«Моего мужа здесь нет»
Поселок Грамотеино, шахта «Листвяжная», 25 ноября. У КПП — два полицейских и охранник. На будке висят три листка со списком фамилий в 48 строк — это шахтеры, которых доставили в больницы. Все они живы, некоторые из них серьезно ранены, трое — в реанимации.
В 17:00 к КПП подходят две заплаканные женщины. Муж одной из них ушел сегодня на смену и не вернулся. Они спрашивают, как его найти, охранник показывает на список:
— Смотрите!
Одна из женщин шепотом зачитывает фамилии, пробегает пальцем по строчкам:
— Его здесь нет!
Она закрывает лицо руками. Ее муж среди тех, кто признан погибшим и до сих пор остается под землей.
«Звоните на горячую линию»
В главном корпусе шахты — оперативный штаб: там спасатели, губернатор Сергей Цивилев. Прибудет и.о. министра МЧС Александр Чуприян. В столовой собрались семьи пропавших без вести. С ними работают психологи МЧС.
Журналистов не пускают ни внутрь, ни на территорию. Мы стоим за воротами, пытаясь хотя бы что-то узнать. Но все вокруг растеряны, плачут. Сил говорить нет.
У сотрудников МЧС пока нет информации, охрана требует звонить начальству. Шахта «Листвяжная» принадлежит холдингу «СДС Уголь».
Фото: МЧС России
В 18:30 за ворота выходит Александр Улюкаев. В шахте пропал его брат.
— Я приехал, ждал брата, но сказали, кислород кончился. Опять угроза вспышки, приостановили спасательные работы, — говорит он.
Константину Улюкаеву было всего 29 лет, дома остались жена и маленький ребенок.
Спустя полчаса к шахте подходят мужчина и женщина. Она сильно плачет, он поддерживает ее за локоть. Им уже сказали, что спасательные работы приостановлены. На смене — их родственник, в столовой ждет новостей несовершеннолетняя племянница. Они не хотят оставлять ее одну.
— Пустите нас, там Диана. У нее отец пропал, со смены не вернулся, — пытается объяснить мужчина.
— Ну-ка, дыхните! — требует охранник.
Человек перед ним опускает маску. Он выпил сегодня, когда узнал, что случилось.
— Уходите, внутрь не пропущу, — бросают на КПП. — Звоните на горячую линию.
Пробую спорить:
— Позвоните хотя бы их племяннице, у людей же горе…
— А вы видите, что тут творится, — взрывается охранник. — Думаете, зря здесь стоит полиция. Я пропущу, а они…
Но он все же соглашается позвонить. Девушку просят выйти к дяде и тете. Но из столовой передают — она не в состоянии выйти на улицу.
«Нам ничего не говорят»
19:00. Несколько семей выходят из-за ворот. Люди плачут. Одну из жен ведут под руки, она еле держится на ногах. Девочка-подросток, чей отец пропал без вести, говорит журналистам:
— Нам сказали, что надежды нет. Что никого не спасти, у них уже кислород кончился.
К КПП подходит заплаканная женщина с двумя детьми. На улице — -8, идет снег стеной, а она в легкой ветровке. На вопросы не отвечает, только коротко говорит охране:
— Мы на опознание.
Спустя полчаса эта же семья выходит за ворота:
— Почему нам ничего не говорят? Позвонили же — муж погиб, приезжайте. Я думала, нам его отдадут…
— Вы были в столовой, там же составляют списки? Женщина выходит с папкой, дает информацию, — объясняют ей на КПП.
— Да, были, но нам ничего не говорят!
Мать с детьми садятся в машину, уезжают. Они вернутся сюда, но уже утром — ждать.
К воротам подходят двое молодых мужчин. Они молча курят.
— Вы кого-то ищете?
— У меня брат был там в момент взрыва, — отвечает парень в кожаной куртке. — [Внутрь не пойду] — что мне там нового скажут, только нервы мотать. Все разное говорят! Утром сказали, что он живым вышел, потом — в больнице надо искать. А его нигде нет…
Его друг находит в телеграме список пропавших без вести, молча передает телефон. Там фамилия брата. Рука с телефоном дрожит.
Второй взрыв
В 19:50 из здания выходят работницы ламповой, где шахтерам выдают самоспасатели, респираторы и светильники.
— Спасатели взяли фонари, они продолжат поиски, — говорит одна из них.
Спасательная операция была остановлена из-за угрозы взрыва метана еще в 16 часов. Когда началась эвакуация, была потеряна связь с одним из звеньев, которое отправлялось на поиски шахтеров, оставшихся в штреке после взрыва.
Фото: Александр Патрин / Reuters
В 23 часа по местному времени и.о. министра МЧС Александр Чуприян сообщил журналистам, что шесть спасателей погибли.
26 октября 2004 года на шахте «Листвяжная» уже был взрыв метана. Перед выполнением буровзрывных работ на конвейерном штреке был отключен вентилятор, предназначенный для проветривания штрека. В течение семи последующих смен нормальный режим проветривания штрека не был восстановлен. Из-за этого образовалась взрывоопасная концентрация метана. Погибли 13 человек. После расследования и суда 9 сотрудников получили условные сроки от двух до трех лет.
— [У нашей коллеги] тогда погиб сын. Она сегодня на работу сегодня вышла, не знаю, как она доработает. Ей совсем плохо, — продолжает работница шахты.
— Да мы сами сегодня наревелись, мы же знаем всех… У меня Саша сегодня выходил [из шахты]. У меня вообще голова не соображала, — отвечает другая. Ее муж остался в живых.
Полпред по Сибири Серышев, губернатор Цивилев, врио главы МЧС Чуприян и замгенпрокурора России Демешин, прилетевший из Москвы, общаются с родственниками погибших. Фото: Сибирь-медиа
Надежда
На улице холодно. Студенты из корпуса спасателей пустили журналистов в свою палатку. Мы сушим вещи, пьем чай и снова выходим на улицу — в надежде хотя бы что-то узнать.
Мимо проносятся скорые, машины реанимации. Вначале мы их считали, надеясь, что с шахты кого-то вывезут живым. Но на поверхность 25 ноября подняли только одного человека — погибшего. 26-го в новостях напишут, что всего найдено шесть тел.
Под землей пожар. Взрыв произошел около 9 утра, кислородного баллона хватает на 4 часа, самоспасателя — еще на час. Ни у кого не осталось шансов. Но в день трагедии, в 23:05, люди у шахты все еще продолжают надеяться.
Останавливаю на улице двух женщин, спрашиваю, что сейчас происходит в столовой, где собрались родственники.
— Там сидят девочки, спрашивают фамилию, потом проверяют — не попал ли человек в больницу. Если нет — звонят на участок. Составляют список тех, кто не вышел, остался под завалами. Мы верим, что все-таки кто-то остался в живых…
Одна из женщин улыбается сквозь слезы.
— Но наш живой! Он в первую смену заходил — мы не знали ничего о нем, телефон не отвечал. У нас паника, слезы, сопли… Приехали — один [наш родственник] под завалом, второй — живой!