Эта история началась внезапно, как, наверное, и все ей подобные. В июне прошлого года я нащупала у себя в правой груди горошинку. В ту минуту я не могла вообразить, что эта горошинка спасла мне жизнь, образно говоря… Сейчас объясню.
Конечно, я сразу сделала маммографию. Уплотнение, по мнению врача из поликлиники, было всего лишь доброкачественной фиброаденомой, за которой нужно просто следить, только и всего. Тут стоит сказать, что весь предшествующий год меня не покидало тяжелое ощущение приближающейся беды и потому я не поверила ни врачу, ни фиброаденоме и пошла на УЗИ. Конечно, картина прояснилась…
Потом, как в калейдоскопе, пронеслись консультации в Российском Научном Центре Рентгенорадиологии, пункция, биопсия, гистология, диагноз инвазивный рак 2 степени без метастаз в лимфоузлы и быстро назначенный день операции. Вот тебе неделя для сбора анализов — сказали врачи, — и ждем в оперблоке.
Первым пунктом в листе обследований значился рутинный рентген легких. Его я делала пару месяцев до этого, когда ложилась с ребенком в больницу, и сейчас была спокойна. Булыжники в груди заворочались, когда с моим снимком вышел мрачнее тучи врач и сообщил, что в правом легком затемнение, похожее на …туберкулез. «Может быть, это метастаз?» — спросила я с дурацкой надеждой. Старый доктор высказался в том плане, что дурочка, моли Бога, чтоб это был туберкулез, а не то, что ты сейчас назвала. КТ подтвердила диагноз, это был кавернозный туберкулез. Онкологи быстро умыли руки, таких пациентов как я, у них сроду не было, меня отправили у тубдиспансер.
А я стала гуглить. Я вошла в ничтожный процент несчастливцев, которые заимели сразу две смертельные болячки. Каждый врач, встреченный мною на этом нелегком пути, получал от меня вопрос: были такие пациенты как я, и каковы мои перспективы? От каждого я слышала только одно слово — нет. Не было. Не видели. Что делать? Ну, что — лечить. А как? Оперировать. И легкое, и грудь. А я выдержу? Две операции — вряд ли. Надо одномоментно. Кто может сделать? Вопрос ставил в тупик…
Попробуем туббольницу номер 7. Это замечательное место. В том смысле, что его не забудешь никогда. Я получила туда направление и явилась с вещами в солнечный теплый день 24 августа. Милые тетки в приемном покое измерили мне давление — оно зашкаливало, я тряслась как осиновый лист, потому что было ощущение, что попала в западню. Да почему сразу в хирургию-то, — спросили тетки, — ах, онкология… Смотрели на меня с жалостью, и я потом поняла, почему.
Хирургическое отделение туббольницы номер 7 встретило меня матерящимися мужчинами и испитыми женскими лицами. По обшарпанному коридору ползали калеки всех мастей: дама без половины лица; тетка со страшными свищами; люди без ног, без рук, желтые, черные, синие лица… В одной из палат у послеоперационной женщины случился припадок. Дородные медсестры вырубили несчастную уколом и привязали. Мы с Кириллом были в шоке. Я приклеилась к стулу и поклялась себе убежать оттуда при первой возможности. В этот момент для меня принесли ворох тряпья — постельное белье, то есть — и расположили рядом с дамой без лица. Она была с ВИЧ.
Да, в эту больницу свозят всех бомжей, алкоголиков, наркоманов, сифилитиков и прочих, которым нужна помощь хирургов. Они лежат там годами, практически как дома. У меня началась истерика. Я не помню, как мы ушли оттуда, что делали, как убедили, какие бумаги подписали… Мы обзвонили всех, кого можно и выяснили, что в России есть всего два хирурга-фтизиатра, которые имеют допуски к операциям онкобольным. И один из них работает в НИИ Фтизиопульмонологии.
Профессор, доктор медицинских наук Гиллер Дмитрий Борисович успокоил меня сразу одним своим видом. Предложил одномоментную двойную операцию. Предупредил, что она будет тяжелой, но он сделает все, чтобы спасти меня. У него был четкий план и квота на легочную операцию.
2 сентября состоялась 7-часовая операция. В том, что она была сложной и виртуозной, мне потом рассказал заведующий реанимацией. В какой-то момент, сказал он, я даже отворачивался, было страшно, но то, что сотворил Мастер, было чудом. 4 дня в реанимации, 10 дней затемненного сознания, полтора месяца бесконечной боли, но я осталась жива.
В НИИ Фтизиопульмонологии меня усиленно лечили от туберкулеза, а впереди маячила химиотерапия от рака. 9 ноября сделали первый блок. Этому предшествовал целый месяц поиска химиотерапевта, который не побоялся бы взять на себя такую ответственность. Им оказался глава отделения в РНЦРР. Два курса я прошла там, и они были тяжелыми. Поскольку Центр не имел возможности госпитализировать меня, пришлось лечь в частную клинику и пройти там еще два блока химиотерапии. После последней я была в очень плохом состоянии. Собрала все мыслимые побочные эффекты 4 степени, было понятно, что врачи не справляются и уже сами готовы отказаться от такой сложной пациентки.
И тут в моей жизни появился Фонд Православие И Мир. Благодаря ему меня перевезли в клинику при Онкоцентре на Каширке. Собрали деньги на лечение и реабилитацию. Стабилизировали мое состояние, и главное — вселили надежду, что всё будет хорошо.
Я пока в середине сложного пути. Трое моих детей месяцами не видят маму. Но я знаю, что справлюсь, потому что упертая и жизнелюбивая. Меня поддерживают миллионы незнакомых людей. Мой Кирилл живет со мной по больницам, не оставляя ни на день. Моя мама всегда рядом, помогая с детьми. А друзья?! Вот еще один источник бесконечного позитива. Меня ждет эфир на радио. А я жду того светлого дня, когда врачи всех мастей скажут мне: Ростова, иди домой, и не прикидывайся тут больной! :)
И да, спасибо той горошинке и тому дню вообще. Все произошло очень вовремя, болезни застали в начале подрывного пути… Берегите себя.
Вы можете помочь другим подопечным фонда. Например, Сергей Звягин борется с хондросаркомой и ему сейчас очень нужна ваша помощь!