Большое видится на расстоянии. Так произошло и с этой записью, которая первоначально не предназначалась для публикации. Но время шло, я понимала, что сердцем возвращаюсь в тот погожий осенний денек на Ставрополье. В станицу Кармалиновская, в гостеприимный сельский дом, к Нине Митрофановне Никулиной. В минуты уныния вспоминаю эту простую крестьянскую женщину как образ евангельской правды в Церкви, как образ сокровенной, честной, чистой веры.
Нина Митрофановна Никулина
Нина Митрофановна, дочь митрофорного протоиерея Митрофана Попова, прислуживала, сколько себя помнит: в детстве помогала в совершении треб отцу, а с 1946 года была псаломщицей храма в Новотроицкой.
Воспоминания Нины Митрофановны Никулиной мы предваряем словами настоятеля храма Святой Троицы в станице Новотроицкой священника Евгения Гомзяка: «Что меня в ней поражало, это смирение. Слово священника, даже молодого, для нее всегда было законом. Уже в очень преклонном возрасте, за 80, она ездила в наш храм за 18 км на службу, и без храма своей жизни не мыслила. Приезжала она накануне богослужения, ночевала в сторожке. Перед причастием (а она почти всегда причащалась) с вечера не ужинала, несмотря на возраст и болезни. Всегда просила меня молиться за отца, и если я делал паузу на заупокойной литии, напоминала — „протоиерея Митрофана“.
Нина Митрофановна тянула на себе весь наш народный казачий хор: она запевала, остальные подхватывали. И всякий раз, когда с певчими мы навещали ее в Кармалиновке, она на глазах оживала. Помнила наизусть многие песнопения, и мы вместе пели „Воскресение Христово“, „Символ веры“, а она рукой регентовала еще за месяц до своей кончины (почила она в июле 2011 года, в 91 год).
Труженик церковный, доброты и скромности необычайной, она имела страх Божий и никогда никого не осуждала. Я помню ее кончину. Как раз близилось время моего отпуска, и я очень волновался, что она преставится в мое отсутствие, и я не смогу отпеть ее. Но она ушла накануне, позволив мне проводить ее в последний путь земли! Так что даже в этом она проявила свое „смирение“».
— Нина Митрофановна! Господь Вам такую удивительную жизнь даровал…
— Да. У меня все духовного происхождения в роду — и дедушки, и бабушки, и прабабушки, — все.
Мы жили до 1937 года с мамой и с папой. Потом мама умерла, а папа остался один. Мы с ним и жили, с батюшкой. Крестили, соборовали, да все требы исправляли. По Кармалиновке ходили. Но только тайком.
— А церковь?
— Церковь стояла. Ее закрыли в 1937 году. И служить в ней запрещали. Мой папа, Митрофан Иванович Попов (‡1945), в ней служил до закрытия. А до того служил в Варваринской церкви в Ставрополе. Мы жили тогда в хатке, каменной, на улице Лермонтова. А потом Советская власть зазналась (особенности речи Н. М. Никулиной по возможности сохранены — А.Н.). Вызвала и сказала: «В 24 часа чтобы вас здесь не было. Ничего не берите. Выходите так!»
Ой-ой-ой, что ж делать? Нас трое, я маленькая была, годика четыре! Это примерно год 1928 или 1929. Что же делать? Надо подчиняться. Папа покрестился-помолился, и пошли мы с батюшкой, куда глаза глядят, по хуторам служить. В Каменобродке служили, в Киевке, в Софиевке, по многим хуторам служили, где были верующие. Некоторые верующие приходили в Новотроицкую, и папа причащал их. Жили на то, кто что принесет за крестины, за требы. И то боялись брать. Ходили мы вечерами, когда смеркалось, чтобы никто нас не видел, уходили рано утром. Папа брал с собой епитрахиль, крестик, поручи, ветхенькую ризу.
— Вы отцу помогали?
— А как же?! С молебнами ходили. На Пасху освящали дома. Молитву «сороковую» батюшка давал на Рождество и на Пасху читать…
«До революции, — поясняет отец Евгений, — священник в период Святок и в пасхальный период обходил все дома своего прихода и читал специальную молитву из Требника, ставили крестики на дверь, по косякам, как в Великий четверг после 12 страстных Евангелий огнем от свечи делают. Сейчас на Украине крестики вырезают из фольги».
— Как папа Вас воспитывал?
— Каждое воскресенье причащал обязательно. Исповедь была, читал молитвы, благословлял.
— Папа строгим был?
— Нет. Он же папа. Добрый был. Помню, литургия идет. А ему хочется, чтобы я прочитала третий час, шестой час. Он купит конфет и матушке даст: «Пожалуйста, попросите ее. Вас послушает». Я читаю, а он слушает, правильно я читаю или нет. Потом матушка конфет даст мне с полкило, и я так рада этими конфетами. Вот дура какая была — рада не тому, что часы прочитала, а рада конфетами!
Тайное венчание на Рождество
— Расскажите, пожалуйста, о ночном венчании на Рождество!
— Хорошо. Ну как же начать? Снег валит, валит, валит. Рождество. Смотрим — стучатся. Стучатся, стучатся — молодые: «Откройте нам», — говорят. Пошла я открывать. Открыла: «А кто вы есть?» — «Нина, что ж ты нас не узнаешь? Мы — с Новотроицкой. Я бабушка Нюра». «Что Вы хотите?» — «Повенчать сына» (а тогда отец Митрофан был единственным в округе «тихоновским батюшкой», поэтому венчаться ехали только к нему, народ был разборчивый).
А как же их венчать? У нас холодно, так холодно, Господи! «Ну, подождите, — говорим, — давайте натопим печку». Натопили печку, полезли молодые, нагрелись, а потом начал папа их венчать. Закрыли все окна, чтобы не видно было. А сами боимся. Папа венчает, а я выскакиваю, гляжу — никого нету? Мужчину боялись (женщину не так боялись). «Что ты там бегаешь? — папа спрашивает, — иди прочитай Апостол» — «Хорошо, батюшка».
Апостол прочитала. Хоть немножко с картавинкой, но хорошо прочитала. Закончили. Ночь прошла. — «Будем мы уходить уже». В пять часов ушли. А сугробы такие, сугробы невыносимые. Вышли. Папа их перекрестил на дорогу. И больше мы их не видели. Они так рады были, так рады, что повенчались!
«Черный ворон»
— А как людям жилось в те времена?
— Коммунистам-то хорошо было жить, а вот религию душили. Мы все боялись милиционера. Идет он, а я трушусь. Он говорит мне: «Чего ты, девочка, боишься? Ты не бойся, ты же не виновата ни в чем». «А я Вашего обмундирования боюсь», — говорю.
Были гонения. И раскол обновленческий был. А потом одумались «живяки» и пошли на правый путь, многие из них покаялись. Отец Анатолий на колени становился перед прихожанами и «Простите меня» говорил.
Верующие люди скрывались. Помню, бабушка полетела через яр, упала, ногу зашибла — убегала от советской власти. Господи (глубоко вздыхает…)!
Папу вызывали в Совет: «Подписывай — ты враг народа. Если не подпишешь, сошлем, куда Макар телят не гонял». Вот так ему угрожали. Но не сажали. Карманлинцы не предали, ни разу он в тюрьме не сидел. Люди к нему хорошо относились.
«Черный ворон» была машина такая. Забирала всех — и кулаков, и священников, и диаконов, и псаломщиков, — всех. Прямо ночью. Подъедут: «Садись, садись, садись». Понаберут, отвезут, и опять приезжают. А нас Господь хранил. Пришел к нам милиционер молодой и говорит: «Батюшка, Вы скройтесь, за Вами сегодня приедут». Мы его и не знали этого милиционера. Господь послал. «Я был на собрании и слышал. Пришел вас предупредить».
За ним зашел Онуфрий Михайлович и говорит: «Кто это к вам из милиции пожаловал?» Взяли мы тогда на печку положили папу моего, закрыли занавесью, а сами замкнули дверь на замок. Я пошла с девочками: хожу-хожу. Спать нельзя, боюсь: «Вот как приедут за папой». Ходила-ходила, ходила-ходила — нету. Час, второй, третий, в четвертом часу приезжают — будка черная-черная. Поглядели, что замок, и не стали ломать. Так папа остался жив. Уехали и больше не возвращались.
— А того милиционера Вы больше не встречали?
— Нет. Какой добрый он, а? И спас папу. А псаломщика тогда взяли, просфорню взяли, диакона взяли. Всех их забрали, а папа остался.
60 лет на клиросе
Отец Евгений разбирает старые фото и бумаги. Находит указ: «Поповой Нине Митрофановне резолюция Его Преосвященства Епископа Ставропольского и Бакинского Антония от 21 мая 1976 года за номером 51 — быть штатным псаломщиком Свято-Троицкого молитвенного дома станицы Ново-Троицкой».
А вот и более старый указ: «Мы бывшие члены церковного совета и „двадцатки“ (перечисляются) Ставропольского края подтверждаем, что гражданка Никулина Нина Митрофановна действительно работала псаломщиком при Николаевской церкви станицы Кармалиновской с 1946 по 1960 год».
— Вы с 1946 года служите псаломщицей в Новотроицкой. Кто Вам особенно запомнился из певших с Вами на клиросе?
— Анастасия Ивановна, она постарше меня, с 1914 года. Она всегда говорила так: «Нина, заболела, а ты не обращай внимания на боль.Ползком-ползком иди в церковь, и там Господь тебя исцелит». Прямо так: «Не бойтесь болезни, идите в церковь, исповедуйтесь, причащайтесь, и Господь поможет».
— Нравится Вам псаломщическое служение?
— Нравится, ой нравится. Когда меня не хотят отпускать, я прям плачу: ну как же так?!Нет-нет, надо ехать.
— Одно время автобус перестал заходить к вам, в Кармалиновку. Как Вы добирались эти 18 километров до храма?
— Ну что ж, не заходит и не заходит. Стоим — нету, нету и нету. Восемь часов, девять часов — нету. Снег большой, вот такой! Идем. Снегу много, одолеваемся. А далеко, километра, наверно, полтора до остановки. Пришли. Стоим, стоим, стоим. И тут нас взял один мужчина и довез.
— Что для вас псаломщическое служение: работа или что-то больше?
— Конечно, больше. А дома что я буду делать? Дома одни житейские дела.
Главное в жизни — Бог
— Вы долгую жизнь прожили. Что самое главное в жизни?
— Господь Бог. А как же? Вот смотришь — и нету, и нету, и нету — ни автобуса, ни машины, ничего. Думаешь: «Господи, помоги мне. Царица небесная, помоги!» «Отче наш» прочитаешь. «Богородицу» прочитаешь. «Живый в помощи» прочитаешь. Смотришь — подъехал: «Бабушка, садись. Куда тебе?». Так Господь помогает.
Храм Святой Троицы в станице Новотроицкой
Протоиерей Митрофан Попов
Священник Евгений Гомзяк и Нина Митрофановна Никулина
— А когда скорби бывают, как их пережить?
— Надо молиться усердно. И все. Господь все прибавит. И радость даст, и все даст. Да… я люблю Господа. Всю жизнь прослужила Ему. А тут и батюшка хороший, не хочет нас разогнать. Ему жалко, что ли нас старых? Я говорю: «Батюшка, нас мало — трое,главных-то певчих нету». А он: «Вы неправильно говорите — все главные. Ну, я теперь уж молчу, значит — все главные.
— Какой праздник у Вас самый любимый?
— Воскресение.
— А какое любимое песнопение?
— Любимое? Да все любимые. Они все хорошие. Канон люблю, хоть какой.
Отец Евгений рассказывает о том, как отец Митрофан Попов в минуты скорби и гонений любил петь «Молитву пролию ко Господу». И вместе с Ниной Митрофановной они поют. А она вспоминает:
— Батюшка один, отец Александр, вот так пел-пел и умер. Во время пения, да… Последний раз молитву прорек ко Господу. Пропел и умер.
— Нина Митрофановна, Вы все годы своего служения старались не сокращать службы. Почему?
— Вот хочется мне все стихирки пропеть, они ж хорошие. Как их бросать? Никак нельзя! Господь накажет меня. Вот сейчас прям и накажет. Что ж я пропущу, или через одну, или как? Нет, надо все петь, а как же?! А на «Слава, и ныне» — догматик. В Кармалиновке пели всё. Нам говорили: «Пойте, пойте. Времени много, пойте».
Власть светская и власть «кадетская»
— Как Вам кажется — изменилось время?
— Изменилось. Была какая власть? Советская, а сейчас — «кадетская».
— А когда лучше?
— При «кадетской» лучше. Потому что религия свободная. Всем можно учиться на священников и не бояться. А раньше? Раньше нет. Я помню: уполномоченный нас вызвал (я еще молодая была) и говорит: «Ты почему не работаешь в колхозе, кукурузу не убираешь?» А я отвечаю: «Да я же в церкви работаю» — «Не имеешь права. Давай указ (разрешение на служение в Церкви в советское время — А.Н.) сюда».
Отдала указ. А у самой так сердце закипело: «Вот сейчас отберет и все». Проглядел он указ. А я и говорю: «У меня еще один „указ“ есть. Муж мой весь израненный, ноги нет, ветеран войны, за землю воевал, а вы у меня указ отобрать хотите». Смотрю — переменил он голос: «Ну, садитесь, садитесь». И указ вернул.
-То есть это был сильный аргумент в защиту, что Вы — жена фронтовика?
— Да-да-да. Если б не фронтовик, он бы у меня отобрал указ и все. Вышла я. Зашел диакон, молодой, представительный, хороший. Он над ним так топотал — слышно было через дверь. Думаю: «Да что ж он с ним плохо-то обращается!» Отобрал у него указ и не вернул. Вышел диакон, заплакал и пошел, не зная, что с ним будет.
— Односельчане… как они к Вам относились?
— Кто хорошо, кто — плохо. Бывало, моих детей: «Попенок, попенок, попенок!», — обзывали. А я им: «Не обращайте внимания». К директору ходила: «Что же это за слово такое „поповские дети“? Разве можно так дразниться?» Потом директор тех детей вызвала, и они перестали моих дразнить. По-всякому бывало.
На том свете лучше будет
— Вы довольны своей жизнью?
— Довольна, что с Богом прожила.
— Потом, наверно, еще лучше будет.
— Да-да-да. На том свете-то лучше будет. Но надо заработать.
— Так разве Вы еще не заработали?
— Да Бог его знает. Еще до этого много доработать надо. Господь даст какое-то облегчение, и то хорошо.
За помощь в подготовке этого материала автор сердечно благодарит настоятеля храма Святой Троицы в станице Новотроицкой священника Евгения Гомзяка и ставропольского журналиста Ларису Логвиненко.
Читайте также:
Хотим ли мы, чтобы Бог был рядом?
Сербский священник из Бирмингема: Сколько нам пришлось пережить!