Начало пути
— Мои родители были очень благочестивыми, богобоязненными людьми. Они не могли принять власть большевиков, которые разрушали храмы, уничтожали духовенство, а потому перебрались из родной Воронежской губернии в латвийский приморский город Виндаву (с 1917 года официальное название Вентспилс, — ред.) Там мы и встретили войну. Помню, как 22 июня 1941 года, уже под утро, вдруг раздался страшный грохот. Мы выбежали на улицу и увидели, как немецкие самолеты бомбили военные и гражданские суда в порту.
Но были в 1941 году и светлые для меня моменты. Например, знакомство с владыкой Иоанном (Гарклавсом), моим будущим приемным отцом. Тогда он был священником и служил в Свято-Николаевском храме, неподалеку от которого мы и жили. Мне было 13 лет, когда отец Иоанн спросил у родителей, не возражают ли они, чтобы я начал прислуживать в храме. Родители были только рады, я – тоже. Помню, как волновался во время первой службы. Особенно переживал из-за стихаря (длинная одежда с широкими рукавами): мне он был явно не по росту и я опасался, что запутаюсь и упаду. Но все прошло очень хорошо. Так началось мое служение. Помню, как наш церковный староста Александр Александрович Димитриев сказал мне: «Закончится война, Россия освободится, и будешь ты для нее добрым священником».
— Виндава – небольшой город. Чувствовалась ли там война?
— Можно сказать, мы находились в тылу. Но и у нас ввели карточную систему, был комендантский час. Вблизи Виндавы немцы оборудовали лагеря, которые были переполнены советскими военнопленными. Они находились там в нечеловеческих условиях! Один раз отцу Иоанну удалось убедить немецкое командование отслужить службу для военнопленных. Дочери церковного старосты помогли нам и напекли пять больших корзин просфор. Немцы не разрешали проносить на территорию лагеря еду. Но отец Иоанн объяснил, что это просфоры, без которых невозможно причастие. Я до сих пор помню ту службу… Тысячи две мужчин со слезами на глазах слушали отца Иоанна. Мы раздали всем просфоры и пленные ели их, словно это была манна небесная, а не хлеб.
Защитный купол Богородицы
— А когда вы впервые увидели Тихвинскую икону Божьей Матери? Где это было?
— Это было в Риге, 4 марта 1944 года. За год до этого отца Иоанна возвели в епископы, и он переехал в Ригу. Я отправился вслед за ним, стал учиться в Рижской русской гимназии. А после занятий прислуживал в храмах. Тогда Красная Армия наступала, вытесняя немцев с занятых ими территорий. Отступая, они увозили с собой различные ценности. В том числе Тихвинскую икону Божьей Матери. Так в феврале 1944 года она оказалась в Риге. Сначала икона находилась в кафедральном Христорождественском соборе, а после того, как участились налеты советской авиации, ее перенесли в более безопасное место – в рижский Свято-Троице-Сергиев женский монастырь. На ночь Святыню уносили в подвальное помещение храма, которое сестры использовали как бомбоубежище. В общей сложности, икона находилась в Риге в течение шести месяцев. А в сентябре 1944 года, когда возникла угроза взятия города, началась эвакуация местных жителей и владыка Иоанн получил предписание срочно уехать. У меня был выбор: либо остаться в Риге с чужими людьми, либо отправиться вместе с владыкой. Я выбрал последнее… Утром 22 сентября мы выехали в Лиепаю (ныне город на юго-западе Латвии, — ред.). Вместе с главами других латвийских религиозных конфессий: католическим епископом, лютеранским, а так же известными деятелями культуры страны. Автобус был переполнен, а потому те, кто помоложе, шли за ним пешком. В том числе и я. Это была длинная дорога, 200 километров. Вся забитая отступающими немецкими солдатами, беженцами, военной техникой.
— И вы везли икону с собой?
— Первоначально икона оставалась в Свято-Троице-Сергиевом женском монастыре. Но немцы, уходя их Риги и вывозя оттуда ценности, вспомнили и о нашей Святыне. Ее упаковали в ящик и отправили в Лиепаю морем на рыбацком суденышке. Сухопутная дорога была уже отрезана советскими войсками. Священнослужитель, который и сопровождал икону, передал ее владыке Иоанну. И он уже принял решение взять Святыню с собой в эмиграцию, чтобы сберечь ее и потом вернуть в Тихвинский монастырь. Икону поручили нести и охранять мне, как самому молодому и крепкому. Так я и носил ее все пять лет наших скитаний, чаще всего на спине, прикрывая одеждой. А весила она немало – больше 20 килограммов.
— Куда вы отправились из Латвии?
— В Польшу, в город Данциг (ныне Гданьск, — ред.). Плыли морем на судне, где было около двух тысяч беженцев. Под утро на нас налетели советские самолеты. Я испугался, упал на палубу, подумал, что это конец. Бомбы падали с обеих сторон, в 10-15-ти метрах от бортов. Но ни одна не попала в судно. Как будто нас защищал огромный невидимый купол! И тогда я вспомнил о чудотворной Тихвинской иконе и поблагодарил Матерь Божию, которая спасла нас от гибели. Из Данцига мы отправились в Лодзь. Там, за колючей проволокой, видели множество людей, которых нацисты использовали на принудительных работах. На их одежде, на груди и спине, были надписи: Ost – для выходцев из России, Белоруссии, Украины; Р – для поляков и звезда Давида – для евреев… Мы тогда и сами не знали, что ожидает нас дальше, не окажемся ли мы в этом же лагере… Но Господь миловал: нас отправили сначала на товарном поезде в Шнайдемюль – небольшой город на границе с Германией, а потом – в Чехословакию.
Чудесное спасение
— Где вы встретили окончание войны?
— В фабричном поселке Иоганнесберге, в семи километрах от Яблонца (ныне это Чехия, — ред.). Там были пустующие здания, где мы могли временно поселиться. По субботам и воскресениям отправлялись на богослужения в яблонецкую Старокатолическую церковь и всегда брали с собой Тихвинскую икону. В мае в Иоганнесберге появились первые советские воины. Некоторые из них советовали нам не торопиться с возвращением домой, намекая, что отношение к религии и верующим в СССР не очень-то изменилось… Владыка Иоанн не хотел рисковать жизнями своих людей, и решил прислушаться к этому совету. Поэтому наше странствие продолжилось: мы отправились в Прагу, а оттуда — в Германию, в одном составе с бельгийскими беженцами. Уже на вокзале, в последний момент, оказалось, что наш поезд отправляется с другого пути. По перрону идти опасно: там все время ходили английские, американские и советские патрули, которые непременно бы нас арестовали. Пришлось ползти под вагонами нескольких составов. Это было нелегко, особенно с иконой на спине. Но с Божьей помощью мы это сделали. Когда мы уже погрузились в товарный вагон, нам сказали, что лучше держать двери закрытыми и по возможности не говорить. И вот наш состав на время остановился в Пльзене – последней станции, которую «контролировали» советские войска. Дальше начиналась уже американская зона. Мы затаились, старались даже не дышать. В какой-то момент мимо нас прошел советский патруль. «Надо бы еще этот вагон проверить», — сказал один солдат другому. Я стараюсь даже не думать, что было бы, если бы вместо бельгийских репатриантов они обнаружили группу латвийских беженцев… Но, немного подумав, солдат ответил: «Да ведь мы уже его проверяли!» И чудесным образом патруль прошел мимо. А я в очередной раз поблагодарил Матерь Божию за спасение.
— Вы оказались в Германии, в американской зоне. Чем там занимались?
— Мы прибыли в Амберг, небольшой старинный город в 60 километрах от Нюрнберга. Там нас отправили в лагерь для перемещенных лиц, который располагался в бывших солдатских казармах. Первое время спали все вместе в огромном помещении на полу, покрытом соломой. А потом латвийскому духовенству выделили три комнаты в одном из домов. Мы разъезжали с Тихвинской иконой по разным лагерям для перемещенных лиц, где не было своих православных священников, вели поистине миссионерскую работу. Постепенно люди под руководством духовенства стали в своих лагерях создавать храмы и часовни. Они были очень скромными, сколоченными из досок или листов железа, с бумажными иконами, лампадами из консервных банок. Но как там люди сплачивались, какой царил дух! Верующие приглашали владыку Иоанна к себе в лагеря с Иконой, которую почитали как защитницу. Помню, был случай. В одном из лагерей женщина просила Богородицу помочь ей найти сына. Потом, уже отойдя от иконы, она вдруг увидела его в толпе таких же молящихся!
Так мы объездили большое количество немецких городов. А к лету 1949 года у нас появилась возможность отправиться в США вслед за нашей паствой. Ведь большинство обитателей лагерей, расположенных в американской оккупационной зоне, переезжали туда. Чтобы нас не разлучили с владыкой Иоанном, он предложил стать для меня названным отцом и дать мне свою фамилию. И я стал Сергеем Гарклавсом-Кожевниковым. Но когда мы заполняли необходимые анкеты на выезд в США, американский консул мне сказал: «Молодой человек, поверьте, с такой длинной фамилией, да еще в которой есть буква «ж», вы в Америке намучаетесь. Я вам оставляю одну, ту, что короче…».
Русская вера
— К моменту вашего приезда в США шла активная православная жизнь, работали храмы?
— В Америке была православная церковь, основанная еще 200 лет назад святителем Иннокентием. Благодаря ему на Аляске появились первые храмы и часовни. Позже приходы основывал владыка Тихон, который 5 ноября 1917 года был наречен патриархом Московским и всея России. Так что, когда мы прибыли в США, в стране уже было много приходов. Там работали, в том числе, священники, приехавшие после Первой мировой войны.
Мы с владыкой Иоанном первоначально оказались в Нью-Йорке. Там и произошло очень значимое для меня событие: 20 августа 1950 года владыка Иоанн, к тому времени уже епископ Детройтский и Кливлендский Иоанн рукоположил меня в диаконы. С тех пор я начал регулярно служить в разных приходах. В 1956 году владыка переехал в Чикаго, а спустя год – и я тоже.
— А где в это время находилась Тихвинская икона?
— Сначала в Свято-Покровском соборе в Нью-Йорке, затем в Свято-Троицком соборе в Чикаго. А когда владыка Иоанн в 1979 году вышел за штат, то Святыня пребывала в его резиденции. Позже Тихвинская икона хранилась в нашем доме в Арго (пригород Чикаго, — ред.). Там я 23 года был настоятелем Свято-Пантелеимоновского храма. Перед выходом на пенсию владыка Иоанн составил завещание, согласно которому я должен был вернуть икону в Тихвинский монастырь, когда его восстановят, а в России падет большевистская власть. Если при моей жизни этого бы не случилось, то выполнить завещание должен был мой старший сын Александр.
— Вы ездили в Россию, чтобы понять, можно ли уже вернуть Тихвинскую икону?
— Первый раз я посетил Россию в 1991 году. Потом приезжал каждый второй год, но не как официальный представитель церкви, а сам по себе. А в 1993 году я оказался в Тихвине и увидел, что монастырь все еще в очень печальном состоянии. Уже тогда мне начали
в Америке говорить: «Батюшка, пора вам вернуть икону». Я отвечал: «Хорошо, я исполню то, что должен. Но сам монастырь еще не готов принять Святыню».
Только в 2004 году мы решили вернуть икону в Россию. Покойный Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II предлагал везти ее в Тихвин через Москву и Санкт-Петербург. Но митрополит Рижский и всея Латвии Александр хотел, чтобы икона вернулась в Россию тем же путем, каким она покинула страну. То есть через Ригу. Так и было решено. После того, как православные в США простились со Святыней, ее поместили в специальный бронированный сейф. Там поддерживался нужный уровень температуры и влажности. А еще был установлен маячок, по которому можно было, в случае чего, в любой момент установить местонахождение сейфа с иконой. Кстати, застраховать ее не согласилась ни одна компания. Ведь ценность иконы так велика, что у страховщиков просто не хватило бы средств, чтобы выплатить компенсацию.
— Как верующие встречали вас в Риге?
— В Ригу мы прибыли 21 июня 2004 года и пробыли там 2,5 дня. Встреча была неописуема! Когда въехали в город начался колокольный звон, а улицы с обеих сторон были заполнены людьми. 250 тысяч человек встречали Святыню. Потом икона приехала в Москву (где на поклонение к ней пришло около полмиллиона человек), затем – в Петербург. А утром 8 июля мы выехали с Ладожского вокзала в специальном поезде в Тихвин. Там, от Соборной площади к монастырю икону несли по дороге, усыпанной живыми цветами. Тысячи и тысячи верующих встречали свою Святыню, которая оставила Тихвинскую обитель в далеком 1941 году и ушла в изгнание…
С тех пор прошло 11 лет. Святейший Патриарх Алексий II говорил, что с прибытием иконы началось заметное духовное возрождение в России. И это действительно так.
— Привезя икону в монастырь, вы остались в России. Почему не уехали обратно в Штаты?
— Я тесно связан с Америкой, у меня там осталась семья, дети. Но в то же время я русский человек, мои корни все-таки здесь. А самое главное, большую часть своей жизнь — около 70 лет — я был связан с Тихвинской иконой. Поэтому уехать навсегда в США, вернуться туда, я, наверно, не могу. Фактически я живу на две страны. Но больше времени, конечно, провожу в России. А как будет дальше жизнь развиваться, я не знаю.
— Вы больше 60 лет жили в Америке, теперь – в России. Как вы думаете, отличается ли чем-то вера в наших странах?
—Разница огромная! В Америке люди живут, конечно, хорошо, но материальные блага их будто затягивают, для многих они выходят на первый план. А вот духовность слабеет. В районе Чикаго, где я жил, за последние пять лет закрылось пять лютеранских приходов. Видимо, посещаемость была не очень высокой. В России сейчас хоть бедно живут, но вера в людях какая-то особая, глубокая, искренняя. Я вижу, как старушки стоят на службе по 3-4 часа. Спрашиваю у них: «Устали, наверно?». А они: «Нет, нам хорошо». Я надеюсь, что настанет в России благодатное время, когда в каждом доме, как раньше, будет стоять икона. И гости, приходя, начнут первым делом искать ее глазами, кланяться, а потом приветствовать хозяина.