Солженицына интересовала жизнь современных православных
– Отец Николай, что для вас лично стало сейчас особенно значимым в том, что делал, писал, говорил Солженицын? Что, вспоминая общение с ним, вы переосмыслили, заново открыли?
– Во-первых, с годами все больше подтверждается явный пророческий дар Александра Исаевича. За прошедшее время сотрудники фонда Солженицына сделали документальные фильмы с различными архивными записями его выступлений разных лет. Смотришь и поражаешься, о каких актуальных вопросах он говорил тогда – и о тех проблемах, которые мы сейчас переживаем внутри страны, и том, что происходит у нас в отношениях с Украиной, с Западом, что происходило раньше в отношениях с Чечней, с Афганистаном. Он в буквальном смысле – как в воду глядел.
Во-вторых, когда перечитываешь его художественные произведения, все больше убеждаешься, что Солженицын – не только великий мудрец, но и великий писатель.
– Какое из его произведений вы открыли для себя заново?
– Думаю, что мне еще предстоит открывать «Красное колесо»: когда-то я читал лишь отрывки, публиковавшиеся в периодических журналах, и очень хочется добраться и прочесть это многотомное произведение целиком, тем более, когда видишь, насколько сейчас все более значительно звучит то, что сказал писатель.
Рядом с глобальными историческими произведениями Солженицына, в которых он раскрывает процессы, происходившие в нашей стране за последние сто с небольшим лет, мне дороги и его небольшие художественные, удивительно теплые вещи. Теплота языка видится и в крупных, и в тяжелых его произведениях, но в «Крохотках», в маленьких этюдах и зарисовках о природе и о человеческих взаимоотношениях, это видно еще явственнее.
Протоиерей Николай Чернышёв
– Что вы вынесли для себя из общения с Александром Исаевичем?
– Я увидел воочию, что здесь и сейчас живы такие великие люди, о которых раньше только читал в книжках. Понимаете, можно знать о человеке из книг, из воспоминаний других людей, но совсем другое дело, когда лично узнаешь человека и он открывается со всех сторон. Знакомство, а затем узнавание происходит гораздо непосредственнее, а потому – глубже.
И именно личное общение как-то ясно показало, что Александр Исаевич – наш современник, а в каком-то смысле – человек будущего, и это невероятно! Таких великих людей появляется немного, но они – та закваска, которая может изменить многое в массе народа.
– Вы помните свое ощущение от первой встречи с писателем?
– Я боялся увидеть мудреца, человека, которому сложно общаться с людьми из-за его груза прожитых лет, гигантского интеллекта и несопоставимого с другими уровня культуры. Но оказалось, что все это не мешает ему быть непосредственным, простым человеком, с которым очень легко общаться.
– Вы пришли к нему домой?
– До этого мы общались в храме, но однажды я задал вопрос Наталье Дмитриевне, а нельзя ли попросить о более продолжительной беседе дома. Назначили удобное для обоих время. Это, конечно, был незабываемый разговор.
Я-то думал, что буду задавать Александру Исаевичу много и много вопросов, может быть, как-то отвлекать или мешать. Как же я был удивлен, когда увидел, что он садится напротив меня с блокнотом и карандашом, и в итоге получилось так, что больше он у меня спрашивал.
Конечно, и отвечал на мои вопросы, но все-таки больше задавал вопросы сам, с интересом останавливаясь на таких мелочах и тонкостях, которые могут привлечь только писателя и философа.
Александр Солженицын
Причем это был вовсе не праздный интерес, а очень осмысленный и глубокий. В разговоре со мной Александра Исаевича интересовали особенности жизни современной Церкви. Даже не Церковь – с большой буквы, а жизнь современных православных его интересовала, особенно – верующей молодежи.
– Вы не удивились, что к вам как к священнику пришел Солженицын?
– Конечно, для меня это было неожиданно. История началась с того, что Наталья Дмитриевна какое-то время перед их возвращением из изгнания специально приезжала, для того чтобы определиться, в какой храм в Москве ходить, ей нужно было подготовить и жилье для их семьи, и заранее найти место молитвы.
Она искала отца Александра Куликова, к которому их семья ходила до 1974 года, до изгнания из страны Александра Исаевича. Нетрудно было узнать, что теперь он служит не в Николо-Кузнецком храме, а в Клённиках, он стал первым настоятелем нашего храма. Отец Александр пригласил ее в храм, и встреча с Александром Исаевичем состоялась через два года, в 1994 году, после их возвращения.
Александр Солженицын с женой Натальей. 1994 г.
Отец Александр очень внимательно принял Солженицыных, подробно стал рассказывать о восстанавливающемся храме, подвел к ним меня, рассказал, что я тоже принимаю участие в его восстановлении. Потом спросил, не будут ли они против, если отец Николай будет их окормлять и исповедовать? Так что наше знакомство состоялось «с подачи» отца Александра, он, что называется, передал мне их семью.
Я здесь Промысл Божий вижу в том, что у меня в жизни был еще человек, чем-то очень похожий на Александра Исаевича, – мой учитель Михаил Николаевич Гребенков – тоже человек творческого труда, перенесший войну – фронтовик и художник. От Гребенкова, еще до встречи с Александром Исаевичем, я узнавал много страшных фактов о войне, о человеческих взаимоотношениях того времени, вовсе не героических, не таких, о которых писали в советских газетах и книгах.
И при общении с Александром Исаевичем я вспоминал Михаила Николаевича – это люди одного духа…
– Какие отношения вы наблюдали в семье Солженицыных?
– Бережную трогательную внимательность и по-настоящему теплое отношение между членами семьи, с близкими родственниками. Это проявлялось в бытовых мелочах, в самых, казалось бы, простых и не запоминающихся словах, которые складывались в нечто настоящее.
С женой Натальей. 1996 год
«Свободы много, правды мало»
– Какие из слов Солженицына стали значимыми для вас еще тогда и до сих пор остаются такими же?
– Однажды, в девяностые, Александра Исаевича в интервью корреспондент спросил: «Вы вернулись в Россию, вы же видите, что здесь теперь гораздо больше свободы, чем было в 60-е, 70-е годы, тем более еще раньше?» Он ответил: «Свободы много, правды мало». Это, конечно, тогда запомнилось и остается сейчас важным, злободневным.
Необходимо помнить, что важна не только свобода, но и то, как ты ее применяешь – приводит ли свобода к большей правде, используется ли этот дар, для того чтобы являть правду Божию.
Я помню и то, как во время нашего общения Александр Исаевич настаивал на том, что нельзя терять себя, собственное свое представление о правде, важно постоянно его оттачивать, делать все более весомым, глубоким и не идти на поводу ни у каких авторитетов.
Среди прочего мы говорили, что необходимо учиться, всматриваться, вслушиваться, вчитываться в наших великих предшественников, но искать и свою форму выражения. Как он сказал, всем творческим людям нужно проходить тонким путем между Сциллой и Харибдой, чтобы не было ни механического, формального копирования предшественников, даже самых уважаемых и любимых, но и ни в коем случае их забвения. Губительно и то, и другое.
– Не жалеете, что какую-то тему не обсудили, какой-то вопрос не задали?
– Таких тем и вопросов – множество. У меня, к сожалению, не так много было подробных разговоров с Александром Исаевичем, и я не могу сказать, что я постоянно с ним общался.
Вот, попалась десятилетней давности его статья, напечатанная в журнале «Фома»[1], где говорится о том, что сейчас, как иногда и раньше, повторяется агрессивное требование, чтобы все в искусстве было только новое. Но, как он пишет, это требование тоже старо, и призывы «сбросить Пушкина с корабля современности» звучали сто лет назад. Александр Исаевич тревожился о том, что по-прежнему звучат призывы к новизне ценой отвержения наследия наших предшественников, великих мастеров того или иного искусства, будь то литература, архитектура, живопись, музыка…
Александр Солженицын с супругой и Никита Струве
И мне приходится отвечать на подобные вопросы творческой молодежи и взрослых людей. Даже когда речь идет о создании новых икон: «Почему вы все копируете, что вы все повторяете то, что было за 500 лет до вас? Необходима срочно икона XX века, икона XXI века». И вот оказалось, что у Александра Исаевича есть статья непосредственно на эту тему. Там найдены удивительные слова о том, что искусство по природе своей несет всегда нечто новое, но при этом тем ценнее будет это новое, чем больше оно впитывает в себя наследие прошлого, богатство предшественников.
Очень жаль, что при личных встречах не довелось развить тему сочетания вечного и современного в искусстве, особенно в церковном искусстве, в той полноте, в какой бы хотелось.
– Вы сказали, что для вас еще до конца не прочитано «Красное колесо». Что нашим обществом до сих пор не открыто из наследия Солженицына, на ваш взгляд, не прочитано или как-то не так прочитано?
– Он приучал к внимательному прочтению нашей истории, без стремления к поискам каких-то острых моментов, да чтобы с нотками приключений и «жареного». Важно учиться цельнее и трезвеннее осмысливать нашу историю, как древнюю, так и современную.
Солженицын говорил, что про Анну Каренину, про ее время Толстой написал, а кто про нас напишет, честно и глубоко? В этом он видел свою задачу и сверхзадачу.
Еще раз скажу: то, что Солженицын не до конца прочитан – свойство, наверное, многих великих писателей, философов, которые открываются только постепенно.
– Что изменилось в вашем мировоззрении после общения с Солженицыным?
– Я понял, что можно и нужно приближаться к смелости в выявлении правды гораздо более решительным путем.
Протоиерей Николай Чернышёв
«Стремитесь к правде, и, как следствие постижения правды, ваше произведение станет красивым», – учил нас Михаил Николаевич Гребенков. Он понимал красоту как следствие правды. Вдруг через несколько лет после кончины Михаила Николаевича в Александре Исаевиче я ярко увидел абсолютное повторение, пусть не теми же словами, но того же содержания. Я понял, что это не индивидуальная точка зрения какой-то одной, пусть и высокой личности. Это реализация в жизни призыва, сказанного две тысячи лет назад Господом: «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф. 5:6). То есть и в жизни, и в искусстве важно стараться не идти ни на какие компромиссы против правды.
И за это его смеют называть предателем
– Спрошу немного в лоб, но – каким, на ваш взгляд, христианином был Солженицын?
– Мне кажется, я ответил на это. Евангельская заповедь из Нагорной проповеди Спасителя «Блаженны алчущие и жаждущие правды» сопровождала Александра Исаевича с молодых лет до дня его кончины. Он был человеком, стремящимся к постижению правды во всем – от самых простых житейских мелочей до осмысления глубинных исторических процессов.
В слове Святейшего Патриарха Алексия II, зачитывавшемся при погребении Солженицына, звучала еще одна заповедь из Нагорной проповеди: «Блаженные изгнанные правды ради» (Мф. 5:10). И это тоже об Александре Исаевиче. Здесь речь не о случайности и не о политике, а о том, что изгнание было естественным следствием его стремления к правде в государстве, которое жило не правдой Христовой, и поэтому ужиться с ним было невозможно.
Я видел его жизнь по заповеди «Блаженны алчущие и жаждущие правды».
– Почему, на ваш взгляд, сегодня можно встретить мнение, что Александр Солженицын был чуть ли не предателем?
– Здесь несколько причин. Во-первых, так клевещут те же люди, что преследовали и ненавидели Солженицына при советской власти. Ненавидели за его принципиальное неприятие и идей коммунизма, и их практического воплощения. Сейчас у этих людей есть преемники.
Вторая причина – невежество, незнание трудов Солженицына, его выводов или сознательное их «передергивание». Вот, слышишь эту фразу и интересуешься, а в чем предательство, в чем измена? И вроде бы серьезные люди говорят: «Ну, как же? Ведь он уехал из страны». То есть ты слышишь это и понимаешь, что человек абсолютно не знает, как именно все происходило. Солженицын был изгнан со всей семьей буквально в 24 часа! И за это кто-то его смеет называть предателем?
Так что многое происходит от невежества и от агрессии, порожденной им. Ведь проще, совершенно не зная ни человека, ни о человеке, на слово верить последышам коммунистов и ругать вместе с ними, чем сказать что-то доброе, а тем более – исследовать по-настоящему, дабы понять, как оно было на самом деле.
Мне довелось не только знать о Солженицыне, но убедиться лично, и я могу свидетельствовать, что в нем близко не было никакой подлости и никакого обмана.
Александр Исаевич Солженицын
Это было видно при личном общении и будет видно при вдумчивом изучении его наследия. А дальше нам предстоит оценивать сложное, неоднозначное наследие Александра Исаевича и как писателя, и как философа, оценивать десятилетиями и столетиями, чтобы находить новые и новые грани.
Но еще раз скажу, многие его высказывания оказались пророческими и это очевидно уже сейчас.
В-третьих, в своем творчестве Александр Исаевич (как в свое время, например, и Ф.М. Достоевский) без прикрас говорил о страшных вещах своего времени, которые люди воспринимают болезненно. Некоторые думают, что лучше бы он этого не говорил, лучше бы на этом не заострять внимание и не бередить раны…
Те, кто привык к комфорту, к гламуру, к легкомысленному и поверхностному отношению к жизни, воспринимают творчество Солженицына как болезненное и потому ненужное.
Помните, в «Архипелаге…» он говорил, что люди, вспоминая поговорку: «Кто старое помянет, тому глаз вон», не договаривают ее окончание: «…а кто забудет – тому – два». Кто забудет свое прошлое, тот станет слепым.
Александр Исаевич не хотел, чтобы мы ослепли, и потому не боялся раскрывать перед нами открытую им правду, хоть она бывает горька, а люди, о которых вы спрашиваете, как маленькие дети, не любят горьких лекарств.
[1] «Фома»: №12 (68) — декабрь 2008 г. статья «Игра на струнах пустоты», стр. 24 — 27.