Ради одного человека

С легкой руки ряда крупных философов, включая Ф. Ницше, в наши дни утвердилось мнение, что религия – это прибежище слабых; что только неуверенные, неполноценные люди могут искать «внешнюю» опору, в то время как «настоящие» личности опираются исключительно на собственные силы.

Но судьбы таких людей, как отец Федор Соколов, в корне опровергают подобные суждения. Вся его жизнь являла собой пример исключительного мужества, о какой бы ее стороне ни шла речь. Он восстанавливает храм и окормляет один из самых больших в Москве приходов; несет свет Христовой веры отрезанным на время от общества воинам и заключенным; растит с матушкой девятерых детей; дает силы жить сотням людей.

Автомобильная катастрофа 21 февраля 2000 года оборвала его земной путь. Мы попросили поделиться воспоминаниями об отце Федоре матушку Галину Филипповну Соколову. Для нас особенно ценен простой и искренний рассказ этой женщины, которая говорит: «У меня обычная жизнь, я всегда с детьми, интервью никогда не давала».

Ради одного человека

В феврале было уже пять лет, как его не стало, и все эти пять лет – это ежедневные воспоминания о нем. Знаете, когда мама носит ребенка в утробе, она живет повседневной жизнью, но, что бы она ни делала, все равно она мыслью живет с младенцем. Всегда. И я смотрю, мы эти пять лет точно так же живем – это жизнь с ним.

Знаете, мы когда только эту квартиру получили, четыре комнаты (для нас это, конечно, был дворец), отец Федор сказал: «Раз нам Господь такое послал, давай дадим Господу обещание, что этот дом будет открыт для всех, кому нужны покров, помощь». И когда мы с ним жили, это всегда присутствовало. Вот он устал, ему хочется покоя, он придет домой, а дома звонки, и люди шли в дом всегда. И он никогда никому не показывал, что он устал: всегда с улыбкой, всегда радостный, на любую просьбу всегда отвечал сразу же искренним вниманием. Нужно найти в себе такие силы, чтобы человека принять и держать себя, зная, что раз этот человек пришел, значит, его Господь привел.

Мне кажется, во всем, что человек преодолевает ради любви к Господу, – мужество. Ведь того, что ты Господа от утробы знаешь, – мало; что бы жить каждый день по заповедям Божьим, нужно мужество. Бывает, человек очень хочет так жить, но по слабости, по немощи не может. Но любовь – это самое важное в нашей жизни, и если она есть, то есть и мужество. Человеку даются силы. Господь видит душу и мысли каждого из нас и посылает испытания – отойдет ли человек, струсит или все–таки переступит черту, пойдет навстречу, не пожалеет себя.

Перед 2000 годом были различные конференции и командировки за границу: в Швейцарию, на Филиппины, в Америку – где он только не был! И он с таким сожалением, когда собирается, рассуждает: «Как же мне не хочется ехать… А у меня здесь, в Москве, столько дел, и дома хочется с вами побыть, а там эти дни пролетят впустую». А потом посидит, посидит: «Нет, – говорит, – раз Церковь благословила, а я ее послушник, я должен ехать».

А когда из Швейцарии прилетел, говорит: «Галюшечка, ты знаешь, я понял, почему меня Господь туда отзывал: не на конференцию, а ради одного человека». Там была девушка; жила в Швейцарии много лет одна, работала переводчицей, родители в Грузии. И не было возможности ни в храм пойти, ни поисповедаться – человек исстрадался душой настолько, что ему казалось: все, конец жизни его наступает.

Отец Федор ее утешил, поисповедал и вдохнул этим веру в жизнь. И после этого случая отец Федор всегда говорил: «Если у меня начинаются сомнения, значит, наоборот: нужно ехать, значит, Господь что–то мне покажет, о чем я потом узнаю».

Радующиеся, подождите

Был как–то такой случай: в храм пришли некие высокопоставленные люди. Служба закончилась, и отец Федор стал их водить по храму, все им рассказывать, объяснять. И в этот момент подходит к нему какая–то женщина, вся в слезах, и говорит: «Батюшка, у меня такое горе, у сына в армии что–то случилось, помолитесь, пожалуйста». И он извиняется перед этими людьми, говорит: «Минуточку подождите», – отходит с ней, становится на колени и начинает с ней вместе молиться о ее сыне. Можно же было сказать: «Не видите что ли, что я сейчас занят, какие у меня люди?» Но он не мог скорбящей матери сказать: «Подожди». Он сказал всем радующимся: «Подождите», – и пошел с ней. Позже один из гостей мне это рассказал.

Каждого приходившего человека он пропускал через свое сердце. Не говоря ему об этом, он записывал его в свой синодик и поминал столько, сколько чувствовала душа. Это все и есть любовь и ревность о каждом человеке, и при этом такая великая забота, когда хочется, чтобы каждый человек тоже радовался, тоже жил этой любовью. Он очень старался передать людям то, что в себе нес. Он как–то рассказывает о людях, которые к нему при ходили, и говорит: «Ты знаешь, я готов их всех сюда вот (показывает на грудь) взять и не отпускать. Я сейчас настолько готов даже отдать свою жизнь за них, лишь бы им стало легче». Я говорю: «Федюша, как же ты так можешь?» А он отвечает: «Господь–то за нас Свою жизнь отдал. Настолько людям сейчас тяжело жить, в таких ситуациях они бывают, что, Галюшечка, даже не можешь себе представить, как люди скорбят. И так хочется им отдать себя».

И приголубит, и поцелует…

Бывает, человек сомневается, сделать или не сделать, а он, если пришел к нему кто–то, тут же в действие приходил. Мне одна женщина говорила: «Матушка, я к нему приходила, когда на работе очень трудные были ситуации, и он настолько тепло принял в храме, все выслушал. Я его спрашиваю: “Батюшка, может, когда–нибудь вы мне чем поможете?” А он отвечает: “Почему же? Сейчас помогу”. Тут же достает записную книжку, тут же при мне звонит. Я была поражена. И фирма наша после этого так расцвела. У нас такая сила сейчас».

И когда люди стали приходить после его смерти и рассказывать, я поняла, как много он в действительности сделал. Бывает, что мы по своему, может быть, характеру, а может быть, это слабость нашего духа, не всегда готовы даже сказать друг другу добрые слова. А у него это всегда было настолько открыто и просто, что он и любовь покажет, и приголубит, и поцелует. А без поцелуя он вообще не отпускал. Поцелуй – это знак любви к человеку, знак того, что его принимают. И когда с ним поговоришь, уж он и расцелует. В нашем мире люди такие страждущие, им настолько тяжело жить со всем, что на них наваливается. Так мало любви они получают, даже в родном доме порой.

Он сам говорил: «Когда человек приходит к священнику, он видит его как последнюю ниточку, за которую можно ухватиться. Не от меня это зависит, но когда человек ко мне приходит, он входит внутрь меня: я о нем думаю, переживаю». Конечно, все это зависело от того, как его воспитали родители, с какими людьми он общался, – все дало плод.

Иди и буди!

Можно сказать, что наша с ним жизнь делится на определенные части. Когда мы в 1982 году поженились, Федюша учился в семинарии. Потом была академия, у нас уже детки рождались, мы их растили потихоньку, он служил у Святейшего, летом мы уезжали с детьми в Гребнево. Эта часть жизни была наполнена одним счастьем и лишена переживаний. Потом, когда уже в 1990году храм дали, пошла другая жизнь.

Храм был тогда совсем заброшен. Мы ходили туда гулять, и как–то отец Федор говорит: «Галюшечка, ты хочешь, чтобы этот храм стоял?» – «Конечно, хочу!» – «А было бы здорово его восстановить!» Потом он со Святейшим Патриархом Пименом уехал в санаторий, и когда оттуда звонит, я говорю: «Представляешь, Федюша, мне нечего делать». У нас уже пять детей! Он говорит: «Помнишь, мы с тобой гуляли? Если хочешь, чтобы этот храм восстанавливался, ищи 20 человек». В то время мы мало знали верующих, они все были по группкам. Очень сложно было найти этих 20 человек по Москве. Но с Божьей по мощью нашли, и в 1990 году храм открылся. И было столько энтузиазма, столько радости, что люди узнают Господа! И в тот год, я помню, у Федюши вообще не было отпуска, ни даже выходного дня, потому что он сам, своими руками, долбил стены, выносил мусор. Когда надо было служить, он служил.

В эти годы с ним в храме был человек, которого он знал много лет, и когда, как говорят в народе, хочешь узнать человека, дай ему власть. И отцу Федору пришлось это ощутить на примере того человека. Ему нужно было с ним жить бок о бок и сохранить любовь. И он столько переживал, столько за него молился. Многие говорили: «Отец Федор, ты как настоятель можешь своим указом проблему решить, и не будет он тебе мешать храм восстанавливать, и мир будет, и все пойдет гладко». А он говорит: «Нет, раз его Господь мне дал, я должен его терпеть. Надо терпеть немощь человеческую. Господь в свое время Сам уведет, если надо будет. Он зерна от плевел раньше времени не отделяет». И все в свое время совершилось.

А когда с 1995 года ему дали еще военные и тюремные дела, здесь уже пошла третья часть жизни, совершенно переполненная занятостью. Ему нужно было отдать себя настолько, сколько его вообще есть. Как он в шесть утра уходит – поздно вечером возвращается: в двенадцать, в час. Выходной для нас тогда считался, когда папа дома завтракает. Для нас это было полное счастье, что дети папу видят, могут с ним помолиться, посмеяться, поцеловаться… И так проходили месяц, второй, третий…

Я смотрю, у него уже под глазами синяки. У меня тогда терпение кончалось, и я говорила ему: «Федюшечка, ну что же это такое? Неужели ты там один? Ты же все–таки папа, ты нужен деткам своим». А он меня расцелует и скажет: «Галюшечка, ну как я могу? Ты знаешь, Галочка, мы с тобой живем в таком счастье, в такой любви, а Господу кто послужит? Он нам столько всего дал. Смотри, как мы с тобой друг друга любим: если бы все так друг друга любили… Мне иногда даже страшно становится от того, что у нас так с тобой все прекрасно. И у меня такое чувство, что что–то должно произойти в нашей жизни, когда Господь придет проверять нашу с тобой веру. Дай, Господи, чтобы, когда этот момент наступит, мы и тогда сумели Господа поблагодарить». А потом он мне еще как–то говорил: «Галюшечка, дорогая, у нас папа жил в советское время, он тоже был священником, но практически ничего не мог сделать. А сейчас, когда Господь нам дал такую возможность, чтобы люди узнали Его, неужели я буду жалеть себя, когда я обручен с Церковью, обручен со Христом?»

У меня на божничке прикреплено стихотворение, которое батюшке отец Иоанн Крестьянкин прислал еще много лет назад:

Пусть ноги устали, болит твоя грудь,

И спину ты можешь едва разогнуть,

И пусть бы хотелось тебе отдохнуть,

Работы так много еще впереди –

Иди и буди!

«Мне только твоя улыбка нужна»

И жена должна помнить о том, что матушкин путь непрост, что ее служение – это тоже служение Христу: в понимании, в помощи. Дом – это тыл для священника. Борьба шла всегда. Порой были трудности, с детьми тяжело. И я думаю: «Вот сейчас Федюша придет, и я ему покажу, что на него обиделась: сделаю лицо недовольное, не буду шутить. Сколько можно терпеть!» Я так себя настрою, а потом хожу и думаю: «Ну как же я сейчас так сделаю? Ведь я же его так люблю. Как только увижу его глаза, я уже не смогу свой “обиженный” вид сохранить! И брошусь к нему, обниму, начну целовать, он меня, и все».

Все наши встречи юности перед глазами проходят; Господь напоминает, как он меня любит. И помогает преодолеть эту слабость, когда враг хочет, чтобы не было мира в семье. И если ты принял эти добрые мысли, что Господь посылает, значит, все будет хорошо. А он сам за все годы нашей жизни, каким бы он ни был уставшим, чем–то расстроенным, в дом всегда входил с улыбкой. Он говорил: «Что же я, Галюшечка, могу для тебя сделать? Вечно я все занят». А я ему: «Федюшечка, мне только твоя улыбка нужна, больше ничего». И когда за целый день намотаешься, а он только один раз улыбнется – и все, у тебя вся тяжесть дня моментально уходит, и все прекрасно.

«Ну как же тебя не любить?»

Невозможно вообще передать проявления его любви ко мне, к детям в повседневной жизни. Бывало, Федюша придет поздно вечером, дети уже все по кроватям, лежат тихо, но как услышат, что папа на подходе, подождут, пока он помоет руки, а как только сядет за стол, они из всех комнат сразу на кухню: «Папочка, папочка!» Он всех перецелует: «Ну все, спать». А Вовочка потом вернется обратно, залезет к нему за спину и начнет его целовать. А Федюша по своей любви не мог его оттолкнуть: «Знаешь, я устал, а ты тут со своими поцелуями». Он никогда в жизни такого не говорил. И вот отложит еду и сам Вовочку всего обцелует. А меня потом спрашивает: «Галюшечка, ну что же они меня так любят? Я же такой плохой папа! Так им мало внимания уделяю. Что же ты их такому учишь?» Я отвечаю: «Ну как же тебя не любить? Он по тебе скучает и так свою любовь тебе отдает». Вы знаете, Вовочке было тогда три с половиной, а сейчас уже девять, и он эти вечера помнит.

Он все отдал уже до капли

Мы с ним любили поздними вечерами гулять, рассказывать друг другу, как день прошел. И, бывало, уже первый час ночи, он заходит в дом и говорит: «Давай скорей одевайся». Мама говорит: «Вы что, ненормальные, все люди скорее спать ложатся, а они – гулять!» А нам нужно было побыть хотя бы полчаса вместе. Ведь стоило ему только голову на подушку положить – он уже спал. Я помню, когда Анечку только родила, сижу как–то на кровати, ее кормлю, а время позднее, Федюша уже спит. Я смотрю на него, и у меня такие мысли: «Так служить Господу человек может только тогда, когда знает, что он скоро к Нему отойдет». Он все, что у него самое лучшее было, отдал уже до капли. Господь уже подготавливал мою душу к тому, что произойдет. Он был высокого роста, стройный, с абсолютно черными волосами, и многие люди говорили: «К отцу Федору страшно подойти, он, наверное, такой гордый человек». Когда же его узнавали, впечатление совершенно менялось. Его душа была полна скромности. Его отец и дед были очень скромными людьми, также и владыка Сергий, его брат, который без него не смог жить. Владыка приезжает – Федюша встретит рано утром самолет, как бы он ни был занят, несмотря на то, что потом владыка к нам неоднократно домой заходил: «Я его хоть увижу, голос его услышу». Владыка пережил его на семь месяцев. За это время он ни разу не улыбнулся.

Вот уже пять лет без него…

Конечно, если бы не он, я даже не представляю, как бы я несла этот крест. Сейчас благодаря его любви мы и живем. Вот уже пять лет, как мы без него Новый год встречаем. 31 числа после молебна мы послужим дома панихиду за папочку, потом садимся с детьми за круглый стол, и каждый начинает вспоминать самое яркое, что произошло в его жизни за этот год. И у каждого все связано с папой. И выходит, что то, что мы здесь все вместе собрались, что мы живы, одеты, накормлены, – это по его молитвам, по его любви к Богу Господь нас не забывает. Мы его любим настолько, что им живем. И я говорю детям: «Вы подумайте, как же надо прожить всего сорок один годик, чтобы его так любили люди, любили два Патриарха?» Святейший Пимен его только Феденькой называл. Он в этом доме был, каждого из нас благословил. «Это же столько надо людям отдать любви, что люди до сих пор это помнят, помнят нас с вами и чем могут нам помогают. Если бы папочки не было у нас такого, что было бы с нами, трудно даже представить». Вот как может человек прожить и такой след оставить. Любовь никогда не забывается. Люди всегда в ней нуждаются. Что бы ни вспомнить из его жизни – везде проявление самых лучших качеств.

________________________________________

журнал «Наследник» # 2 (2005г.)