Миф первый: сирот заказали по интернету
Для начала скажем: рядовой человек у нас вообще плохо представляет себе процедуру американского усыновления, которая существовала до введения запрета. Например, из того, что в ней участвовали агентства, сплошь и рядом делается вывод о том, что сами американцы в Россию за детьми не ездили, а заказывали сирот чуть не по Интернету.
На самом деле было всё, конечно, не так. В 90-е и ранние 2000-е американцы и другие иностранцы нередко обращались в российскую опеку как частные лица. Проблем у них при этом особых не возникало, разве что было непонятно, как и где получать те или иные требуемые российскими конторами документы.
То есть, предоставить сведения о жилье где-нибудь в Техасе, конечно, можно. Но попробуйте-ка приложить к ним справку из американской санэпидемстанции. Но как-то выкручивались.
Для российской же стороны такие «частные усыновления» составляли проблему в том смысле, что судьбу детей потом было достаточно проблемно отследить. Ведь права у усыновленного и своерожденного ребёнка по логике закона одинаковые, поэтому просто так в семью с проверкой не нагрянешь. А уж если недобросовестные усыновители решили сменить место жительства, попробуй их в той Америке найди. Америка большая.
Потому придумали систему, при которой гарантом ситуации выступало юрлицо – агентство по усыновлению. Именно оно готовило родителей, которые обязаны были прослушать курсы, в чём-то напоминающие нынешние российские школы приёмных родителей. Агентства же заключали договор с усыновителями о том, что в дальнейшем в Россию будут отсылаться отчёты о детях.
В общем, в Россию американцы ездили — и на свидание с ребёнком, и потом на суд – поскольку вопросы усыновления решаются у нас в судебном порядке. Но только после того, как агентство готовило им документы и получало в российской опеке направление на ребёнка. За подготовку пакета документов и последующую проверку отчётов на соответствие всем юридическим тонкостям, естественно, брались деньги. Так же, как их берёт за свою работу любой нотариус.
Можно ли было сделать по-другому – например, так, чтобы судьбой детей занимались наши консульства? Наверное, можно.
Кроме того, ещё в 2000 году Россия подписала, но так и не ратифицировала «Конвенцию о защите детей и сотрудничестве в отношении иностранного усыновления». Вместо неё российская сторона предпочла заключать двусторонние договоры с отдельными странами. Но сделали, как сделали.
Кстати, окончательно отладили новый порядок только к ноябрю 2012 года, и, пока определяли новые требования к соискателям и документам, оформление многих сирот фактически стояло. Только процесс сдвинулся с места – в конце декабря его прихлопнули законом.
Участники митинга
Миф второй: иностранцы выбирали красивых и здоровых
В соответствии с пунктом 4 статьи 124 Семейного кодекса Российской Федерации, усыновление детей в России иностранными гражданами допускается только в случаях, если не представляется возможным передать этих детей на воспитание в семьи граждан Российской Федерации, постоянно проживающих на территории РФ.
Кроме того, чтобы ребёнок был открыт к иностранному усыновлению, по закону, должно было пройти не менее полугода с момента помещения сведений о нём в федеральную базу данных. (Сейчас на сайте «Усыновите.Ру» срок назван ещё больший – двенадцать месяцев).
Однако если вы откроете саму БД (она легко доступна), то поймёте, что ни даты помещения сведений о ребёнке, ни сведений о состоянии его здоровья в открытом доступе нет.
То есть, в отличие от российских усыновителей, просто так выбрать ребёнка из базы и не напороться потом на законодательные ограничения иностранцы не могли. В большинстве случаев, они вообще детей не выбирали – за них это делала российская опека.
В рамках закона можно было сформулировать общие пожелания – пол, возраст, регион, набор диагнозов, наличие братьев или сестёр (по закону, родные братья-сёстры устраиваются в одну семью) и отправить всё это в агентство, которое начинало переговоры с российской стороной.
Можно было получить разрешение нашей опеки и посетить нескольких детей, а потом выбрать уже строго из них. (Так делают и российские усыновители).
Хотя все, с кем я общалась за этот год, утверждают, что остановились на первом же просмотренном ребёнке. Впрочем, легко допущу, что это просто особенные люди. Даже два года спустя они продолжают интересоваться судьбой «своих» детей. Хотя не положено.
Что касается здоровых и красивых, то, бывали случаи, когда за границу ехали дети больные, часто – тяжёлые инвалиды – даунята, опорники, дети-«бабочки».
Зачем они все иностранцам? Ну, в Америке, например, вопрос о социализации инвалидов поставлен давно. Германия очень сильно сдвинулась в этой области после Второй мировой, так что пандусы, подъёмники в автобусах, коляски удобные, а не «как обычно», там никого не удивляют. Система инклюзивного обучения — разная в разных странах, — налажена.
Короче, ребёнок-инвалид там – это не приговор. Обычный ребёнок, но «с особыми нуждами», и, воспитывая его, родители ещё успевают участвовать в жизни.
Кстати, ещё про диагнозы. Думаю, российские усыновители меня поддержат, если я скажу, что детдомовский диагноз – в известной степени, лотерея. Осматривают детей из детдомов планово, нечасто. Это вам не мама, способная из-за свечения в глазике или прыща на попе назавтра поднять на уши детскую поликлинику. Поэтому в поле зрения врачей «системные» детки, как правило, попадают уже в запущенном виде.
Бывает и наоборот – когда за симптомы тяжёлых органических поражений принимают особенности поведения, в той или иной степени, свойственные детям «из системы».
В общем, случаи, когда после очередного планового по возрасту осмотра у ребёнка в карте появляются основания для инвалидности, которые потом снимаются по ходу жизни в семье, случаются сплошь и рядом. А иногда, наоборот, по мере взросления «вылезают» всякие болезни, проявление которых в детстве очень сложно разглядеть.
Хотя, кто из обычных людей от этого застрахован? Как шутят врачи, «здоровых людей нет – есть недообследованные».
Миф третий: иностранцы вывозят детей на органы
Миф абсолютно необоснованный, но, наверное, от этого очень живучий.
Для начала давайте поймем, что больной ребёнок – донор так себе. Кроме того, операции по пересадке должно предшествовать глубокое медицинское обследование, в том числе, исследование на совместимость. Провести его незаметно невозможно — на территории России у усыновителей на ребёнка ещё очень мало прав. Проводить на месте – вроде как «зачем тащили».
С собственными медицинскими картами у сирот, как мы выяснили, – сплошное «минное поле». Так что, не сходится.
Кроме того, простите мой журналистский цинизм, на свете полным-полно точек, в которых человеческие запчасти достать гораздо менее проблемно, чем путём легального перевоза иностранного сироты через границу. Там самолёты пропадают, не то, что люди.
В конце концов, вы милицейские сводки по пропавшим без вести давно видели? А они есть, и есть постоянно.
Миф четвёртый: американцы – ангелы с крыльями
Нет, конечно, американцы – не ангелы. И зачастую, усыновляя наших сирот, они решали свои проблемы; это нормально. Просто нужно иметь в виду, что к некоторым вопросам в наших странах всё-таки подходят по-разному.
В России до сих пор сильна тенденция к патриархальному устройству, когда чуть не главным событием в жизни женщины считается замужество. Отсюда – сравнительно большое число ранних браков, нередко, что называется, «по залёту». И, что бы мы ни говорили, во многих, особенно депрессивных, регионах такая ситуация социально поощряема.
То есть, работы нет, количественное соотношение между мужчинами и женщинами не слишком благоприятное, а значит, матримониальная стратегия похожа на бег вперегонки: кто раньше начал, тот быстрее добежал. Ну, а после «как честный человек он обязан жениться», возникает ситуация «вот пусть муж и кормит».
Только количество ни работы, ни зарплаты такие женские хитрости не увеличивают. Как итог – попытки «устроиться» повторяются вновь и вновь – первый ребёнок, второй. А в регионах, где деньги есть, появились, как говорят, многодетные матери-одиночки, которые не регистрируют брак, даже если семья фактически есть, – так пособия больше.
Усыновители же, что наши, что иностранные – это, как правило, люди не слишком молодые и уверенно стоящие на ногах. Иначе они просто по требованиям опеки не пройдут. Так вот, в случае с американцами, которые зачастую в брак вступают позже, усыновлённый ребёнок – это выигрыш нескольких лет по сравнению с вторым-третьим своерожденным, который мог бы быть слишком поздним.
Бывали и случаи, когда, прикинув собственную не слишком благоприятную наследственность, семьи предпочитали возиться с диагнозами даже нездорового сироты. У него, по крайней мере, все проблемы уже случились – не так страшно. Да и расходы на некоторые хирургические операции в Америке (кстати, в отличие от Европы) готовы покрыть страховые компании.
И, наконец, не поверите, по моим впечатлениям, в Америке весьма сильны христианские тенденции, причём в каком-то таком практическом приложении. То и дело в переписках мелькают фразы вроде «наша церковь нас поддержала». А уж об именах, даваемых американцами своим и российским детям, будь я лингвистом, вообще написала бы научную работу.
Представляете себе мальчика по имени Антон Иезекииль? А вот именно так его теперь зовут.
Участники митинга против запрета на усыновление. Фото: «Интерфакс»
Миф пятый: работники российских детских домов и опек – фурии и гарпии
И, наконец, несколько слов о тех, кто, строго говоря, к проблеме иностранного усыновления отношение имеет косвенное, но «под прицел» попадает чаще всего – работниках российской «системы».
Я, пожалуй, не буду говорить общих вещей, а просто опишу несколько разговоров, которые случились у меня некоторое время назад. Понятно, без имён и фамилий.
Для справки, разрешение на интервью с директором детдома у нас надо запрашивать в региональном Минздраве. А на интервью с инспектором опеки – в Минобре. Письменно, с фамилией конкретного человека, на бланке с печатью, за месяц.
В моём случае происходило это так. Знакомые волонтёры дали контакты людей, которые, может быть, не против будут поговорить. Звоню:
– Здравствуйте, я такая-то. Я не хочу никого кошмарить, мне бы разобраться. Можно я на вас запрос напишу?
– Ой, знаете, на меня не надо. У меня детдом маленький. Нас сейчас всех преобразуют в консультативные центры, для этого нужны дополнительные площади, а у меня нет. А если после разговора ко мне придёт проверка, и нас с кем-нибудь сольют, детям будет хуже. Дети у меня сложные.
(В это время в стране как раз началась кампании по укрупнению. По принципу: «В России детских домов мало: не сто домов по десять детей, а всего лишь десять по сто»).
Звоню директору другого детдома, у которой, по словам коллеги, «всё хорошо» – и со статусом, и с площадями.
– Нет, пожалуйста, никаких интервью, у меня только что были проблемы с волонтёрами. То есть, было так: у детдома нет лицензии на медицинские услуги, поэтому, когда кто-то болеет, по правилам, я его должна класть в больницу.
Поймите, я – человек с высшим медицинским образованием, простую «Полидексу» для ребёнка купить не могу – нет в бюджете статьи на лекарства. И должна класть его в больницу. В нашу областную инфекционку, понимаете?
Попросили денег на лекарства у волонтёров, а они начали их в Интернете собирать. Да ещё написали, на что конкретно собирают.
Не надо со мной интервью, у меня только что проверка была.
Звоню инспектору опеки:
– Здравствуйте, я – журналист. Мне нужна такая страшная и ужасная тётка поговорить.
– Здравствуйте, это я – страшная и ужасная тётка. У меня вот только что была мамочка, написала очередное заявление на то, чтобы сын ещё полгода пробыл в Доме ребёнка. «По семейным обстоятельствам».
Одета вроде прилично. Заявление пишет уже второе, то есть ребёнок – год живёт в учреждении. К ребёнку она не ходит, я её тоже вижу второй раз за год. А мальчик совсем маленький, то есть, на выходе возможно что-нибудь вроде задержки развития.
И, в то же время, заявление на временное содержание – это не отказ. То есть, в базу данных по усыновлению ребёнок не попадёт. И в статистику. Он вообще по документам – не сирота. И не взять у мамы заявление я не могу.
Приезжайте, пожалуйста, поговорим.
Звоню в министерство:
– А вот я посылала заявку на разговор с инспектором, можно узнать, как рассмотрели?
– А вы – журналист? А по какому поводу вам понадобилась конкретно МарьВанна? (И ты уже начинаешь думать, что там у МарьВанны со статистикой и текущей отчётностью. И вообще мысленно зарекаешься впредь писать о чём-нибудь, кроме бабочек и Андрея Рублёва. Потому что он всё равно давно умер).
А в трубке звучит:
– Ну, по правилам мы вашу заявку можем рассматривать месяц. Вот через месяц и звоните.
Через месяц на одном мероприятии мне повезло встретиться с бывшим директором детдома, интервью с которой согласовывать в инстанциях было не нужно.
В прошлом году «Правмир» писал о нескольких детях, которых в своё время не успели оформить американцы. Все они до сих пор находятся в детских учреждениях и в семьи не устроены.
Не уехали в семью Петерсонов Арина с синдромом Дауна (судя по возрасту, девочку не переводили из Дома ребёнка в специнтернат только потому, что шла процедура усыновления) и Дима.
Данные о Диме есть также в системе Видеопаспорт.
Не устроена в семью и Лера, которую семья Морриссов хотела назвать Наташей.
Читайте также:
- «Мы молимся об Арине и Диме». Письмо американской семьи, которая мечтала усыновить российских сирот
- Катрина Моррисс: Разрешите Наташе расти в семье!