный круг, пламень Любви.

Это пламень безнадежного отчаяния: никогда не увидеть и не услышать Славословия, — того, чем радуется душа человека, чем она живет и живит себя, в чем и есть жизнь, для чего Творец и создал человека и вознес его превыше Своих Ангелов. После грехопадения Он не упразднил душу человека, дал ей возможность и время для покаяния. Дал многоплодие человеческому роду, чтобы безмерно увеличить количество высших существ. В милосердии Своем вознес второй мир выше первого мира, чтобы сейчас, наряду с Ангельским, Архангельским и Серафимским Славословием слышался в вечном Триипостасном круге новый глас хвалы:

“Благословен еси Боже отец наших, и препетый, и превозносимый во вся веки”.

Завещание моим духовным чадам

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В самом начале своего завещания обращаюсь с просьбой: не делать по мне, как это принято, поминок — то есть обеда или другого какого-либо угощения. Мое искреннее желание — чтобы “поминки” были духовного характера. Это мое пожелание обращено прежде всего к моей верной и незабвенной подруге — Нине.

После предания земле моего бренного тела я прошу позаботиться о моей душе. Это ведь будет в третий день после моей кончины. В это время моя душа предстанет пред Престолом Царя Славы — Того, Которого я, несмотря на всю мою недостойную, греховную жизнь, беззаветно любил, в Которого твердо верил, на милосердие Которого надеялся и руководство Которого чувствовал всю свою жизнь. Прошу всех вас, моих духовных детей, помочь мне в эти решительные минуты поднять очи на Его Пресветлый Лик, не отойти посрамленным от Него за мои бесчисленные грехи, не унести от Его Престола вечную муку, — что больше никогда не увижу этот вожделенный Образ.

Поэтому прошу: после погребения собраться здесь, где я проводил беспечно и грешно остаток дней своей жизни, и помолиться обо мне. Отслужите литию. Затем сядьте вокруг стола и пусть старший из вас — отец Владимир Смирнов — прочтет для всех вас это мое последнее слово. Пусть оно будет до некоторой степени и моей исповедью и задачей для вас: что вам следовало бы сделать, чего я не докончил — и, может быть, моим последним наставлением: как я хотел бы, чтобы вы проводили жизнь свою без меня.

Подробно я не буду излагать свои грехи — об этом я каялся перед Престолом Божиим и перед своим духовником. Упомяну об одном — о продолжительном по времени и горестном по значению периоде своей жизни, когда я отступил от своего Возлюбленного Учителя и Господа. Это было во времена моей бурной юности: я преисполнен был гордыни и отрицания Бога. Холодность и метания заполнили тогда мою жизнь и душу. И сейчас, обращаясь мыслью к этому тяжелому периоду своей жизни, я вижу в нем только Его благостную и промыслительную Десницу. Он это допустил, чтобы, пережив холод и мрак, я после, в период своего обращения к Истине, сильнее возгорелся бы огнем любви к Нему и нашел бы в оцепеневшем своем сердце горячие слезы покаяния.

Как мрак души моей, так и радость, и яркий свет моего возрождения (а последние с большей силой) — всплывают в моей памяти, и я всегда старался не упускать их из виду как свидетелей Его бесконечного Милосердия к каждой душе человеческой.

Помните — мы весьма малоподвижны и дебелы душой. Нас плотным кольцом опутали сети суеты, что есть следствие застарелой, наследственной, ставшей чисто человеческой (но по происхождению диавольской природы) привычки рассматривать свое существование как цепь случайных событий, и относиться беспечно, — лишь иногда с тайным страхом — к своему будущему и к финалу своей жизни. Оглядывайтесь на себя, на течение своей жизни. Всматривайтесь, как “ходите”, любите Божию Десницу; и всегда — может быть, не рано, но и не слишком поздно для спасения своей души — Ее увидите и поймете, куда Она вас направляет.

В молодости, когда я не имел еще веры в Него, однажды случилось, что я был лишь мгновениями отдален от смерти. И, смотря на наведенное на меня оружие, я не испытывал особого страха, разве, может быть, некоторое любопытство: что же будет дальше? Но я, совсем для меня неожиданно, был вырван посторонней рукой из раскрывшейся передо мною пасти смерти… И я тогда ничего не понял. И объяснил свое спасение случайностью. Впоследствии я осознал смысл этого события, сопоставил с последующей своей жизнью и увидел в нем и чудесное, и приснопамятное: именно, что моя жизнь уже не должна принадлежать мне, а принадлежит Ему.

Ближайшие по времени события это подтвердили. Сохранив мне жизнь биологическую, Он оживил и мою холодную, холодом смерти охваченную душу. Я и раньше искал то, что мне должно было показаться истиной, но искал это по своему вкусу, что должно было бы удовлетворить моей гордыне. Ему видны глубины наших душ. Он знает, что под Его могущественным воздействием холод часто претерпевает превращение. “О, если бы ты был холоден или горяч!”. И настойчивые, дышащие противлением и убийством души, подобные Савлу, наталкиваясь на неодолимое препятствие — Его бесконечную, состраждущую нам Любовь — “Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?” — обращаются в Павлов. Такой момент наступил и для меня недостойного. Меня как бы кто взял за руку и повел в страну или, точнее, в ощущения мне несродные, незнакомые. Настойчивый и гордый, я покорно пошел за этими неведомыми мне чувствами. Я стал нем и безгласен, ибо невольно слушал то, чего не хотел раньше слушать, и принимал то, от чего решительно отходил и считал такой отход своим духовным совершенствованием. Замкнутого, сурового и гордого, меня ввели в атмосферу братской любви, благоговения к святыне и теплой сердечности. Случилось это как бы внезапно и, во всяком случае, так неожиданно для меня, что я растерялся, как это бывает с человеком диким, выведенным на яркий свет, в многолюдное общество; когда не знаешь, как себя держать, куда девать непослушные руки…

Но все это в начале было еще не целиком понятное, до некоторой степени внешнее. Я же искал своего. Однако я уже возжаждал тепла, вдохновения, любви. Захотелось, чтобы эти чувства зародились во мне навсегда.

Бродя по улицам города, я переживал свою, можно сказать, тоску о таком желаемом, но еще мною не достигнутом. И вот однажды я оказался около кладбища. Вечерело. Было одиноко среди могил и крестов. Я подошел к храму. Войти? Ведь там должен быть ответ на мои запросы и бальзам на мою душу. Я столкнулся с теплом братской любви, почувствовал всю ее истину, но у себя ответа, активности любви не находил. Между прочим и ранее я “ходил” вокруг храма в тяжелых раздумиях, было подсознательное тяготение к нему, как к источнику истинной жизни — об этом где-то в глубине души мне шептали воспоминания детства.

С трепетом, как на экзамене: найду или не найду желаемое — я вошел в храм. Будничная служба. Полумрак. Немного молящихся, преимущественно старушки. Стоят, сбившись в кучку посреди храма. Несмело я подошел к этой толпе. Служба кончалась. Я, конечно, ничего не понимал и не мог войти в духовный ритм молитвы. Запели “Великое Славословие”. Это было мне понятнее и ближе. Меня “затронуло” это песнопение, но не могло охватить, как вот этих старушек, которые стояли рядом со мной и истово молились. Я, может быть, с завистью, но, во всяком случае, с тоской, смотрел вокруг себя. И вдруг взор мой упал на маленького мальчика лет шести, которого я раньше не замечал, но который оказался вдруг около меня. Я видел, что он весь был охвачен молитвой. Глаза его были подняты “горе”, губы его что-то шептали; он покачивал головкой, как будто с кем разговаривал, о чем-то кого просил… Это было живое воплощение сердечной молитвы.

Я был потрясен. В это время до меня донеслись слова песнопения: “Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой”. Мою душу обожгло как бы огнем. Не помня себя, потрясенный, я пал на колени, полились слезы…

Благо тому, у которого с детства сохранилась молитва. Но не меньшее богатство приходит к тому, кто в мучительных поисках получает от Бога этот дар.

Я пришел домой. Я не имел угла, жил в общей комнате, и не мог улучить время, чтобы стать перед образом и помолиться, продлить охватившую меня радость: я нашел, чего напряженно искал. Для меня открылось небо.
Но в постели я отдался этому, охватившему меня в храме чувству. Мне хотелось вспомнить священные слова тех молитв, которые я знал в детстве. Я начал читать “Верую”… Дальше первых “членов” я не пошел: забыл. Как я ни напрягал память, вспомнить не мог. И вдруг после многих попыток передо мной как бы заблистал яркими буквами весь “Символ веры”. Я с благоговением и слезами прочитал его без запинки вновь от начала до конца. Затем и прочие молитвы, которых я знал множество в детстве и со школьной скамьи, но забыл в годы неверия, сами собрались в моей памяти, и я обрел дар молитвы и слез умиления.

Я прошу вас всех, моих чад, быть внимательными к моему повествованию, ибо я совсем не имею намерения похвалиться чем-нибудь, а наоборот, описывая плачевное состояние, в котором я пребывал в период своего неверия, хочу показать всем вам великую милующую и любящую промыслительную Десницу Божию. Мы должны ясно представить и закрепить в своем сознании и памяти, что общение Господа с Его созданием всегда живое, действенное и благое, — лишь бы наши очи не застилала пелена безразличия или скептицизма.
Остановлюсь еще на нескольких случаях милости Божией, по поводу которых можно сказать: “Господи, кто я? Неужели же Ты — Всемогущий Вседержитель — и смотришь на меня?”.

В описываемый мною период, в который во мне начали крепнуть вера и любовь к Богу, — как видно, для укрепления этих чувств, — со мною произошло следующее событие.

Будучи студентом, я одновременно работал в одном учреждении. Однажды, сидя у себя в кабинете, я услышал в соседних комнатах какие-то крики и возбужденные разговоры. Выйдя, я увидел группу сотрудников, которые оживленно обсуждали происходящее сейчас на улице: в храме, стоявшем на площади против того дома, где было наше учреждение, обновляются иконы, а на куполах кресты сияют, как золотые.

Это известие меня обожгло. Я бросился к выходу. Вижу: вся большая площадь залита народом. Слышны удивленные и встревоженные крики: “Вон там обновляется. На том куполе только что обновился крест”. Я протиснулся ко входу в храм. Здесь собралась большая толпа. Слышались сдержанные, приглушенные и трепетные возгласы. Внимание народа было обращено на икону св. Александра Невского. Она помещалась над входной дверью храма, представляла собой лик Благоверного князя до плеч. Икону окаймляла тонкая полукруглая рама: витой багет, покрытый почерневшей от времени и от сырости бронзой. Внимание и удивление толпы приковали золотые струйки, которые бежали, как живые, по почерневшему багету. Этих струек было две: одна бежала по дуге, другая — по прямой линии багета, окантовывающего икону (по хорде). Все это я наблюдал собственными глазами.

Струйки, не добежав до конца своих путей, остановились. Остались черными, как и были до этого, кусочек дуги и кусочек прямой линии (отрезок хорды) в той точке, где сходились обе эти линии. Вся остальная рама ярко блистала золотом. “Смотрите, — как бы говорила она — что было и что стало”.

Можете представить, какое впечатление произвело на меня — только что вступившего на путь веры — это зрелище. Так моя слабая вера получила явное подкрепление. Я воочию наблюдал реальное чудо и никогда не забывал, что лично созерцал действие небесных сил. Ведь то Ангелы Божии — невидимые для наших плотских очей — видимым образом убеждали людей в существовании духовного мира.

Между прочим, один молодой священник, передавая мне свой разговор с атеистом по поводу успехов космонавтов, возмущался его слепой самоуверенностью:

“Поднялись, мол, на 300–500 километров и уже решили, что нет обиталища Бога. Пусть попробуют проникнуть в Галактику…”. Каюсь, я почему-то не возразил ему, а только подумал: “Неужели есть священники, которые думают, что Престол Божий где-то в области какой-либо Галактики или дальше? Ведь Божий мир — это иной мир, чем наш; это мир Духа. Он не отделен от нас пространством; Бог и Божий мир иной природы, чем мы. Он среди нас и в нас и выше нашего зрения и нашего разумения. Форма его существования иная, совершенная”.
Ангельская “живопись” на раме иконы св. Александра Нев­ского была мне в том ясным доказательством.

Как нам нужно воспитывать в себе веру и просить у Господа о ее утверждении в нас не теоретически только (наличие такого отношения — это повальная болезнь христиан в наше время), но, я бы сказал, практически. Ясно и твердо себе представлять, что вот стоишь ты, пигмей, слабый, плотской человек, слепой, как щенок, тыкаешься незрячим лицом во все стороны, ища удовольствия для своей плоти, и не ощущаешь вокруг себя великий Божий мир, мир Духа, ангельские силы, превознесенный Престол Божий, славословие Серафимов… Пресвятая Дева с великой свитой Своей — прекрасных дев-мучениц и великомучениц… Сонмы святых — Апостолов, мучеников, святителей, преподобных отцов…

Я захотел встать на ноги в духовной жизни. Естественно, я потянулся к Евангелию. Руководителем к пониманию этой вечной книги — вещанию Сына Божия о спасении людей и Его бесконечной Любви к людям — стал для меня свт. Иоанн Златоуст. Я не помню, как в мои руки попал его труд “Толкование на св. Матфея Евангелиста”, ибо у меня до этого не было никаких книг духовного содержания. Этот святитель, горячий сердцем, вдохновенный, бесконечно чуткий к святыне — всецело пленил меня своим священнотрепетным отношением к Словам, Трудам и вообще явлению Сына Божия в земной юдоли. Небо — на земле, и мы отныне, после таинства Воплощения, пребываем на земле уже не ветхой, пропитанной злом, грехом и кровью праведников, но очищенной Кровью Сына Божия и превознесенной. Эта точка зрения свт. Златоуста прочно вошла в мое сердце, и я об этом пишу не для того, чтобы похвалиться, но с целью напомнить всем вам, как мы должны относиться к новой жизни, к открывшемуся перед нами Царству славы, к святой Церкви — Невесте Сына Божия и Сокровищнице Духа Святаго.

Задержу несколько ваше внимание, не могу не напомнить первые слова свт. Златоуста, которые открывают нам небо, отверзают очи сердца нашего к содержанию дивного устроения на земле бесконечно любящим нас Господом дела нашего спасения.

“По-настоящему нам не следовало бы иметь нужды в помощи Писания, а надлежало бы вести жизнь столь чистую, чтобы вместо книг служила нашим душам благодать Духа и чтобы, как те написаны чернилами, так и наши сердца были написаны Духом. Но так как мы отвергли такую благодать, то воспользуемся уж хотя бы вторым путем. А что первый путь был лучше, это Бог показал словом и делом. В самом деле, с Ноем, Авраамом и его потомками, равно как с Иовом и Моисеем Бог беседовал не через письмена, а непосредственно, потому что находил их ум чистым. Когда же весь еврейский народ пал в самую глубину нечестия, тогда уже явились письмена, скрижали и наставления чрез них. И так было не только со святыми в Ветхом Завете, но, как известно, и в Новом. Так и Апостолам Бог не дал чего-нибудь писанного, а обещал вместо писаний даровать благодать Духа. «Той, сказал Он им, вспомянет вас вся» (Ин 14:26)”. Это первые строки боговдохновенного пастыря в его знаменитом толковании св. Евангелия. И далее: “Сегодня мы должны вступить в священные преддверия, — говорит свт. Златоуст, приступая к истолкованию самого текста св. Евангелия. — Если иудеям, когда надлежало приступить им к горящей горе, к огню, тьме, мраку и буре, а лучше сказать, даже не приступить, а видеть и слышать все издали, еще за три дня велено было воздерживаться от общения с женами и вымыть одежды, если и сами они, а равно и Моисей, находились в страхе и трепете, — то тем более должны показать высшее любомудрие мы, когда нам надлежит услышать такие великие слова и не издали предстать дымящейся горе, а взойти на самое небо; не одежды измыть должны мы, а очистить одеяние души и освободиться от всякой житейской примеси. Не мрак увидите вы, не дым, не бурю, а Самого Царя, сидящего на престоле неизреченной Своей славы, предстоящих Ему Ангелов и Архангелов и сонмы святых с бесчисленными тьмами воинств небесных. Таков град Божий, вмещающий в себе Церковь первородных, духи праведных, торжествующее собрание Ангелов, Кровь кропления, чрез которую все соединено: небо восприняло земное, земля — небесное; настал мир давно вожделенный для Ангелов и святых” (Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Матфея Евангелиста // Творения. Т. VII, сс. 5–6, 17.).

Как меня захватило это златоустовское восприятие евангельского повествования! Правда, это, к сожалению, было только первое, первохристианское, так сказать, переживание истины Христовой. Со временем пришло остывание. Но первое восприятие стало для меня уже навсегда Вифлеемской звездой, руководившей мною во всех невзгодах моей духовной жизни.

Завещаю и вам, моим духовным чадам, всегда иметь перед своим духовным взором этот златоустовский огонь, — он всегда поможет удержаться или, если упал, — подняться на соответствующую нашим силам христианскую высоту. Бойтесь только и святое Евангелие, и преданное нам служение Ангелов обращать в нечто привычное и будничное, прозаичное и земное. Пусть этот златоустовский огонь будет вашим идеалом, вашим небом; имейте всегда перед вашим духовным взором Лествицу Иаковлеву; будьте ближе, насколько это позволяют вам ваши силы, к Неопалимой Купине.

Грехи, слабости плоти и болезни, также суета житейская, самолюбие и пустое превозношение своим значением и предназначением (в чем меня всегда сдерживала и помогала в борьбе моя верная помощница, советница и прекрасный образец духовной жизни Нина Никаноровна) часто, конечно, отвлекали меня от этого состояния. Но я все же и в проповедях своих, и в беседах со многими из вас старался напоминать о необходимости и спасительности подобного горения. И сейчас, за гробом, об этом вас прошу. Вспомните вот о такой Любви:

“Господи, если за мои грехи Ты пошлешь меня в геенну, и там я не перестану любить Тебя”. Это слова, кажется, святителя Димитрия Ростовского.

Тяжела плоть. Тысячами уз, часто незаметных, привязывает она нас к земле, и мы остываем и разливаем наш цельный дух. Сатана также делает — незаметно для нас — дело нашей погибели.

Всегда имейте в сознании этот Божественный Огонь, сшедший на землю, Божию Любовь, посетившую нас, Животворящий Крест, возрождающий души наши.
Пусть всегда перед вами будет знамение нашего удела на земле, нашей судьбы, уготованного нам наследия Милостью Божией — Божия Матерь. Она и есть Неопалимая Купина, к которой Господь судил нам приближаться. Ведь мы такого же рода, поскольку соестественные чада Ее.

Завещаю вам собирать, умножать любовь чистую, пламенную, умиленную и животворящую. И бесконечное почитание явного и живого знамения этой любви: от Бога — Животворящий Крест, от рода человеческого — Богоматерь.

Прошу для себя от вас любви и молитвы. Обещаю вам того же взаимно, если Господь в какой-то степени помилует меня, невзирая на мою грешную, безответственную для вечности, несамоотверженную для любви и для высокого пастырского долга к людям и к вам, моим чадам — жизнь. Аминь.

Протоиерей Иоанн Потапов

4 ноября 1964 г.

Публикация Т. Миллер