Что будет дальше? Об этом нам рассказала Каринна Москаленко, адвокат Марии Дубовик, а также представитель интересов российских заявителей в Европейском суде по правам человека.
— Оправдательного решения никто не ждал, но многие были уверены, что приговоры будут куда более мягкими.
— Когда дело затягивается, начинает казаться: «Это потому, что нас слышат!» Да и столько было открытий в ходе судебного разбирательства, когда становилась очевидна ложь тех или иных свидетелей обвинения или, наоборот, раскрывалась какая-то потаенная правда. Это производило впечатление на всех участников процесса. Думаю, что и на судью тоже.
— Что же он вынес такой приговор?
— Судьи работают в условиях очень скверной, отвратительной судебной системы: она не принимает во внимание доводы, которые нельзя не принимать во внимание. Она не обеспечивает подлинного равноправия в процессе. И все же я не оправдываю данного конкретного судью. Ответственность на нем.
Но ведь почему и вы, и я, и очень многие слушатели постепенно начали верить в хороший исход? Потому что судья всем давал возможность высказываться. Это у нас, если угодно, такая новая «мода». Понятно, что такого рода процесс рано или поздно дойдет до Европейского суда, и из него будут сделаны определенные критические выводы.
Я напомню, что Европейский суд не выносит решения о виновности или невиновности, ему важно, не были ли нарушены права на справедливое судебное разбирательство, дали ли всем сторонам высказаться и так далее. Поэтому теперь у нас многие судьи стараются вести процесс по-новому, без хамства, чтобы у ЕСПЧ не было процедурных претензий. Мы, адвокатская группа, вначале готовили серьезный отвод, судья нас очень настораживал. Но со временем доводов у нас оставалось все меньше. Судья Маслов стал вести процесс достаточно демократично, давая сторонам возможность выступать.
И тем не менее, когда в судебном заседании становится очевидной ложь, когда так называемый главный свидетель обвинения пойман на противоречиях, суд не имеет права оставить это без внимания. А он — оставляет. Им кажется, что если они вежливо разговаривали, тихим голосом делали замечания и чуть слышно оглашали приговор (там сегодня ничего не слышно было), то вот эта мягкая интеллигентная манера ведения процесса кого-то может обмануть? Да, они избежали прямых конфликтов с защитой, но этого мало.
— Дело «Нового величия» появилось в результате провокации. Это может заинтересовать Европейский суд?
— Может, конечно. Еще Маша Дубовик была под стражей, а мы уже требовали прекратить дело на основании того, что все оно — результат провокации. Для Европейского суда важно и то, как было организовано судебное следствие в части допроса главного свидетеля обвинения, который спровоцировал людей на организацию какой-то группы с неясными целями. Были ли действия этого лица настолько активны и инициативны, что создали объективную сторону состава преступления? Этот критерий разбирается обычно Европейским судом.
И вот этого человека под вымышленной фамилией почему-то допрашивают анонимно, хотя мы уже всё о нем знаем — отчасти благодаря случаю, но главным образом, благодаря квалифицированной, слаженной работе адвокатов.
— По процедуре этому человеку не надо было предоставлять слова?
— Конечно, надо было, раз его предъявляют в качестве свидетеля обвинения. Но не так, как они это сделали: по громкой связи из другого помещения, так, чтобы этого человека никто не видел. Его показания говорили о том, что он просто глумился над людьми, сколько бы ни считал себя «волонтером, выявляющим врагов народа». Все знают это имя — Родион Зеленский, его лицо есть в соцсетях, во всех СМИ, оно выдается первой же строкой по поисковому запросу. Ну смешно же, секрет полишинеля! Тоже мне, агент под прикрытием. Мы всё это продемонстрировали.
Зачем же анонимность? А для того, чтобы создать ему условия, при которых он может врать, а мы не можем этого отслеживать. Обвинение-то могло с ним общаться и задавать вопросы, а защита не имела возможности видеть в каких условиях он дает показания, что рядом с ним находится, как он смотрит, выражение лица, глаза. А это всё очень важно.
Европейский суд не исключает возможность допроса свидетеля на условиях анонимности, но в данном случае
такая необходимость отсутствовала. Как и всё остальное по делу «Нового величия», это было искусственное создание доказательств. Таков мой диагноз, и с ним я хочу вывести это дело в Европейский суд.
Да, будет непросто. Я еще раз говорю, кого-то может убедить манера ведения процесса, которую мы наблюдали в последние месяцы. Но я хорошо помню первые месяцы суда: только страх дальнейшего вмешательства ЕСПЧ защитил нас от грубости, с которой мы поначалу сталкивались.
— В России по закону провокация не может стать основной для создания дела?
— Провокацию в рамках справедливого судопроизводства и разбирательства не допускают ни в одной стране Совета Европы. Бывает, что состав преступления формально есть. Например, обвиняемый действительно занимался продажей наркотиков. Но если это было спровоцировано человеком, действующим по чьему-либо поручению (например, полиции), то обвинительный приговор будет означать, что справедливого суда не было. Лицо, без активных действий которого было бы невозможно формальное совершение преступления, не может быть свидетелем. Это нарушение 6-й статьи Европейской конвенции.
— Но в деле «Нового величия» не было никаких преступных действий.
— Я вообще ставлю вопрос о том, что здесь нет состава преступления. Это уже 7-я статья, которая гласит, что
никто не может быть осужден за непреступные действия. Перед нами чистейшая криминализация некриминального поведения. Молодые люди обсуждали актуальные вопросы современности, сначала в чатах, потом лично. Так поступают многие, кого волнует будущее их страны. Довольно незрелые ребята обменивались между собой наивными идеями и мнениями. Где здесь преступное деяние?
В какой-то момент, исключительно по инициативе агента, эти обсуждения были переведены в более формализованные рамки, что создало иллюзию внезапного появления организации. А на самом деле ничего нового не произошло, это сообщество людей существовало и раньше.
Вы бы знали, как этот провокатор давил на несовершеннолетнюю Аню Павликову, которая в какой-то момент хотела выйти из группы. Она говорит: «Я больше не приду». А он ей: «Нет, ты должна». Вы понимаете, какая низость?
— На что еще можно жаловаться в ЕСПЧ, кроме того, что а) дело было результатом работы внедренного агента, б) он выступал в суде анонимно, хотя для этого не было оснований?
— Маша Дубовик совершенно несправедливо отсидела в следственном изоляторе, и по этому поводу у нас уже не одна жалоба с адвокатом Татьяной Окушко в Европейском суде. Вообще, мы с Татьяной по этим вопросам представляем всех ребят, потому что был ряд одинаковых нарушений в отношении каждого из них. Таким образом, по 5-й статье, «Право на свободу и личную неприкосновенность», у нас жалоба уже есть.
Дальше у нас все равно будут жалобы по 6-й статье, о доказательствах несправедливого суда. Пусть мы со временем добились, чтобы свидетелей слушали. Но при этом не было слышно самого судью!
Вы знаете мою боль — я не смогла вылететь в Москву, но техника позволяет транслировать все происходящее. Так вот не только я, но и мои коллеги, которые находились в зале суда, ничего не могли расслышать и пояснить. Они сказали мне: «Терпи уже до объявления сроков». Судья должен говорить внятно, а Маслов просто шевелил губами. Это легко доказывается записями и тоже требует рассмотрения.
— Что вы почувствовали, когда сроки были объявлены?
— Это дело бесконечно травмирует меня лично, по-человечески. У меня много детей, много внуков, они хотят жить в России и, возможно, обсуждать какие-то важные вопросы. Они должны знать, что их не подслушивают, не приписывают им несуществующие намерения. Мы должны нашим детям оставить нормальную, хорошо функционирующую судебную систему. Потому что иначе чему их учить? Молчи? Не высказывай своего мнения?
Я уже не говорю о том, что моя подзащитная, Машенька, за это время тоже стала моим ребенком. Я очень переживаю за нее.
Приговоры:
Руслан Костыленков — 7 лет колонии
Вячеслав Крюков — 6 лет колонии
Петр Карамзин — 6,5 лет колонии
Дмитрий Полетаев — 6 лет условно
Анна Павликова — 4 года условно
Мария Дубовик — 6 лет условно
Максим Рощин — 6,5 лет условно