От публикатора. Монахиня Игнатия в своем творчестве обратилась к православной гимнографии задолго до того, как ею был задуман и написан цикл статей о церковных песнотворцах, значительная часть которого публиковалась в “Альфе и Омеге”1; целиком выходит в свет отдельной книгой в издательстве Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Первые ее заметки в этой сфере были посвящены отдельным службам, а также антифонам и задостойникам как гимнографическим жанрам. Сейчас монахиня Игнатия специально для “Альфы и Омеги” пишет статью об икосах великих и двунадесятых праздников. Публикуемый текст — фрагмент из ее большой книги начала 60-х годов, посвященной размышлениям о действиях Святого Духа в судьбах мира и людей.
* * *
В день праздника Сретения Господня, в серый мягкий день на моем рабочем столе распустили свои победоносные венчики-трубы огненно-красные амариллисы. Отрадно усмотреть становление новых явлений в природе видимой, но ни с чем не сравнима радость сдвигов души. Изменение в области ума или чувства — еще не все. Когда перемена захватит все существо человека, весь его сложный состав, и человек воистину увидит себя иным, приобретшим новые свойства — вот тогда наступает подлинный праздник души. Но это уже — не дело человека. Здесь — Господь, его изменяющий.
Тем не менее признаки, приметы, законы внутреннего изменения занимали сердца многих людей, лучших человеков — святых Божиих. В ходе своей жизни — ее внешнего течения и внутренних скорбей — они пытались постигнуть следы действия Святого Духа в людях, следы их изменения, приобретения ими новых качеств, становления нового человека.
Может быть, наиболее отчетливо из всех церковных писателей (поскольку Церковь — училище нашей жизни) говорит об этом преподобный Иоанн Дамаскин в круге антифонов утрени, изложенных в восьми гласах Октоиха2. В них вместе с исповеданием веры преподобного песнописца око православного может усмотреть и его указания на законы внутренней жизни, на ее движения, истоки, на ее ход и развитие, — и указания на ее пределы.
* * *
Антифоны преподобного Иоанна Дамаскина построены так, что основные мысли, развиваемые в первых четырех гласах, повторяются в последних четырех,с пятого по восьмой включительно. Каждый антифон (кроме антифона 8-го гласа) состоит из трех разделов, содержащих в свою очередь по три тропаря, последний из которыхпосвящен славословию Святого Духа. В наших храмах обычно поется только первый раздел антифона, поэтому все богатство мысли преподобного богослова недоступно вниманию молящихся. В уставной монастырской службе последование антифонов полностью сохранено и дает обильное духовное питание.
Первые строки своего исповедания, для нас же — живописания путей духовной жизни преподобный Иоанн Дамаскин начинает с изъявления печали, скорби, неизбежной на пути к Богу.
Внегда скорбети ми, услыши моя болезни, Господи, Тебе зову, — изливается душа Создателю своему в первом стихе антифона 1 го гласа. Здесь человек уже исповедует бытие Божие (без этого невозможно было бы его воцерковление), но на пути к Богу встают непредвиденные болезни. Еще яснее ту же мысль развивает преподобный писатель в параллельном отделе антифона 5 го гласа: Внегда скорбети ми, Давидски пою Тебе, Спасе мой, избави душу мою от языка льстиваго. Здесь Господь исповедуется уже Спасителем, Спасом, а сущность скорби заключается в том, что причина ее — человек, может быть, даже близкий. Внутренняя печаль от этого становится чрезвычайно ощутимой, и святой Иоанн ищет для нее выход в образах псалмов Давида.
Но печаль эта неизбежна; она — почти закономерна на пути к Богу, и преподобный Отец словами следующего стиха указывает путь к ее преодолению.
Пустынным непрестанное Божественное желание бывает, — говорит он в 1-м гласе, показывая путь не только избавления от печалей, но и путь обретения покоя, мира и даже духовной радости. Пустынным живот блажен есть, — утверждает он в параллельном антифоне 5-го гласа, — Божественным рачением воскриляющимся.
Так живописует преподобный Иоанн восхождение в духовной жизни по незримым, но закономерным ступеням, когда скорби — всего лишь один из периодов окрыленного жития, непрестанного желания Божественных истин.
Третьи стихи антифонов преподобного Иоанна Дамаскина, воспевающие действие в мире Святого Духа, имеют свою особую структуру и должны быть, по нашему разумению, разобраны отдельно. Они имеют наиболее близкое отношение к теме наших размышлений, но ход мысли преподобного песнописца в антифонах не может быть нами нарушен: он славословит Духа Святого лишь после того, как излагает путемерия духовной жизни человека.
Во втором отделе антифонов 1-го гласа мы действительно видим опытное изображение пути духовной жизни; постепенно, шаг за шагом его печатлеет перо преподобного Иоанна. На горы Твоих вознесл еси мя законов, добродетелию просвети, Боже, да пою Тя, — величаво и в то же время с великим смирением вздыхает преподобный отец. И там же, на горах законов Божественных, подвижника ждет и помощь: На горы, душе, воздвигнемся, гряди тамо, отнюду же помощь идет, — читаем мы в параллельном антифоне 5-го гласа.
Начальные скорби, болезни от языка льстивых, приводящие к удалению от молвы, к пребыванию кроме суетного мира, ведут к воскрилению, к приобретению душой Божественного желания, а потом — возводят своего деятеля на горы Божественных законов. Зрение этих законов елико-елико — уже великая крепость человеческого существа, она — и его опора, его помощь.
Что же обретает человек, уходя от мира, углубляясь в свое сердце, находя там пустыню, восходя там на гору, отнюду же помощь идет, и где воистину — зрение высоты Божественной правды и ее законов? Только ли рассмотрит там душа закономерное чередование печали и освобождения, только ли останется все сие в горних частях ума, тонко созерцающих Божественные истины?
Преподобный Иоанн отвечает от опыта пережитых печалей словами такой нежности, такого умиления, подобных которым мало знает церковная письменность. Десною Твоею рукою, — слышим мы, почти замирая, пение следующего стиха антифона, — приим Ты, Слове, сохрани мя, соблюди, да не огнь мене опалит греховный. Что это? Прикосновение божественной Десницы? И так отчетливо, так ясно, так несомненно утверждаемое? И это — для назидания всей Церкви (ибо антифоны приняты в круг церковного богослужения)? Да, для всех и для каждого в отдельности, чтоб люди Нового Завета знали, что дается им в их исповедании Христа — их Новой Пасхи. Об этом еще раз и еще интимней говорит преподобный Иоанн в параллельном стихе антифона 5-го гласа: Десная Твоя рука, и мене, Христе, касающися, от лести всякия да сохранит.
В чувстве искреннего умиления, почти прозорливого созерцания этой благой Десницы, касающейся и мене, в исповедании этой величайшей милости, распространившейся уже на весь сложный состав человека — не только на его ум, — преподобный Иоанн видит только одно — деятельное покаяние и исповедание своей немощной природы:Да не огнь мене опалит греховный, от лести всякия да сохранит меня та самая благодать, которая так утешила, коснувшись меня.
Воистину только Новый Завет, говорящий устами преподобного Иоанна Дамаскина, мог дать святой Церкви эти строки — непрелестное исповедание прикосновения к душе десницы Христовой; и не только прикосновения, но и сохранения, соблюдения от всякого зла. Если бы знали хулители Церкви об этой ее свободе, о ее радостном зрении на все совершающееся…
Десная Твоя рука и мене, Христе, касающися, от лести всякия да сохранит, — в любое время и при любом состоянии сердца, нельзя не отозваться на неизреченную радость, которая заключена в этих словах. Она — оплот личной духовной жизни, уверение в том, что волос наш не погибнет, что в дни величайших печалей зрит на нас око Божие, а десная Его рука касается и охраняет нас.
Подкрепленный личной внутренней встречей со Христом, дух христианина влечется дальше, как о том повествует ход антифонов. Человек опять возвращается к своим братьям из необходимого ему дотоле одиночества; возвращается для того, чтоб вместе с ними войти во дворы Господни. О них говорится словами антифона: Возвеселися мой дух, срадуется сердце. Здесь, во дворах Господних, в доме Давидовом человек становится зрителем судеб мира; ведь там престолом поставленным судятся вся племена земная и языцы. Там, по словам антифона смежного гласа, огнь <…> паля всяк срамный ум. Во дворах Господних душа боговидца Нового Завета провидит судьбу не только видимого мира, но и всяких соблазнов ума, мысли, судьбу последних дней.
Этим тайнозрением кончается третий раздел антифона 1-го и параллельного ему 5-го гласа. В этом разделе — борьба человека на пути к неизреченному добру, его скорби, его вынужденное одиночество и внезапно открывшееся ему зрение охраны, попечения о нем божественной Десницы. Здесь — его удобоподвижность ко греху, но и приоткрытие ему страшных судеб человеческих. Все эти глубокие опыты преподобного Отца как бы связываются воедино песнословием Святого Духа. Вслед за строками о скорби человеческой души, о ее болезнях, о необходимости уединения особое равновесие обретается в утверждении, что Святым Духом одержатся вся видимая же с невидимыми, так как Он воистину содержит мир, будучи Един от Святой Троицы.
* * *
Опыт пережитого ведет человека дальше по пути к Богу. Насладившись общением в Церкви со своими близкими, душа имеет потребность снова войти в себя. Сейчас в ней не звучат струны большой печали. Пережив ее остроту, сердце человека становится способным к рассуждению, осмыслению пережитого. Но и здесь есть нужда в помощи свыше, а потому в первом стихе антифонов следующего 2-го гласа (и параллельного ему 6-го) эта нужда излагается непосредственно и открыто: На небо очи пущаю моего сердца к Тебе, Спасе, спаси мя Твоим осиянием. Этопоется обычно с трогательной грустью, как будто размышлением в напеве 2-го гласа, а в 6-м необходимое душе водительство Божие определяется еще более отчетливо: ущедри мя, да живу Тебе.
И вот, от изобилия принятой душой благодати, “осиянный” и “ущедренный” ею человек входит в живое рассмотрение своих непотребств, в необходимость живого покаяния. Удобопадательность человекаежечасна, избавиться от своей природы невозможно. Только живое и деятельное покаяние успокаивает душу. К нему прибегает идущий духовным путем: Помилуй нас, согрешающих Тебе много на всякий час, о, Христе мой, и даждь образ прежде конца покаятися Тебе. Потребность в покаянии становится насущным делом этого периода жизни, и в параллельном гласе преподобный Иоанн Дамаскин выражается еще более определенно, сокрушаясь перед Светом Божией правды, исповедуя закономерный ход человека к этой правде: Помилуй нас уничиженных, устрояя благопотребные Твоя сосуды, Слове.
Мы унижены, порабощены греху; стать благопотребными сосудами можно только в делании подлинного нелицеприятного покаяния во всех своих чувствах, думах, делах. Дальше — преподобный Отец раскрывает свое представление о действе Святого Духа Божия в мире. Покаявшись истинным, церковным покаянием, человек видит незримые законы: Святому Духу еже царствовати подобает, — восклицает он, — освящати, подвизати тварь. Истинную радость и высоту человеческого бытия можно видеть только в действии Святого Духа, действии незримом, но осязаемом для истинно смирившейся души. Он, Благий, освящает тварь, подвизает ее на подлинное добро.
Но жизнь идет дальше, и вместе с ней, как по неписанному закону, развивается невидимая внутренняя жизнь, которая — то радость и утверждение, тоживое и действенное покаяние, а то снова подвижность ко греху. И опять человек исповедует, что вражеские брани наступают на него, со всех сторон он видит их приближение, и если бы, как говорится в следующем стихе разбираемого антифона, не Господь,никтоже от нас противу возмогл бы вражиим бранем одолети <…> аще не Господь бы был в нас.
Эти брани с годами подвига становятся все более сложными и тяжелыми. Если раньше, в 1-м гласе преподобный Иоанн говорил о скорбях и болезнях, то теперь он находит более сильные уподобления состоянию своей души. Зубом их не предаждь, Спасе, Твоего раба, — говорит он в следующем стихе антифона, стараясь показать, что грех действительно угрызает душу, оставляя на ней следы угрызений, как от диких и лютых зверей. Ибо, — продолжает он, — львовым образом на мя подвизаются врази мои. Врази— этоиногда восстающие природные страсти человеческого существа, а иногда — люди, действующие, подобно лютым зверям,и тогда душа человека — яко птенец, по слову преподобного Иоанна. Зубы их да не ята будет душа моя, яко птенец, Слове, — развивается эта мысль в параллельном стихе 6-го гласа.
Видимо, из опыта внутренней борьбы выносит подвижник сравнение этой брани с львовымугрызением. Как помощь Божия, о которой он говоритотчетливо и с дерзновением,так и память об этом состоянии страшной борьбы, представляют неотъемлемое стяжание его внутреннего человека.
После этих, пожалуй, самых скорбных во всех антифонах стихов к деятелю духовной жизни приходит покой. Умиротворенно свидетельствует он дальше, что надеющиеся на Господа, уподобишася горе святей, и даже говорит, что на высоте этой Божественной охраны подвижникиникакоже движутся прилоги вражиими.
Вряд ли нам, удобоподвижным ко всякому непотребству, доступен анализ изложенных здесь мыслей преподобного Иоанна. Опытно они могут быть поняты только святыми. Мы можем лишь позволить себе со смирением, как бы со стороны и, естественно, не до конца следовать недостойным взором за восхождением преподобных по ступеням непостижимой лествицы добродетелей. Оказывается, на этой лествице человек становится страшен своим внутренним и внешним врагам, так как подвижники духа, надеясь на Господа, гор— зрят, и зло не прикасается им. Они, как говорится дальше, уже не простирают рук своих в беззакония: В беззакония рук своих праведных жребий, помощникаТя имея,Спасе, не простирает. Правда, в аналогичном стихе 2-го гласа преподобный писатель скорее говорит об этом как о возможности, о пожелании: Да не прострут божественне живущие…, указывая при этом на охранение этих божественне живущих жезлом Христовым: Не оставляет бо Христос жезла на жребии Своем.
Всегда ли действие Христоважезла — лишь охрана, или — и попущение скорбных обстояний? Этого преподобный Иоанн подробно не разбирает. Важно одно: человек, пришедший в меру данного возраста, опытно знает о водительстве Христовом. Вряд ли нужно изъяснять ему, что водительство это — не всегда одно только торжество души и ее восхождение. Вероятно, и в этой высокой мережезл Христов — неизобразимые внутренние скорби. Одно лишь очевидно:на разбираемом уровнечеловек входит в личное, осязаемое общение со Христом, Которого он чаще, чем в других стихах антифонов, называет Словом.
Разобранные антифоны заканчиваются победным исповеданием действа Святого Духа в мире в течении веков христианства и даже в течении истории Ветхого Завета, ибо Святаго Духа держава на всех, и Им точится всяка премудрость, отсюду благодать апостолом <…> и пророцы зрят.
* * *
Дальнейший ход духовной жизни человека, после того, как им увиден предел святости, стойкости в добродетели, недвижности ко греху, не всегда протекает по ровной восходящей. Или ему смотрительно попускаются слабости, или в своем существе он еще знает оброки греха, но только в 3-м гласе антифонов опять возникает мысль о пленении человеческого существа страстями, о работе им в течение жизни, и сердце преподобного Иоанна опять поведает о необходимости скорбей и слез на духовной дороге.
Вспоминает ли здесь подвижник пережитые им скорби в начале и середине пути, или, уже по достижении высоких степеней духовной зрелости, дается ему еще и еще раз удостовериться в удобоподвижности человеческого существа ко греху — вряд ли нам, не достигшим этих пределов,о том можно судить точно; но и здесь говорится о сетовании; важно, что это состояние здесь — очень кратко, и уже во втором стихе антифонов 3-го гласа сколько говорится о скорби, столько же сообщается и об избытии от работы страстям и от слез со скорбями. Преподобный Иоанн поведает опять о тайнах духовной жизни, говоря, что вслед за этими слезами и даже вследствие их человек пожинает колосья радости, питание вечной жизни, что он собирает обильные снопы (рукояти) этой нескончаемой, вечнойрадости:Сей (ранее скорбящий) радостные пожнет рукояти присноживопитания.
Вправе ли мы идти дальше вслед за мыслию преподобного писателя? Имеем ли мы право касаться того, чего опытно не дознали, не ждет ли нас на этом пути пожигающий огонь гнева Божия? Нам думается, что, поскольку слова антифонов в богослуженииоткрыты всем православным, они даны и к нашему созиданию, — ведь солнце светит всем, хотя мы и не можем безнаказанно смотреть на него. Если с таким рассуждением отнестись к великой высоте духовной жизни, изображенной в антифонах преподобного Иоанна Дамаскина,можно, думается, коснуться глубин его богословия, не боясь быть сожженным и уничтоженным,если со смирением и одновременно с любовью всматриваться в законы, начертанные нам Преподобным.
Мы узнаем дальше из этих законов, что следующей мерой жизни по Богу после того, как собраны осязаемые рукояти присноживопитания, становится вхождение человека во внутреннее общение с Господом, еще более искреннее, чем раньше; появляется качество сыновства. Плода чревна Духом сынотвореное Тебе, Христу, якоже и Отцу, Святии всегда суть. В этом новом рождении человека очевидно, по святому Иоанну, действие всей Святой Троицы, и Созидатель этого таинственного сыновства Христу и Отцу Его — Святой Дух, непостижимое начало нового, Божественного в нас.
Так высоко это состояние, что преподобный Иоанн первый раз на протяжении всех антифонов относит это состояние к святым Божиим. Если раньше в печали или скорби он говорил о своем собственном сердце (на небо очи пущаю моего сердца…),то здесь, по своему смирению, даже проникнув в постепенный ход души на пути к Богу и открыв на нем состояние сыноположения, и в 3-м, и в 7-м гласе он безоговорочно относит это только к святым. Плода чревна, святии духодвижно прозябают отеческая предания сыноположения, — слышим мы в соответствующем стихе 7-го гласа.
Что же дальше? Не сразу, постепенно развивая свою мысль, преподобный Иоанн показывает в последнем стихе разбираемых нами антифонов 3-го и 7-го гласов сотрапезование души со Христом. Стих этот выражен в изящной поэтичной форме и воспринимается с необыкновенной радостью даже и душой грешника. Окрест трапезы Твоея, возвеселися зря, — поется в этом стихе 3-го гласа, — Твоя, пастыреначальниче, исчадия, носящи ветви благоделания. Пожалуй, это уже образное описание безобразного по существу Царства Христова в вечности:и ветви у каждого сидящего за трапезой различны, и от этого — еще больше радость пастыреначальника.
А вот другое изображение трапезы Христовой в параллельном 7-м гласе, с несколько иными подобиями тех же мыслей: Окрест трапезы Твоея, яко стеблия видя исчадия Твоя, радуйся и веселися, приводя сия Христови, пастыреначальнику. Тут сами чада уподобляются стеблям, возросшим около трапезы Христовой. Какой верный образ — и сколько сладости в созерцании этих стеблий окрест трапезы Его!
И вот, наконец, последние антифоны 4-го и 8-го гласов. Из всех них наиболее известны антифоны 4-го гласа, так как они положены Церковью на великие праздники. Эти заключительные антифоны вновь возвращаются к началу духовной дороги,к самой юности человека и к грехам этой юности, побеждаемым силою Христовою. От юности моея мнози борют мя страсти,— вздыхает человек уже при конце пути, взирая на прожитые дни своей жизни, — но Сам мя заступи и спаси, Спасе мой!
И только это небольшое отступление, так же как и подобное в 8-м гласе: От юности моея враг мя искушает, сластьми палит мя, аз же надеяся на Тя, Господи, побеждаю сего, — и больше подвижник уже не глядит назад. Дальше он смотрит вперед — на грядущие судьбы мира, на неизбежный страшный суд, на неизбежность своего прощания с земной жизнью. Это предощущение последней развязки опять на Славах освещается радостным исповеданием благодати Святого Духа, но в целом антифоны разбираемых гласов как заключительные несут эту основную мысль — о конце всего конечного.
Преподобный Иоанн изрекает суд на людей, ненавидящих Сион, на судьбы грядущих поколений, которые, ненавидя Сион, иссохнут, как трава. Это делается от глубокого зрения духовного и отсюда — от великой духовной власти, отнюдь без обычного человеческого гнева. Это опыт, знающего, чем стоит мир, и что без Бога мир — как трава, которая исторгается и иссыхает.
В великом смирении пребывает сердце ищущего Господа: только что он созерцал судьбы мира,а вот, уже в следующем стихе антифона опять, как новоначальный, в великом сокрушении вопиет он ко Господу: Сердце мое страхом Твоим да покрыется смиренномудрствующее, да не вознесшееся отпадет от Тебе, всещедре. Правда, в параллельном стихе 4-го гласа звучит дерзновение сына и сообщника трапезы Христовой, но смирение — как бы душа этого стиха: Воззвах Тебе, Господи, тепле из глубины души моея, и мне да будут на послушание божественная Твоя ушеса. Здесь так все просто, что вряд ли требуется толкование.Имей только теплоту молитвы,и вот — Господь уже услышал тебя.
И опять вслед за этим небольшим отступлением, как бы теплым молитвенным вздохом подвижник встает перед концом, теперь уж не перед концом поколений, живущих без Бога, а перед тем событием, когда престанет история и все дела человеческие получат свою оценку. Страшный суд встает перед взором преподобного Иоанна, и он опять говорит о том, что тот, кто знал пути духовной жизни, кто надеялся на Господа,тот выдержит час испытаний. На Господа надежду всяк кто стяжав, высший есть всех скорбящих, — говорит он в 4-м гласе и развивает свою мысль в 8-м: На Господа имевый надежду не устрашится тогда, егда огнем вся судити имать и мукою.
Очевидно, что помышление о конце судеб человеческих, а затем и о вечной судьбе этих судеб все больше занимает душу человека, прошедшего разные периоды своей жизни, — периоды, которые вели его от уединенного созерцания к живому ощущению действа Христовой благодати, к сопричастию Его трапезе. Теперь конечные судьбы занимают душу подвижника больше, чем раньше, и опять только в опыте духовной жизни находит он оправдание и для этого страшного часа. Не устрашится тогда, — с твердостью говорит преподобный Иоанн, — на Господа имевый надежду, находясь, как и все спасающиеся, в глубокой и верной надежде на Господа своего.
Но вот видны уже и грани собственной земной жизни. Подвижник с умилением просит внять его мольбе, очистить (ах, опять очистить после того, как он стал уже плодом чрева духодвижно, стал сыном), прежде чем он уйдет из этого мира. Воззвах Тебе, Господи, — говорится в следующем стихе антифона, — вонми, приклони ми ухо Твое, вопиющу, и очисти, прежде даже не возьмеши мене отсюду. Это ужепоследнее. Раньше было видение конца мира, теперь — отчетливое ощущение своего личного отшествия от земли. Душа опять стала маленькой и будто грешной; человек не просит, а вопит, вопиет к Богу и ничего не хочет для себя, кроме чистоты. Очисти, прежде даже не возьмеши мене отсюду.
И дальше — мысли и молитвы — все о том же. Это особенно отчетливо в тропарях антифонов 8-го гласа. Уже матерью называется земля, о которой как о близком разрешении думает подвижник: К матери своей земли отходяй всяк, паки разрешается прияти муки или почести почивших. Здесьвсе сказано. Впрочем, в параллельном стихе 4-го гласа приходит вдруготчетливое воспоминание детства и откуда-то будто действительно перед концом возникшая нежность к ушедшим детским радостям. К матери своей, якоже имать кто любовь, — так необычно для церковного богослужения вспоминает облеченный званием сыноположения подвижник, — ко Господу тепльше люблением должны есмы, — заканчивает он, как и должно. Это по существу конец основного состава антифонов:прощание с земной жизнью, воспоминание матери и дней детства, и от этого воспоминания ушедшей далеко в прошлое нежной детской любви — опять устремление к тому, что прошло красной нитью через всю жизнь, к отданию Богу всего своего существа, — к Богу, любить Которого, оказывается, можно так же сладко, так же тепло, как родную мать, и даже тепльше.
Так завершается весь круг антифонов, развернувший перед нашим взором все последовательные этапы духовной жизни, переход человека от одного состояния в другое, из одного качества — в новое.
8-й глас антифонов, в отличие от всех других, имеет еще три дополнительные стиха, которые мало связаны с основным содержанием изложенных выше состояний человека, беседующего с Богом. Эти стихи посвящены ублажению монашеской жизни, монашеского общежития, в котором, оставив все почести при дворе калифа, пребывал сам преподобный Иоанн. Се ныне что добро, — заключает свой труд преподобный песнописец, как бы посвящая его своим братьям, — или что красно, но еже жити братии вкупе, в сем бо Господь обеща живот вечный. И уже совсем в умилении души и крайней простоте восклицает преподобный Иоанн в следующем и последнем стихе о свободе монаха от всякого попечения: О ризе своей, иже крины сельные украшаяй, повелевает, яко не подобает пещися. Тот и другой стих этого антифона звучит как посвящение всего труда пребывающему во все века равноангельному иноческому чину. Весь же труд — раскрытие внутренней духовной жизни, доступной, несомненно, всем, наиболее же возможной для монахов, мира сущих суетного кром—, как говорит об этом сам преподобный Иоанн в первом отделе антифонов 1-го гласа.
Итак, вот путь внутреннего бытия человека, его путемерия. Примеры: тайные скорби, борения и слезы, но и восхождения, божественные уразумения. Все это прекрасно и в чудном порядке от силы в силу изложил преподобный Иоанн Дамаскин.
Вероятно, этим замечательным строфам песнописца можно было бы посвятить солидное исследование и сделать это шире и глубже, чем сделали мы. Вероятно, можно было бы провести параллели с соответствующими стихами Псалтири, а также установить связь не только между параллельными гласами, но и между отдельными стихами в каждом из отделов антифонов. Несомненно, мы сделали лишь очень беглое, по существу примерное рассмотрение этого великого произведения одного из величайших церковных песнописцев. В частности, мы не коснулись мыслей преподобного Иоанна, развитых им в славных стихах антифонов, посвященных непосредственно и почти исключительно Святому Духу.
Нашей задачей было вскрыть ту неразрывную, поразительную связь, усмотренную нами в антифонах различных гласов, которая шаг за шагом рисует духовную жизнь человека от начала его духовной дороги до ее конца — предела земной жизни. И то, что СвятойДух-Утешитель есть податель новых качеств и устроитель нового человека, опытно и с большим искусством показал в своих антифонах преподобный Иоанн. Ступень за ступенью, свойство за свойством, одно качество за другим раскрыл в душе человека преподобный инок Иоанн Дамаскин от своего духовного опыта. Его вдохновенное свидетельство об этом изменении хранится в сокровищнице Святой Церкви как ее великое, неувядаемое в веках достояние.
1960–1962
Публикация А. Беглова
1См. “Альфа и Омега” №№ 2(13), 3(14) за 1997 г.; 2(16) за 1998 г.; 1(19), 2(20), 3(21) за 1999 г.; 1(23), 2(24) за 2000 г. — Ред.