Муж изменил, но мы сохранили семью
Светлана, 46 лет:
— Полтора года назад я узнала об измене мужа. На тот момент мы были в браке 13 лет, у нас двое общих детей, с нами жили двое моих старших.
Муж рассказал мне об измене сам. Сначала я почувствовала отрицание и полное неверие. Возможно, когда люди попадают в травму, драматичную ситуацию, их накрывает ощущение нереальности происходящего: этого быть не может! И непонимание, как это вообще возможно.
Это было самое сложное — осознать, что это теперь часть твоей истории, реальности, с которой теперь нужно как-то жить. И на принятие ушло много времени. Второй тяжелый момент — я была жена, мама, а теперь семья на грани разрушения. Это был болезненный этап обесценивания себя, тотального разрушения самооценки, представления о себе, о собственном благополучии, и о внешности тоже.
К мужу у меня не было ненависти, но была обида. В голове вертелась фраза: «Как ты мог? Ты же мой самый близкий человек!»
Затем проявился сильный гнев, это особенность моего характера, но гнев направлен на себя. Я посчитала, что в этом виновата я. Почему? Я в принципе привыкла так жить: беру на себя ответственность за все, что происходит со мной.
Потом я спрашивала себя: «Что должно произойти с человеком, чтобы он пошел на этот шаг?» Мы знакомы 24 года, женаты 13 лет, я знаю его очень хорошо и как замечательного человека, надежного друга.
Я поняла, в чем были мои промахи. У нас у всех бывают в жизни ситуации, когда мы балансируем между добром и злом. И у каждого есть ситуации, когда сильно нужна помощь, поддержка. И если мы ее не получаем, то просто падаем. И у нас была подобная ситуация, я толкнула мужа в спину своим отношением, амбициями, непониманием, эгоизмом.
И эта вина, эта боль всколыхнули во мне все детские и взрослые травмы. Всплыло все, что я считала проработанным, а оказалось просто похороненным. Словно не было ни сеансов у психоаналитика, ни эмоциональной грамотности. И я поняла, что это экзамен судьбы. И на самом деле я очень быстро почувствовала благодарность этой ситуации.
Есть теория, что жизнь — это словно компьютерная игра. И с каждым переходом на новый уровень ты получаешь новые доспехи, сокровища. И я понимала, что, сдав этот самый болезненный и горький за всю мою 46-летнюю жизнь экзамен, я выйду на новый уровень. И за это была моя благодарность.
Но какое-то время я не могла понять, в чем состоит мой экзамен. Единственное, что я четко отслеживала — я уже могу реагировать адекватно, ничего не уничтожая. Если такое бы случилось 5 лет назад, семья была бы разрушена из-за моего максимализма, эгоизма, короны на голове.
И я понимала вот что: если я сейчас поступлю так, как полагается, то есть сочту это предательством и разведусь, я подам странный и болезненный пример своим детям. Я им покажу, что есть вещи, которые выше отношений и выше любви. И на одной чаше весов для меня встали мое эго, моя гордость, потому что я очень гордая и независимая женщина. А на другой — четверо детей. А подобные ошибки я уже в жизни совершала, я разводилась. То есть я знала, чем это в итоге закончится для меня — не будет никакого прогресса совершенно. Я поняла, что Господь мне дает шанс сделать подарок своим детям.
Мне сильно помогла моя подруга. У нее была другая, но тоже страшная ситуация, я спросила у нее: «Зачем ты сохраняешь брак? У вас ведь трудные отношения, и твой муж — тяжелый человек». Она ответила: «Я размышляла, какой подарок могу сделать своему единственному сыну. И поняла, что могу подарить ему теплые, дружеские, настоящие отношения с отцом». И самое интересное: спустя годы это уже очень хорошая семья с глубокими отношениями. Я этот случай вспомнила и подумала: в этом отчасти мой экзамен, я могу показать детям, что в любой ситуации возможно сохранить отношения. И я считаю, что у нас получилось.
Я с самого начала знала, что прощу его. Но и муж много для этого сделал: занял взрослую позицию. Я словно переживала траур по его верности. Мне нужно было, чтобы кто-то принимал эту боль постоянно. Он меня слушал бесконечно, это было тотальное принятие всех моих эмоций. И я к нему чувствовала сострадание. Я ощутила его чувство вины, насколько ему больно, страшно и тяжело. В таких ситуациях сложнее не тем, кто обманут, а тем, кто обманул. Потому что они попадают в свой персональный ад.
Я же словно возвысилась над собой и своей болью. Наверное, в этом и есть основная трагедия нашего мира — все сконцентрированы на себе. Я вспомнила, сколько человек не простила в своей жизни, к скольким людям у меня есть претензии. И я осознала очень важную вещь: когда нет любви, не будет и прощения.
Я простила и третью сторону. У меня к ней сначала была жалость, затем сострадание. Я попыталась встать на место той женщины и понять, что ее толкнуло на эту историю. Большая пустота, колоссальное одиночество, безысходность. От счастья и наполненности в чужого мужа влюбляться не будешь.
Прошло уже больше года с той ситуации, но до сих пор бывают отголоски, эхо, всплески. И самым сложным оказалось простить себя. В глубине души мы знаем: когда что-то происходит в семье, виноваты оба.
Я нахожусь в постоянном контакте с Богом. И эта история показала, насколько Господь меня сильно любит. Я, как в кино, видела, насколько Господь меня мягко и бережно ко всей этой ситуации подготовил. Он дал мне навыки, знания, дал возможности прожить, напитал меня любовью. И потом я просто говорила: «Спасибо за то, что у меня есть силы, я наполненная, муж рядом сидит и поддержку дает». Моя благодарность была с каждым днем все больше и больше, потому что невероятно, как это все было устроено.
Известный факт: пары, которые преодолели этот кризис, вынесли уроки, выходят на качественно иной уровень отношений. У нас отношения начались с глубокой дружбы. После измены мы стали очень бережны и внимательны друг к другу. Стало больше ласковых и приятных слов, открытости. Мы договорились все озвучивать, чтобы слышать друг друга, а не заметать под ковер. Мы научились быть по-настоящему настроенными друг на друга.
Как только ты перестаешь настраиваться на человека, рискуешь любить так, как тебе удобно, а не так, как нужно человеку. И это — новый уровень глубокой, настоящей, не эгоистичной любви.
Я увидела в отце просто человека, а люди имеют право на ошибки
Алена, 42 года:
— Родители развелись, когда мне был год. Отец переехал за 5 тысяч километров — в Москву, приезжал редко. Я помню, как-то теплым осенним днем мы пошли за аквариумными рыбками мне в подарок. Солнце играло в банке с гуппи и рыбкой-телескопом, я шла рядом и чувствовала неловкость от того, что этот человек в джинсах и свитере — мой папа. Он был совершенно незнаком мне, я не чувствовала тока общей крови, не ощущала любви, не знала, о чем говорить. Я только знала, что это мой отец и у нас общая фамилия. Папа снова уехал в Москву, гуппи и телескопы сдохли. В школе меня били, и за меня некому было заступиться. Я была самой маленькой в классе и самой, как бы сегодня сказали психологи, виктимной.
Практически везде я остаюсь самой маленькой по росту. Но у меня появился характер. Школа выживания вытравила из меня мягкие, нежные черты. Во мне появились жесткость, сила и уверенность в себе. Я вышла замуж, родила сына, похоронила маму. Она умирала невозможно тяжело и долго. Я страдала и злилась: «Где же ты, папа, как бы пригодилась сейчас твоя помощь».
Почти 10 лет назад я получила от него письмо. Читала его и плакала. Меня как будто ударили дверью по лицу. Тогда я поняла, сколько во мне накопилось непрожитой боли.
Вот это письмо:
«Я и всегда-то свое пишу трудно, а вот сейчас это первое письмо тебе не знаю, как и охарактеризовать… Лишних и бесполезных слов произносить не хочется, надеюсь, что ты поймешь и простишь меня, мое давнее молчание и все прочее. Ты теперь совсем уж взрослая, у тебя семья, муж, ребенок. Многие взрослые вещи ты теперь должна понимать. Жизнь моя, как подумаешь, сложилась не совсем ладно, но я и не рассчитывал на лучшее (где-то у Довлатова есть строки о том, что тот, кто дружит со словом — не дружит с вещами, или что-то подобное). То же самое могу сказать и о себе. Прости меня, пожалуйста, и попробуем начать с нового листа. Давай, а?»
Я бескомпромиссно отказалась от любых встреч. Я жила так, как будто его не было. И в июне 2015-го его и в самом деле не стало — в 59 лет умер от рака.
Я продолжала жить так, как будто его не было. Но временами во мне отчаянно плакала та одинокая, самая маленькая в классе девочка. Обида за то, что он меня забыл на 30 лет, ворочалась во мне тяжелым черным камнем. Она не прорывалась яростью, гневом, ненавистью. Но во мне было много недоверия и презрения к мужчинам, страха мужчин. Это все — следствие детства без папы. И в этом я винила отца.
Мне не помогали системные занятия с психологом. Работа с подсознанием, написание писем, образы действовали, как сдыхающая зажигалка. Мне же было нужно зажечь костер, чтобы выжечь обиду до пепелища.
Помог материнский инстинкт. Больше всего в жизни я когда-то хотела стать мамой. Никогда и ничего я не хотела так, как ребенка. Сына я получила после диагноза «бесплодие», тяжелой беременности и непростых родов. И ни одно живое существо не вызывало во мне такого животного восторга, как рожденный мной же человек. И однажды психолог сказал мне: «Своей обидой ты вредишь сыну». И это помогло. Я поняла, что как мать могу работать на его судьбу, пока он еще не вырос и со мной. И я стала освобождаться от обиды, потому что хочу своему сыну хорошую жизнь.
Затем я погрузилась в тему гордыни и смирения. Моя гордыня была неочевидна, я просто считала, что могу судить. Я много думала о смирении — в чем оно? Про что это? Я слушала «Аквариум», и Борис Гребенщиков (признан Минюстом иностранным агентом. — Прим. ред.) пел мне, нам — «учиться смиренью у стертых ногами придорожных камней». У меня живое воображение, и я представляла себя тем самым камнем. И смирение пришло ко мне — я приняла случившееся со мной, предательство отца, его забвение как судьбу, как волю Бога.
В конце 2018 года я наконец-то увидела в отце просто человека, а люди, как известно, имеют право на ошибки. Я признала его мужество — так смиренно попросить прощения после 30-летнего отсутствия решится не каждый. Я простила его по-настоящему. Черная высасывающая дыра в душе исчезла.
Теперь я знаю, что такое настоящее прощение. Оно про покой, свет и радость. И прощение нужно, в первую очередь, тебе, а не обидчику.
Подруга разрушила нашу семью, а я ее простила
Анастасия, 55 лет:
— Мы с подругой познакомились, когда мне было 6 месяцев, а ей около года. Нас просто посадили в один и тот же манеж в детских яслях. Мы были в одной группе в детском садике, учились в одном классе, жили в одном доме. Закончив школу, учились в разных институтах, но в одном и том же городе.
Наши первые браки закончились трагически, и мы обе берегли свои вторые семьи. И да, жили мы совсем рядом, дружили семьями. Я воспринимала ее как сестру. И вера в ее порядочность была настолько сильна, что когда в моей семье были сложности, именно она была и «жилеткой», и поддержкой.
А потом я уехала на год за границу работать. Я была спокойна за свою семью, ведь рядом были бабушки-дедушки и верная подруга с ее мужем. Видимо, именно тогда ей понравилось быть хозяйкой в моем доме.
Ситуация развивалась по сценарию фильма «Рука, которая качает колыбель», но достаточно медленно. Сначала они перестали помогать мне, когда приходили в гости. Просто сидели все (мой муж, подруга и ее муж) за столом и говорили, что им подать-принести. Затем стали разговаривать при мне про меня в третьем лице.
А потом муж все чаще и чаще уходил к ним. Постепенно он настолько погрузился в жизнь этой семьи, что главным ребенком в его жизни стала их дочь, даже из командировок он привозил подарки ей, а своим детям — нечто дежурное и мелкое. Он досконально знал про все события в жизни дочери подруги, принимал в них участие.
Первым моим «тихим взрывом» была неделя, которую дочь-подросток провела у своей подруги на даче, а папа и не заметил, что ребенка нет. Кстати, я никогда не была на даче подруги и ее семьи, а муж ездил туда часто. Меня никто не звал.
Второй «взрыв» — Новый год. Звоню первого января свекрам поздравить (мы с детьми дома). А свекор и спрашивает: «Как ты себя чувствуешь?» — «Все прекрасно», — отвечаю. А он: «Вот тут сидит твой муж с твоей подругой, оба сказали, что ты болеешь, поэтому не смогла приехать». Свекровь выгнала их. Потом она несколько раз пыталась поговорить с подругой, потому что очень любила всех нас, жила нашей семьей и надеждой на наше благополучие и счастье. Подруга же спокойно и холодно сказала мне: «Ты — тормоз в жизни замечательного и талантливого человека, вы с детьми мешаете его развитию и карьере. И самое лучшее для него — уйти от вас».
У свекрови был рак, на нервной почве ей стало хуже. Через год она умерла. Мы с мужем жили под одной крышей, но почти не общались. Подал на развод, как причину озвучил «болезнь жены». Хотя никакой серьезной болезни у меня не было, просто из-за нервных нагрузок обострилась астма, начались мигрени. И тогда случился третий «взрыв», я сказала: «Либо мы, либо они». И он ушел. Я никогда не интересовалась, было ли там что-то на физическом уровне, потому что моральная измена и моральное уничтожение человека гораздо страшнее измены физической.
Я пережила много того, чего не пожелаю никому. Гордая, не подала на алименты, а муж далеко не всегда понимал, что детям нужна материальная поддержка. Со временем в нем проснулся отец, он стал много помогать детям, они вновь стали близкими людьми.
Я была вынуждена прервать все отношения с одноклассниками, потому что без «подруги» не проходила ни одна встреча. Года через три меня все дружно начали уговаривать помириться с нею, начали усиленно звать на дни рождения и встречи. Лет через пять я приняла приглашения, при этом не здоровалась и не прощалась с «подругой» и ее мужем, не отвечала на их вопросы, то есть они для меня не существовали.
И да, они активно способствовали женитьбе моего бывшего мужа на успешной, богатой, молодой женщине без детей (читай «с сохраненной нервной системой»), прекрасной хозяйке, активной и здоровой.
Через несколько лет я встретила ее в торговом центре, неожиданно для самой себя подошла, спросила: «Как ты?» и мило поболтала минут пять ни о чем. И мне стало хорошо и легко, что значит «гора с плеч», я поняла именно тогда. Я не шла, а пританцовывала, напевала, смеялась. Простив ее, я освободила себя от тяжелой ноши, от памяти о подлости, я опять поверила в существование хороших и надежных людей.
Самое тяжелое для меня во всей этой истории — чувство несправедливости происходящего. Меня живую, по сути дела, лишили права на любовь, семью, жизнь просто потому, что кто-то так решил. У меня забрали то, что составляло стержень моей жизни, разрушили то, что создавалось много лет, то, что я берегла и надеялась спасти.
Много лет я думала, почему и зачем все произошло именно так. Наверное, чтобы я, избалованная младшая дочь в своей семье, всеобщая любимица везде и всюду, научилась говорить «нет», научилась быть жесткой и принимать не самые позитивные решения. Я научилась выживать в самых тяжелых условиях и подниматься каждый раз, когда, казалось, все, больше не смогу. Я стала другим человеком. Я поняла все то, что мне нужно было понять, прошла и выучила все уроки оптом.
Я очень много думала, искала ответ на вопрос «Почему?». Думаю, все началось в нашем детстве, мы были все время рядом и дружили, но подруга росла в многодетной семье, жили они тяжело материально, а мы жили хорошо. Мы всегда были нарядные, ездили каждое лето в путешествие на два месяца, у нас были другие возможности. Для нее, видимо, это был своеобразный реванш, самоутверждение, ощущение своей силы и власти над людьми. У нее не было цели увести мужчину из семьи ради себя, ведь она осталась со своим мужем, это было нечто, направленное против меня.
Негативные чувства у меня длились около 20 лет. Нет, мне не было стыдно за них. На тот момент я знала очень хорошо, что нельзя желать зла другим, что все возвращается. Знала, что нельзя допускать плохие мысли. Это уже стало моей привычкой. И да, мне было больно слышать об успешной карьере бывшей подруги, видеть ее в дорогой одежде. Ненависти не было. Боль была. Ощущение несправедливости и бессилия.
Но прощение было моей целью, я много работала для этого. Это прощение нужно было, прежде всего, мне. Для того, чтобы не тащить на себе груз обиды, чтобы разобраться со всем до «финишной прямой». Еще для того, чтобы моя беда, моя боль и да, возможно, ненависть не затронули моих детей. Я прочитала много умных книг, встречалась с умными людьми, искала пути и возможности простить.
С мужем все было несколько легче, потому что прощение состоялось ради детей. Я всегда думала, что должна показывать им пример красивого и достойного поведения в любой ситуации. Я хотела, чтобы дети были близки с отцом, чтобы не чувствовали себя «детьми из неполной семьи». И не хотела, чтобы дети ощущали мою обиду или, хуже того, злобу по отношению к их отцу. Я много молилась, это был почти постоянный внутренний диалог с Богом. Это были молитвы о прощении и благополучии тех, кто причинил мне боль.
Спасла меня абсолютно вера в Бога. Поворотным, знаковым моментом стала поездка в Иерусалим. Я часа три сидела напротив Стены плача и на физическом уровне чувствовала, как все, что мучало меня, уходит, растворяется. Я плакала в храмах — и это были слезы очищения и успокоения. И когда наступил момент абсолютного прощения, стало очень легко. Хорошо, спокойно, даже радостно. И сейчас все произошедшие события достигли эмоциональной отметки «ноль». Я на самом деле абсолютно спокойно думаю о том, что было, это просто факт моей жизни.
Я считаю прощение и благодарность двумя основами жизни. И это два самых надежных «спасательных круга» в любой ситуации. Вижу по ровесникам, насколько тяжелее жить тем, кто не умеет прощать. Все обиды разрушают личность, это однозначно. Когда-то в юности мне дали совет в очень тяжелой, трагической ситуации: «Это твоя чаша, выпей ее до дна достойно, и тебе за это воздастся». И еще — «Дорогу осилит идущий». У каждого своя дорога к прощению, нужно просто идти по ней.