«Забытое старое»
Илья Переседов
В первую очередь замечу, что в XXI веке называть глупостью сверхпопулярные произведения массовой культуры так же нелепо, как, например, считать сказки — наивным детским чтивом. С этим утверждением в свое время активно спорил Толкин в статье «О волшебных сказках»:
«Я не рекомендую связывать волшебные сказки специально с детьми. Между ними существуют связи: естественная, потому что дети — часть человечества, а сказки — предмет нормального увлечения людей (хотя и не всех)».
Людям, которым такое утверждение не кажется правильным, можно посоветовать прочитать классическую работу филолога Владимира Проппа «Исторические корни волшебной сказки», в которой автор на обширном материале показывает, как глубоко и крепко связаны между собой сказки, мифы и основы жизненного уклада людей по всему миру.
Я не эксперт в исследовании массовой культуры самой по себе. Но из близкой мне сферы могу посоветовать читателям в качестве примера книгу «Модное тело» Джоан Энтуисл, переведенную недавно на русский язык. В ней автор убедительно показывает, что мода и внешний вид человека — никогда не были чем-то простым, бессмысленным и самим собой разумеющимся.
Мода по Энтуисл — проявление и отражение социального порядка, существующего в мире в тот или иной момент времени.
Возьмусь утверждать, что таким же проявлением социального порядка является интерес многомиллионной аудитории к тому или иному произведению массовой культуры, например, к сериалу «Игра в кальмара».
Точно так же нелепо в XXI веке объявлять вторичным какое-нибудь произведение культуры. Все они сегодня так или иначе цитируют прошлые и интерпретируют их (иногда несознательно, но чаще всего вполне осознанно). Как сказал об этой ситуации писатель Умберто Эко: «Раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности».
Да, «Игра в кальмара» — фильм, созданный внутри определенного жанра и кинематографической традиции (об этом я достаточно подробно пишу в своей первой статье об этом сериале). Но чем это может его скомпрометировать? Любое художественное произведение, которое берется сегодня рассуждать о проблеме жизни и смерти, неизбежно будет соотноситься со всем, что было сказано по этой теме прежде. Не только по содержанию, но и по форме.
Наберусь наглости и напомню, что даже сюжет Священного Писания перекликается и во многих элементах выглядит заимствованным из более древних верований и текстов. Об этом можно подробно прочитать не только у секулярных религиоведов и ученых-библеистов, но и у христианских проповедников. Например, в книге «История религии» Александра Меня.
Интерпретация и творческое переосмысление — основа любого современного производства. В свое время на меня как предпринимателя сильное впечатление произвела книга Одеда Шенкара «Имитаторы. Как компании заимствуют и перерабатывают чужие идеи», которая доказывает, что большинство крупных современных стартапов (если не все) являются по сути имитаторами, а вовсе не инноваторами.
Человек играющий
Будем считать, мне удалось доказать, что всемирная популярность сериала «Игра в кальмара» при всей его условной вторичности — неслучайное и важное событие. Теперь давайте посмотрим, так ли уж далек этот фильм от того, что принято считать высокой и большой культурой (в противовес «маленькой, народной и низкой»).
Если попытаться выразить одной фразой ценность «Игры в кальмара» для человечества, придется признать, что в настоящий момент — это главное художественное произведение на планете, которое описывает извечное противостояние жизни и смерти в образах игры. И дополняет его сопутствующими этому противостоянию моральными дилеммами и символическими аллегориями.
Питер Брейгель Старший. «Детские игры»
Насколько такой образ игры в жизнь и смерть является новаторским или маргинальным? Совершенно точно он не является ни новаторским, ни маргинальным. Традиция рассматривать человеческую жизнь и всю человеческую культуры через феномен игры имеет легальный статус и вполне укоренена внутри гуманитарной науки.
В первую очередь, тут можно вспомнить классическую работу нидерландского философа Йохана Хёйзинги «Homo ludens» («Человек играющий»).
По Хёйзинге, вся человеческая цивилизация и культура вырастают из игры: «В мифе и культе зачинаются… великие движущие силы культурной жизни: право и порядок, общение и предпринимательство, ремесло и искусство, поэзия, ученость, наука. И все они, таким образом, уходят корнями в ту же почву игровых действий».
Именно способность к игре, по мнению Хёйзинги, — главное свойство человеческой природы, которое объединяет для нас опыт прошлых поколений и позволяет пережить с ними реальную связь.
«Игра в культуре предстанет тогда как некая данность, предшествующая самой культуре, сопровождающая и пронизывающая ее от истоков вплоть до той фазы культуры, которую в данный момент переживает сам наблюдатель».
Если Хёйзинга прав, отсылки к игровому опыту и аллюзии на игру должны переполнять культурное наследие человечества на протяжении всей его истории. Не будем погружаться в пучину тысячелетий. Рассмотрим несколько текстов, имеющих важное значение именно для нас.
«Игра» в Священном Писании
Начнем, конечно, со Священного Писания. Все библейские заветы Бога с людьми можно интерпретировать как игру, поражение в которой ведет к смерти. «Проживи в раю, не попробовав от Древа познания», «Построй ковчег к началу потопа», «Выживи рядом с египтянами, дожидаясь потомства и статуса патриарха»… Из таких заданий легко можно было бы собрать фильм, похожий на «Игру в кальмара».
Помимо формального сходства, священная история еще и наполнена жестоким трагизмом, которому позавидовали бы многие триллеры. Чего, например, стоит момент, когда Бог требует от Авраама собственноручно убить любимого и долгожданного сына, чтобы подтвердить чистоту своей веры. Драматизм этой истории столь силен, что вдохновил датского философа Сёрена Кьеркегора написать работу «Страх и трепет», в которой он выводит из смирения Авраама объяснение и обоснование созидательной абсурдности всего религиозного знания.
Эдвард Хикс. «Ноев ковчег»
Аврааму, можно считать, повезло: его испытание оказалось не настоящим. А вот многострадальный Иов прошел через жуткие болезни, потерю семьи и смерть детей, когда стал заложником игрового спора между сатаной и Богом. Напоминаю, что игра эта состояла из нескольких раундов, в каждом из которых Иов страдал все сильнее и сильнее.
В защиту и оправдание Бога можно заметить, что Он и сам сыграл в такую же игру со смертью, решившись спасти человечество после его грехопадения-проигрыша. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».
Хёйзинга отмечает, что настоящей игре всегда присуща свобода: игра, чтобы быть игрой, должна оставаться непредсказуемой и парадоксальной.
Отсылки к такой свободе мы можем встретить в проповедях Христа. Например, Его радость от получения Откровения слабыми людьми очень похожа на радость от неожиданных и полезных для команды, которой Он симпатизирует, итогов жеребьевки: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам».
Внутри христианской традиции Христос постоянно называется Победителем, но где можно победить, как не в игре? Когда апостол Павел радостно восклицает «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?», в его словах чувствуется азарт болельщика победившей команды.
Финальный раунд
Но это все — аллегории. А священная история знает пример турнира, один в один совпадающего с финалом игры в кальмара. Речь идет, разумеется, о ритуальном бое на выбывание между Давидом и Голиафом. Давид побеждает более сильного противника и, как в «Игре в кальмара», ему и его сторонникам достается главный приз в войне. Он становится царем и учреждает новую династию.
Символично, что утверждение российской государственности с центром в Москве, которое случилось после победы на Куликовом поле, не обошлось без аналогичного сакрального турнира на выживание. Я имею в виду, разумеется, бой между Пересветом и Челубеем. Вдвойне символично, что священных бойцов на эту войну и турнир отправил не кто иной, как Сергий Радонежский.
Михаил Авилов. «Поединок Пересвета с Челубеем на Куликовом поле».
Существует предание, что поединок Пересвета с татарским богатырем Челубеем своей жестокостью и обязательной жертвенностью был очень похож на финал голливудского триллера. Якобы могучий Челубей использовал в бою очень длинное копье, которое просто не давало противникам к нему приблизиться. Пересвет, который разглядел эту особенность Челубея, не стал при нападении отбивать копье татарского богатыря. Наоборот, он позволил врагу себя пронзить, приблизился за счет этого к Челубею и убил его своим ударом. По правилам священных поединков, победителем в них считался тот из воинов, кто сумел вернуться живым к своим соплеменникам. Пересвет доехал до рядов армии Дмитрия Донского и уже там упал с коня замертво.
Самопожертвование ради небольшого, но важного перевеса в игре — постоянно встречающийся сюжет фильмов, подобных «Игре в кальмара».
Развитие темы трагизма, сопутствующего сакральным поединкам, мы встречаем в поэме Лермонтова «Песня о купце Калашникове». В ней купец Степан Калашников вызывает на ритуальный бой Кирибеевича — опричника царя Ивана Грозного, опозорившего его жену. Ударом в висок купец убивает обидчика. По древним законам он должен был бы получить награду. Но правосудие христианского царя выше древних ритуалов. Калашникова приговаривают к казни как убийцу, но его семье выделяется из казны пенсия, а братья получают возможность беспошлинно торговать на московских рынках. Вариант исхода турнира, когда деньги, полученные благодаря успеху игрока, после его смерти получают родственники, мы тоже видим в «Игре в кальмара».
Достоевский — игрок
Но как быть с тем, что в «Игре в кальмара» люди не просто играют своими жизнями, а находятся при этом под страшным эмоциональным гнетом, который их ломает: буквально разрывает сердца и калечит души. Разве найдем мы что-то подобное в русской классике? Разумеется. Повесть Пушкина «Выстрел». В ней гусар Сильвио имеет право на священный поединок — дуэль. Но не торопится его реализовать, так как его противник легкомысленно относится к игре в жизнь и смерть. Сильвио покидает место дуэли и шесть лет тратит на упражнения в стрельбе, превращаясь в подобие неотвратимого ангела смерти. Он приходит в дом к своему обидчику, когда тот испытывает величайшую радость и счастье, и предлагает продолжить прерванную дуэль. Но не убивает своего обидчика, а морально уничтожает, демонстративно выбирая, кого лишить жизни: его или муху, сидящую на стене. После чего, увидев унижение и страх в глазах оскорбившего его человека, уходит удовлетворенный.
Владимир Милашевский. «Сильвио упражняется в стрельбе».
«Кальмар» — очень мрачный, жестокий и страшный фильм. Неужели и такое есть в нашей литературе? Конечно! И не у кого-нибудь, а у Николая Лескова — по мнению некоторых, главного отечественного православного писателя. В 1865 году Лесков публикует повесть «Леди Макбет Мценского уезда». В ней запертые в доме любовники ради денег и прилагающейся к ним независимости медленно и неизбежно превращаются в серийных убийц. Сначала они убивают пожилого свекра главной героини, потом ее мужа. Центральная сцена повести — убийство лежащего в кровати больного ребенка, которое любовники совершают вместе, подменяя Эрос Танатосом.
Кто-то на это может заметить, что в сериале «Игра в кальмара» люди массово рискуют жизнью и идут на страшные унижения ради денег. А приведенные мною примеры достаточно камерные. Можем мы найти аналог такому групповому действию в русской литературе? Конечно, можем.
Игрок и тонкий ценитель азарта Федор Михайлович Достоевский натуральной «Игрой в кальмара» заканчивает первую часть своего романа «Идиот».
Я говорю про сцену, в которой Настасья Филипповна кидает в камин пачку денег — несколько десятков миллионов по нашим ценам — и делает это для того, чтобы унизить своего несостоявшегося жениха Иволгина. Главный эмоциональный накал этим событиям придают случайные очевидцы ее поступка. Они ведут себя точь-в-точь как герои корейского сериала. Приведу отрывок из книги, чтобы читатели могли сами в этом убедиться:
«— Я зубами выхвачу за одну только тысячу! — предложил было Фердыщенко.
— Зубами-то и я бы сумел! — проскрежетал кулачный господин сзади всех в припадке решительного отчаяния. — Ч-черрт возьми! Горит, всё сгорит! — вскричал он, увидев пламя.
— Горит, горит! — кричали все в один голос, почти все тоже порываясь к камину.
— Ганя, не ломайся, в последний раз говорю!
— Полезай! — заревел Фердыщенко, бросаясь к Гане в решительном исступлении и дергая его за рукав, — полезай, фанфаронишка! Сгорит! О, пр-р-роклятый!
Ганя с силой оттолкнул Фердыщенка, повернулся и пошел к дверям; но, не сделав и двух шагов, зашатался и грохнулся об пол».
Так что проблемы и образы, которые встречаются в сериале «Игра в кальмара», вполне созвучны русской классике. Скажу больше, я уверен, что Пушкину «Игра в кальмара» очень бы понравилась. Да и Достоевскому наверняка тоже.
Игра в НКВД
Но, может быть, в советское время у нас появилось поколение людей, для которых игра в жизнь и смерть кажется совершенно незнакомым сюжетом? И поэтому эти люди не могут сейчас с симпатией и пониманием воспринимать корейский сериал? Действительно, идеология и цензура делали невозможным появление похожей книги или фильма по мотивам советской действительности. Но они достаточно снисходительно относились к тому, чтобы советские граждане знакомились с такими сюжетами, заимствованными из-за рубежа.
Кадр из фильма Станислава Говорухина «10 негритят»
Например, в 1972 году советский режиссер Андрей Тарковский снимает фильм «Солярис» по мотивам романа польского фантаста Станислава Лема. Герои фильма заперты на космической станции, которая вращается вокруг планеты, покрытой разумным океаном. Океан играет с космонавтами в жестокую игру: материализует их бессознательные страхи и вытесненные воспоминания, доводя людей этим до самоубийства.
В 1974-м на экраны советских кинотеатров вышел фильм «Авария» — экранизация одноименной повести швейцарского писателя Фридриха Дюрренматта. По сюжету фильма случайный обыватель оказывается заперт в доме старого судьи, который проводит вечера со своими друзьями: бывшими прокурором, адвокатом и палачом. Они предлагают гостю сыграть в имитацию судебного процесса, где он будет обвиняемым. Суть игры — детальное исследование жизни подсудимого на предмет соответствия ее нормам уголовного права. Фильм показывает, насколько бессильным и жалким становится человек, оказавшийся один на один с системой. Эта история, разумеется, заканчивается гибелью главного героя.
Но это все очень умно и сложно. А как насчет оголтелой жестокости и страха? Пожалуйста, 1988 год, Станислав Говорухин — режиссер культового советского сериала «Место встречи изменить нельзя» — делает экранизацию романа Агаты Кристи «10 негритят». Про людей, запертых на острове, которых неизвестный убивает случайным образом, имитируя детскую считалочку (привет «Игре в кальмара»!).
В промежутках между смертями герои непрерывно исповедуются друг другу, пытаясь разгадать, как можно спасти себе жизнь.
В фильме Говорухина есть секс, суицид, разнообразные убийства, оживший мертвец и даже красная мантия палача, которая перекликается с цветом костюмов охранников из корейского сериала. Так же он пронизан атмосферой мрачной безысходности.
Закончить свой обзор я хочу упоминанием малоизвестного сегодня отечественного фильма, который кажется мне при этом очень важным. Это фильм «Сделано в СССР» 1990 года выпуска. По дате выхода эта картина должна считаться советской, но по своему содержанию и духу (что видно уже из названия) она относится к новому, российскому кино.
«Сделано в СССР» — гротескная драма, говорящая о теневой стороне советской истории. По сюжету фильма в школе пропадает дорогой видеомагнитофон. Найти его поручают учителю истории — бывшему сотруднику НКВД (его играет Джигарханян). Учитель закрывает школу изнутри и создает из нее подобие концлагеря, заставляя учеников доносить друг на друга, карать слабых и ходить строем. Постепенно розыски дополняются пытками, которые с одобрения следователя начинает применять натуральный палач в отставке (Леонид Куравлев). Фильм производит очень тягостное впечатление не только своими жестокими сценами, но и иезуитской патриотической риторикой, которой персонаж Джигарханяна сопровождает свои зверства. Картина заканчивается открытым финалом: родители спасают детей, но их психика оказывается травмированной пережитыми зверствами. «Сделано в СССР» почти идентичен по сюжету фильму «Королевская битва» — родоначальнику жанра, из которого в итоге появился сериал «Игра в кальмара».
Кадр из сериала «Игра в кальмара»
Так что бессмысленно пытаться интерпретировать популярность этого сериала таким образом, будто современная молодежь смотрит одно, в то время как их родители смотрели или читали другое. У каждого поколения — своя игра в кальмара. И она будет воспроизводиться снова и снова, пока люди будут продолжать ощущать свои жизни игрой, в которую их втягивают высшие силы.
Стоит ли бояться этого? Или лучше задаться вопросом, как можно научиться играть в игру со смертью, которую мы все ведем? Мне кажется, второе. Поэтому, когда я читаю новости, что в России стали появляться имитации «Игры в кальмара», меня посещает надежда, что они помогут своим игрокам принять окружающий нас мир и найти в нем свое место.
