На заседании Священного Синода Русской Правосалвной церкви от 25 декабря 2009 г. было принято решение благословить открытие Введенского женского монастыря г. Тихвина Ленинградской области и назначить на должность настоятельницы Введенского женского монастыря г. Тихвина Ленинградской области монахиню Тавифу (Федорову). Наш корреспондент встретился с матушкой Тавифой и расспросил ее о монастыре и о монашеской жизни
Из мира – в монастырь
– Матушка Тавифа, скажите, как Вы пришли в монастырь?
– Я шла к этому целенаправленно. Размышляла, читала Библию, творения святых, и приняла осознанное решение.
Мой монашеский путь начинался в другом монастыре. На взрослом этапе свой жизни я пришла к выводу, что не понимаю людей, их образ жизни. Я чувствовала во всем какую-то несогласованность. Хотелось научиться жить, осознавая, что делаешь. Решила: «Если я по-человечески не умею жить, надо учиться жить по-Божески». Это меня привело в монастырь. Я приехала посмотреть, на что это похоже, мне предложили остаться, и я осталась.
– Человек, не знакомый с монашеской жизнью может представлять ее только схематично. С одной стороны, монастырь – это ангельское место, обитатели которого служат Богу постом и молитвой, с другой стороны, по публикациям в светской прессе складывается впечатление, что монастырь – царство тиранического произвола настоятеля или настоятельницы, авторитарно управляющих своими подчиненными. Хочется из первых уст узнать правду о том, что такое монашеская жизнь на самом деле.
– Все уста, которые будут говорить об этом, всегда будут первыми. Потому что, сложности, конечно, есть. Первая – та, о которой писал еще Антоний Великий – сложность отречения от мира. Первая ступень. Кто не прошел эту ступень, а проходят далеко не все, даже те, кто остается в монастыре, тому очень трудно.
– Что значит – отречься от мира?
– Вы уходите от своей прошлой жизни. Полностью. Переходите совершенно в другую семью – в семью духовную, живущую по иным законам, которым надо подчиняться. В каждом монастыре, конечно, свои законы и правила, и они, в общем-то, достаточно милосердны. Но когда человек не может преодолеть свои привычки и умствования, тогда и происходят срывы. Чем моложе человек, уходящий в монастырь, тем ему легче.
Привычки ведь укореняются, а к сорока годам становятся стилем жизни. Я думаю здесь – тот порог, что препятствует человеку остаться в монастыре. Мешает привязанность к чему и к кому угодно: к маме, к папе, к своему образу мышления, а это все надо менять.
Человек меняется не сам по себе, а благодаря подчинению монастырской форме жизни. Конечно, это трудно. Решение уйти в монастырь должно быть осознанным. Осознать же необходимость отказа от всего нелегко.
Первоначально, по древним канонам, послушник должен был оставаться в послушании минимум три года. Наверное, этот срок и давался человеку для того, чтобы преодолеть этот барьер привычек.
– Бытует мнение, что человек уходит в монастырь от несчастной любви, от каких-то скорбей. Так ли это?
– Я ушла от любви к Богу. Захотелось жить как можно лучше. Что как не Божья семья научит лучшему? Реализовалось ли это или нет, Господь ведает.
– Возможно ли в наши времена найти себе духовного наставника?
– Явно или косвенно, наставник всегда есть. Первый наставник – Господь, Который наставляет, конечно, и через людей. Вспоминаю матушку Феклу, Царствие ей небесное, первую настоятельницу нашего монастыря. В мужском монастыре, к которому прикреплена наша обитель, тоже есть наставник – духовный отец.
Наставником вообще является наше сердце: оно же отбирает нужные нам жизненные позиции. Бывает, ведь, что к какому-то наставнику душа не лежит, и сердце сопротивляется, зовет к другому.
Основная мысль в том, что одного единственного наставника нет. Я бывала и у старцев – у о.Николая (Гурьянова), например. К старцам ведь приезжаешь всегда за каким-то конкретным советом, а что еще из этой встречи вынесет твое сердце, что отложится в нём от встреч с дивными людьми – уже другое дело. Господь милостив и, конечно, я встречала много замечательных людей.
–С кем чаще Вас сталкивает жизнь: с духовными или со светскими людьми?
– А светские люди – тоже духовные. Жаль только, что вы еще не монахи. Потому что лучший образ жизни – монашеский. Ну почему так тяжело преодолеть эту первую ступень?! Мне тоже было очень тяжело. Я очень болела, очень страдала, но все-таки пришло осознание, что единственная правильная форма жизни – это жизнь в Боге, в монастыре.
– В чем же сложность первой ступени? Ну, переехал на другое место, не лишился всего окончательно. У монахов тоже есть какие-то вещи, кровать, как у простого человека, в конце концов. Что же меняется?
– Всё меняется. Люди другие. Взаимоотношения между ними тоже другие. Строятся они на Божией истине. А Божию истину каждый видит по-своему. Два монаха могут иметь разные жизненные позиции. Один другому может сказать такое, что тому не понравится. Монах, правильнее сказать послушник, потому что речь идет о первом этапе монашеской жизни, воспринимает всё очень болезненно. Сначала говорит и думает: «Ой, я так всех люблю, все такие хорошие». Потом же, часто бывает, это сменяется прямо противоположным настроением: «Всех ненавижу, и в том, что я стал испытывать к людям ненависть, виноват монастырь».
Но не монастырь в этом виноват, это внутреннее устроение человека показывает, что он еще не победил себя до конца. Мир-то вокруг не изменился.
В монастыре такие же живые люди, и каждый обязательно проходит эту первую ступень отречения. Прошел человек, или не прошел, а ты с ним сталкиваешься. Причем всё это прячется у него внутри. Внешне, казалось бы, всё очень вежливо, красиво, культурно, а внутри – полное несогласие.
Остановитесь и поразмышляйте минут пятнадцать о том, что для вас значит уйти в монастырь. Надо всё забыть: маму, дом. Готовы ли вы к этому?
– Но забыть ведь не значит перестать общаться?
– Нет, конечно, но совершенно другая форма общения. Моя мама чуть не умерла от горя, когда я ушла в монастырь. Это сейчас она счастлива и рада. Года два назад она уже сказала мне: «О лучшей жизни для тебя я и не мечтала». Поначалу она была в ужасе.
Она была крещеной, их семья тайно ходила в храм, но не скажу, что вера ее была глубока, потому что если бы она по-настоящему верила, то сразу бы меня поняла.
– Потребовалось много времени?
– Для нее это стало ударом. Она поняла все слишком буквально: я от нее отрекаюсь, отказываюсь. Лишь через несколько лет она убедилась, что это совершенно не так. Она может иногда приехать ко мне в монастырь, но ненадолго. Ей не перейти порог отречения, эту первую ступень.
– Сейчас стало больше или меньше людей, готовых уйти в монастырь? В 1990-е был всплеск интереса к вопросам веры и многие потянулись в храмы и монастыри, но кажется, что побеждает материализм и рационализм.
– Не знаю. Наверное, мы слишком хорошо живем. Когда на Руси начали развиваться монастыри? Во время татаро-монгольского ига. Куда деваться? Богу молиться, потому что вокруг жуть что происходит. Вот в такие скорбные времена, в XVII веке, во времена нашествия шведов, поляков, люди уходили в монастыри, потому что понимали, что свои грехи можно только вымолить. Великая Отечественная война тоже показала, что пока люди не обратились к Богу, победы им не видать.
Развлечения любого плана, конечно, сильно действуют на душу. Как все бросить, если я еще не наигралась и не напелась?
– Может быть, некоторые откладывают уход в монастырь на будущее. «Вот вырастут дети…»
– Хорошо бы, если так. Потому что лучшие княжеские семьи именно так воспитывались. Они выращивали детей и уходили в монастырь. В них это закладывалось с детства.
ЧТО ЗНАЧИТ БЫТЬ МОНАХОМ?
– Но почему же нельзя оставаться в миру, ходить в храм… Зачем нужен монастырь?
– Монах в миру – это все-таки не серьезно. Монах должен пройти школу духовной жизни, созданную веками.
– Хоть и сказано, что монах, от слова «монос» – один, при этом ему нужна духовная семья?
– Монах должен воспитываться монастырскими условиями. В монастырь сначала все приходят трудниками и трудятся какое-то время. Сначала ты – трудник, потом послушник, инок, монах. В послушниках можно всю жизнь отходить.
– Чем послушник отличается от трудника и инока?
– Он еще не дал монашеских обетов. Он может безболезненно для себя принять решение вернуться в мир. Один мой знакомый священник сначала жил в монастыре, думал принять постриг, но потом ушел в мир, женился и стал священником.
Монах себе такого позволить не может. Если он уйдет из монастыря, то священником ему не бывать – его просто не возьмут, потому что дав один серьезный обет, с дороги не сворачивают. Можно ли родить ребенка и отказаться от него? Вроде можно, а вроде и нет. И это «нет» сильнее. Если монах откажется от своих обетов, последствия будут серьезными. Причем не только для него. Он несет ответственность не только за себя. Есть же монахи, которые ушли в мир. Всей своей последующей жизнь они пытаются убедить себя и окружающих, что поступили правильно. Очень активно стараются убеждать.
Такие люди, конечно, несут очень плохую науку в мир. Они ведь уходят не от покаяния, не от осознания, что слабы и не выдержали тягот монашеской жизни. Увы, они признают не свое недостоинство, а недостоинство других. Вообще-то у нас в Православии не принимается такая точка зрения. Всегда я виноват, а не другие. Сначала и прежде всего я виноват, а что до остальных – Господу виднее.
Это большая проблема. Человек уходит из монастыря, его уносит оттуда обида, что-то он не понял. Как правило, человек не способен в этом состоянии обвинять себя. Может, конечно, согласится, что сам не прав, но остальные все равно кажутся ему хуже.
– Можно сказать, что любого человека, мирянина ли, священника ли, монаха уносит из Церкви обида. Бабушка у подсвечника одернула, жена не дает нормально поесть в посту…
– Несерьезно все это. Помоги, Господи, им обратиться к покаянию.
– Действительно, сейчас появилось много «истинных церквей» и священников, публично обвиняющих Русскую Православную Церковь в разных грехах. Такие люди хорошо эрудированны, ведут активную жизнь, выступают в СМИ, у них есть свое мнение по любому вопросу. Отделить правду ото лжи очень сложно.
– Правда – в Евангелии, надо только внимательно его читать. Там все написано. Конечно, надо в своей православной вере быть грамотным. Я рада, что поступила в православный университет, потому что изучение богословских наук дает хороший, твердый багаж. Зная догматы веры, понимаешь почему от них нельзя ни отступить, ни на шаг отойти.
Часто люди, считающие себя православными, почему-то полагают, что можно куда угодно зайти и заглянуть. Почитать, например, кришнаитскую книжку. Одно наслаивается на другое. Начинаешь говорить себе и другим: «Ой, а там тоже хорошие люди! Они бедным помогают!» Там можно уйти совсем далеко, с этого и начинается отступление от православной веры.
– Поступление в монастырь похоже чем-нибудь на поступление в вуз? Разве что нет сдачи экзаменов…
– Вообще-то есть. Сначала присматриваются к трудникам: хорошо ли человек трудится, мог бы он по своему складу остаться в монастыре. Бывает, что человек сам об этом еще не задумывался, просто приехал по какой-то причине пожить в обители. Если ему предлагают остаться, значит, показал себя с хорошей стороны, прошел негласный экзамен, значит он подходит для лучшей монастырской жизни. Ему предлагают остаться, и он соглашается – еще один экзамен сдал. Не соглашается – не означает, что не сдал экзамен. Сдал, но иначе.
Вот он становится послушником – значит он готов идти к монашеству. Вот так мы экзамены и сдаем. Но самый важный экзамен – на постриге. Вы присутствовали когда-нибудь при постриге, когда даются монашеские обеты?
– Разве мирянину можно присутствовать при этом?
– Можно. Если воля Божия так складывается, то люди попадают на постриг. Волнующее, удивительное Таинство. Это как экзамен: постригаемому задают вопросы, а он отвечает на них положительно. Обещает молиться, трудиться, вести безбрачный образ жизни. Дальше экзамен – вся жизнь.
– Не стоит рассчитывать, что монах – человек с постоянной улыбкой на устах?
– Монах – это реальный человек, у которого реально тяжелая жизнь. У монаха могут быть серьезные внутренние проблемы, потому что он постоянно ведет борьбу. Представляете, как тяжело побороть в себе страсти? Это колоссальный труд. Попадет к такому человеку мирянин, думает, что перед ним уже просвещенный старец, а тот сам погружен во внутреннюю брань.
– Мирянину, который сталкивается с такими проявлениями, надо помнить, что перед ним – не достигший святости старец, а человек со своими искушениями?
Это ведь первое обвинение аргумент, которое светский человек предъявляет Церкви в свое оправдание: «Видел я ваших монахов и священников. А вот они…» и далее по списку.
– Я-то с этим не сталкивалась. Допустим, мы побеседовали с мирянином-посетителем, но я же не знаю, с чем он от меня уходит. Он может поделиться потом своими ощущениями и впечатлениями с вами, с соседом, со всем миром, но не со мной. Пришел бы он ко мне и сказал открыто: «Ты заблуждаешься». Но такого не происходит.
ЖИЗНЬ В МОНАСТЫРЕ
– Идет ли в монастырях свой образовательный процесс – в виде совместного чтения Евангелия, например?
– Не знаю, как в других монастырях, могу рассказать о нашей обители. Мы стараемся читать вместе Писание. Великий пост обычно мы проводим в молитвах, а между ними читаются поучения Федора Студита. Очень плодотворное чтение. Федор Студит закладывает в нас любовь в его знаниям. Каждый год мы повторяем эти чтения и с радостью его слушаем. Эти короткие поучения настолько нас обогащают.
Мы слышим одно и то же слово, но каждый воспринимает его по-своему. В одной и той же проповеди каждый человек услышит что-то свое, но это же нас и объединяет.
Человек же должен хотеть слышать. Если он не хочет слышать, если внутри что-то мешает, он будет вертеться, думать о своем. Так нерадивый ученик на уроке в классе формально присутствует, но отсутствует. Может быть и такое.
– Вы говорите, что монастырь – это семья. Что это для вас значит?
– Я только недавно поняла, что мы в нашем монастыре все очень друг друга любим. Конечно, делаем и замечания. Света, которой сейчас 13 лет, очень обижается: «Вы меня не любите…» Взрослые ничем в этом плане не отличаются, у ребенка только привычек меньше плохих, вот и все.
Я поняла, что мы друг друга любим. Не так, что все согласны простить, а какой-то другой любовью. Мы друг другу нужны. Вот в семье разве муж и жена прямо так уж друг друга любят? Нет, семья проходит определенные этапы становления, и через много лет супруги наконец понимают, что они действительно любят друг друга. Так и в монастыре. Сестры мои с большой радостью помогают мне все делать. Бывает, могу и рассердиться на них, но это нормально. Даже ребенок может на маму рассердится, но любовь-то от этого не исчезает.
Любить – не цветочки дарить постоянно, а понимать ради чего мы живем. Все осознают, что живем мы ради Христа. Это внутреннее понимание и дает любовь. В главе семьи-то кто? У нас Отец – Бог. Заступница – Матерь Божия. Духовные связи очень сильны.
Если человек зациклится на своей привычке, то он отступается. Христос-то и реален и нереален. Бог сотворил мир видимый и невидимый. Туда просто так не заглянешь, только чувствуешь по каким-то необыкновенным событиям или по вере своей. Поэтому верить – так трудно.
– В чем заключается монашеская жизнь в вашей обители? Много труда и молитвы?
– Много любви к Богу. Именно она и дает возможность остаться в монастыре. Иногда эта любовь даже не осознается. Я разве думаю каждую минуту о том, как я люблю Бога? Нет, конечно. Но любовь к Богу, в Божией Матери, к святым – это самое главное. Она и оставляет в монастыре. Когда она становится главной, тогда слабеют и привычки, и привязанность к миру… Надо возлюбить Бога, а после этого и ближнего возлюбишь. Все держишься на любви к Богу.
– Каков распорядок жизни в монастыре?
– Не знаю, как в других местах, но у нас нет халтурщиков, у нас такие не задерживаются. Но нет и жесткого следования распорядку. Установлено, например, время общей молитвы в 7 часов, все это знают и стараются ее не пропустить. Если человек не может прийти на общую молитву – значит, у него есть на то причина, о которой мы потом узнаем. Кто-то может и проспать – все же живые люди. Дети, например, выспятся и сами идут в храм.
– Матушка Тавифа, расскажите, пожалуйста, подробнее о вашей обители.
– Тихвинский Введенский женский монастырь находится в городе Тихвине Ленинградской области. Эта многострадальная обитель создана в 1560 году по указу Ивана Грозного, когда были учреждены сразу два монастыря: мужской и женский.
Монастырь находится в старой части города, практически на въезде в город.
Третьей настоятельницей в Введенском женском монастыре стала четвертая супруга Ивана Грозного Анна Колтовская, в пострижении монахиня Дарья. Перед смертью она приняла схиму, мы ее поминаем как схиигумению царицу Дарью. После ее правления монастырь стал называться Царицыным монастырем. В 7 километрах от монастыря находится Царицыно озеро, куда игумения Дарья вместе с сестрами и всем хозяйством уходила из обители во время нападения шведов. Монастырь тогда был полностью разорен. Потом когда войска ушли и наступил мир, сестры вернулись и начали отстраивать каменный монастырь.
12 лет я подвизалась в скиту под Тихвином, а в прошлом, 2008 году владыка Санкт-Петербуржский и Ладожский Владимир благословил восстанавливать этот монастырь.
Сестер у нас семь человек. Сейчас монастырь находится в очень тяжелом состоянии – нам передали только один храм во имя Святой Екатерины и мученицы Августы, да и то в аренду на один год. Также мы арендуем одну квартиру площадью 25 м2, но благодаря тому, что у нас есть достаточно благоустроенный скит в 35 километрах от монастыря, мы можем жить там, по очереди приезжая в монастырь.
– Много к вам приезжает светских людей?
Много, но поскольку у нас самих места нет, по предварительной договоренности можно остановиться в мужском монастыре рядом с нами. А к нам заезжают, посмотрят на развалины, посочувствуют. Они ведь надеялись увидеть красивый монастырь, а перед ними – груда развалин. Еще работать и работать. Кто-то, конечно, и помогает потом.
– Как движутся дела с возвращением монастыря Церкви?
– К нам приезжают разные журналисты, да и по телевизору показывали наше неустройство, владыка Владимир написал по моей просьбе письмо губернатору области, но получил весьма некорректный ответ, правда не от губернатора, а от местных муниципальных властей.
– У них свои виды на монастырскую собственность?
– Монастырь занят несколькими организациями, в частности одним из корпусов распоряжается мэр города. Там, в настоятельском корпусе, действует зал восточных единоборств. Недавно они хотели выставить его на аукцион и откупить, но три православных организации узнали об этом и тоже вступили в аукцион.
Я написала им письмо-требование не выставлять наше здание на продажу. Все вместе это сработало, и здание с аукциона сняли. Центральный собор занимает спортивная школа с сауной в алтаре, на территории монастыря режут металл… С другой стороны, за нас уже вступился Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры, который со своей стороны будет воздействовать на муниципальные власти. Нас поддерживает и Санкт-Петербургский Благотворительный Фонд «Новомучеников и исповедников Христовых».
– То есть вместо тихой монашеской жизни вам приходится сражаться с властями?
– В общем да. Зимой нам отрезали свет, и мы смирялись в этих условиях. Служащий у нас отец Алексей замерзал в алтаре и бегал греть руки к буржуйке. Но мы выстояли, благо зима оказалась относительно теплой. Только один раз пришлось служить при 27 градусах мороза.
– Но сестры живут в скиту, а не в монастыре?
– Мы мигрируем – постоянно кто-то находится в монастыре, а кто-то в скиту. Потому что в скиту хозяйство: коровки, курочки. В скиту у нас три храма. Пока мы называемся даже не монастырем, а Сестричеством Тихвинского женского монастыря и приписаны к мужскому монастырю. Нас расширили, дали такое послушание – восстанавливать монастырь. Святыни российские должны действовать и жить. Сейчас я учусь на заочном отделении Свято-Тихоновского гуманитарного университета и пока сдавала сессию, побывала в паломнической поездке в Переславль Залесский. Из 14 монастырей в нем осталось 4 действующих обители, но какие они замечательные! А какая Москва святая! Я сталкиваюсь в Москве только с самым лучшим: с храмами, монастырями. Конечно, надо восстанавливать и подымать наши святыни. Даже с точки зрения неверующего, но культурного человека это очень важно: у нас ведь прекрасная архитектура, удивительные произведения искусства созданы церковными мастерами.
– Почему вы, настоятельница монастыря, решили учиться в университете?
– В этом Божий промысел. У нас на воспитании находятся трое детей, и сестры говорят: «Матушка, надо учиться». Я согласилась и искала какие-нибудь подготовительные катехизаторские курсы, но в газете попалось объявление о дополнительном наборе на педагогический факультет ПСТГУ. Так за одно лето все сложилось: и дети появились, и учиться пошла. Прошу у всех читателей сайта «Правмир» молитв за монахиню Тавифу с сестрами.
– Как к вам попали девочки?
– Нам постоянно привозили больных мальчиков, но мальчикам у нас, в женском монастыре, не полезно. Потому что мы их разбалуем, чисто женское воспитание на них влияет плохо, у нас даже к мужскому труду женское отношение.
Но у нас все равно подолгу жили мальчики, а потом кто-то обратился к нам с просьбой срочно принять одну девочку, чтобы ее не увезли за границу. Для этого нужно разрешение опекунского совета, и пока мы собирали документы, девочку, к сожалению, увезли. Но мы почти все подготовили, поэтому решили: «Значит, возьмем другую». Оказалась, что «другая» не одна, а с сестрой. Так они у нас появились.
Еще одну девочку привез отец. Девочка прошла очень тяжелую жизненную школу. Ей было 2 года, когда родители развелись. До 8 лет ребенка воспитывала мама, которая потом попала в тюрьму. Девочку отдали в детский дом, но отец нашел ее, забрал к себе… и столкнулся с теми привычками, которые она накопила. Отцом он стал хорошим – возил ее по монастырям, в итоге они попали к нам. Привез ее к нам на лето, да так они и остались.
Мы ее взяли, намучались. Все стало пропадать. Сначала списывали на случай, но оказалось, что все сложнее. Мы долго думали, как ее изменить, чтобы она перестала воровать. Однажды я с ней серьезно поговорила и она сказала, что хочет измениться и перестать красть. Она действительно сумела отказаться от своих привычек. Видимо к добру ее душа тянулась сильнее. Сейчас мы ей полностью доверяем.
– Почему отец отдал ребенка на воспитание в монастырь?
– Он привез ее на лето, но потом мы сказали ему, что двух месяцев мало. Побудет она в хорошей обстановке, а потом все вернется на свои круги. Поэтому мы предложили ему остаться. Батюшка нас поддержал, сказав, что ей надо пожить в таких условиях несколько лет, чтобы измениться. Так они приняли решение остаться у нас подольше.
Опять наш разговор возвращается к привычкам. Если бы к нам попал 20-летний человек, вряд ли бы он смог так быстро перебороть свои привычки. Важно ее собственное желание, ее осознание. В 11 лет такое может быть. Это удивительно.
Окончание следует…
Словарь Правмира — Монастырь, монашество