С днем рожденья, Пушкин! Удивительно, с какой радостью взрослые люди откликаются на всякое посвященное Пушкину начинание – будь то «приходите на пушкинские чтения» в вузе, телепроект с чтением стихов на улице или вчерашний флешмоб в соцсетях, когда все вдруг стали постить своего Пушкина – кто стихи, кто любимую фразу, кто – рисунки Нади Рушевой.
Люди читают своего Пушкина и рассказывают о своем Пушкине с таким же ясным и счастливым движением души, с которым при случае рассказывают о мамах или бабушках, о воевавших дедах, о доме своего детства. Пушкин – часть нас самих; особенно хорошо, что содержание Пушкина в душе можно если не увеличивать, то поддерживать постоянным. Пожалуй, можно предположить, к чему приводит недостаток Пушкина в организме; можно ощущать острую пушкинскую недостаточность – и принимать Пушкина как лекарство. Пушкин – концентрированная гармония, которая в иные времена бывает необходима человеку, как кислород задыхающемуся.
Для обычного русского ребенка пушкинские стихи – такая же неотъемлемая часть окружающего мира, как морозные узоры на окнах, лед на лужах, трава на газонах; мы так привыкаем к этим стихам, что нам кажется – они были всегда, мы и думаем ими – «мороз и солнце, день чудесный», или «мчатся тучи, вьются тучи». Они, кажется, были всегда – как мама, как небо.
Это так удивительно – открывать потом другого Пушкина. Пушкина сказочного, лукавого, хитрого, таинственного. На выходе из детства – свои открытия: это, верно, кости гложет красногубый вурдалак, тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца, и смерть и ад со всех сторон! Ужасно обаятельная смерть, привлекательный ад, бой барабанный, крики, скрежет, гроба с размытого кладбища плывут по улицам! Русская литература много и со вкусом размышляет о смерти – но Пушкин и здесь – редкий образец ясного и бесстрашного к ней отношения: нельзя ее недооценивать, но не стоит и бояться – ибо неизбежная смерть совершенно преодолевается гармонией. Ее нельзя уничтожить, как невозможно уничтожить гравитационную постоянную, или принципы золотого сечения, или числа Фибоначчи. И вот когда ты привыкаешь видеть и узнавать эту гармонию – в жизни появляется важное новое измерение – и, пожалуй, умение различать это неразменное золото еще не раз сослужит в жизни добрую службу.
Иногда кажется, что мы даже избалованы Пушкиным – не замечаем его необыкновенного совершенства, как не чувствуем вкуса воды или хлеба, который едим каждый день. Иногда мне даже кажется, что школьников обязательно надо пропустить через спотыкающуюся силлабику семнадцатого века, через восемнадцатый век с его тяжеловесной грацией танцующего гиппопотама, через медные трубы Державина, через галлицизмы и чувствительность Карамзина, — чтобы они научились ценить этот простой вкус живой воды пушкинского стиха.
Подростковый возраст открывает своего Пушкина – влюбленного, смешливого, страдающего, мятущегося; Пушкин и здесь лекарство: от чересчур серьезного восприятия себя как романтического героя, от безысходности, от хандры, от несчастной любви – потому что опыту благодарного и спокойного принятия ситуации нам обычно научиться негде и не у кого, и совершенно неясно, что делать, когда не работает традиционная дилемма «сдаться и терпеть или бороться и победить»: она тебя не любит – с чем тут бороться? И как это терпеть?
Мы вырастаем с пушкинскими героями и постепенно становимся старше их – и Петруши с Машей, и Татьяны с Евгением, и Алексея с Лизанькой-Акулиной – и «ужель мне скоро тридцать лет»… Со временем обнаруживаешь, что и здесь опыт взрослого Пушкина – это опыт, который тебе лично нужен. И опять это опыт принятия – мудрого и стоического принятия жизни и судьбы; это и пушкинское умение радоваться, открытость миру, счастливое любование. Это и редкое его спокойное достоинство, и умение ценить свой дар, и ни от кого не зависеть; «для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи»; не требовать награды, не оспоривать глупца; умение быть собой и делать свое дело так, как надо его делать – для вечности, для Бога; умение слышать Его и слушать Его.
Пушкин как-то разглядел на двести лет вперед – чем мы будем мучиться, что обсуждать, по каким поводам будут ломать копья отечественные литераторы и политики. Для тех и других Пушкин – неисчерпаемый источник цитат для подтверждения чего угодно (он так универсален, что цитата найдется на любой случай), вечный союзник, всехний «наш» — революционер Пушкин против кровавого царизма, консерватор Пушкин против заразы либерализма, африканец Пушкин, западник Пушкин, сторонник особого пути России Пушкин, антифашист Пушкин, большевик, атеист, христианин – и каждому Пушкин нужен как сторонник, потому что это камертон, по которому настраивается действительность, точка, из которой выходит система координат русской литературы; все прекрасное против всего безобразного, все хорошее против всего плохого – короче, наше всё.
И, пожалуй, если протянуть оси координат в наше время – вполне себе можно догадаться, что Пушкин сказал бы по тем или иным болезненным вопросам современности – или твоей конкретной частной жизни. Может, потому, перевалив за тридцать семь – за сорок – мы не теряем потребности возвращаться к Пушкину – уже не за опытом, не за знанием, не за пониманием, а за радостью, за настройкой душевных струн.
Собственно, поэт именно это и делает: настраивает для нас расстроенный, раздрызганный мир так, что из скрежета и дребезжания складывается божественная музыка.