О том, как за это время изменились настроения населения, насколько люди стали беднее, а бюджет богаче, почему Росстат считает выдуманную реальность, а врач работает врачом только 10% своего времени – рассказал кандидат социологических наук, директор Центра методологии федеративных исследований РАНХиГС Дмитрий Рогозин.
— Прошел год после вступления в силу пенсионной реформы. Какие выводы уже можно сделать?
— Я не думаю, что эти выводы связаны с этим годом. Многое из того, что можно сказать, было ясно еще до того, как пенсионный возраст повысили. Я подчеркну, ни о какой пенсионной реформе речи быть не может, речь идет об одноразовом акте повышения пенсионного возраста. С самого начала было понятно, что пенсионный возраст таким образом повышать нельзя.
Дмитрий Рогозин
Когда аналитики пытались просчитать, какие слои населения затронет такого рода повышение пенсионного возраста, то не самые дальновидные из них сходились на том, что основная группа пострадавших — это люди предпенсионного возраста. Когда их посчитали, оказалось, что их не так много в стране и вроде бы такого рода действие не должно было привести к какой-то социальной катастрофе. Но эти горе-аналитики не учли, что пенсионные поступления очень часто не носят индивидуальный характер с точки зрения использования денежных средств.
Со времен нулевых годов пенсионные выплаты — это одни из самых стабильных и прогнозируемых социальных выплат в России. Одно дело — мы живем в столичных городах и региональных центрах, а другое дело — в сельской местности и малых городах. Часто получается, что самая платежеспособная часть населения там — пенсионеры, особенно более старшего возраста, когда есть разного рода доплаты. Эти выплаты, как правило, начисляются индивидуально человеку, а расходует деньги вся семья. Возьмем какую-нибудь среднюю семью: бабушка, деда нет, он обычно помер уже — мужчины у нас плохо живут, дочка, две внучки, а у дочки мужа тоже нет, потому что он либо на вахте, либо ушел к другой женщине. Получается, что эта дочка сидит в декретном, у нее старшая дочь заканчивает школу, и основные доходы, кроме выплат, которые она получает как мать, у нее — пенсия бабушки. Она возмущена, и это понятно. Это не только деньги, которые она получает здесь и сейчас, но и некоторое представление об отложенных расходах на будущее.
Ни для кого не секрет, что у нас полстраны закредитовано, особенно в бедных регионах. Люди в потребительских кредитах, реже в ипотечных, но так или иначе в долгах. Именно эти деньги, то есть пенсионные, были таким люфтом, который позволял хоть как-то планировать. В результате пострадали не только люди предпенсионного возраста, но и их семьи.
А кроме того, русский человек — это человек, для которого такое понятие, как справедливость, чрезвычайно важно, поэтому возмутились даже пенсионеры, которые уже вроде бы все получают. Правительство так и говорило, что пенсионеры не будут возмущаться, их это вообще не касается. Но 90-летний старик не понимает, чем его сын хуже, почему он, болея, надрываясь на этой работе, должен продолжать, почему произошла эта ситуация. И получается парадоксальным образом, что аналитики прогнозировали одно — какая там доля предпенсионеров, 6%, даже меньше — а в общем-то вся страна встала на дыбы. Мы постоянно ездим по стране, проводим опросы, не обязательно на тему реформы, на темы любых социальных проблем, но о чем бы мы ни говорили, всплывает пенсионная реформа: «Ну, надо же как-то о людях подумать, мы понимаем, внешняя политика, но зачем же будущее отнимать?»
Вокруг очень маленькой точки, укола, расплылось пятно, такая опухоль, которая связана не столько с возрастом, не столько с деньгами, как это ни парадоксально, сколько с невозможностью планировать свое будущее. Это несправедливо, это, с точки здравого смысла, в какой-то мере незаконно.
— Возникает вопрос: а надо ли было вообще повышать? Многие эксперты тогда говорили, что все-таки надо.
— Я в данном случае занимаю позицию, что повышать пенсионный возраст надо. Это не только экономическая позиция, есть много социальных аргументов, почему пенсионный возраст, который нам достался от Бисмарка, сейчас неактуален. Население стареет, меняется его структура, поэтому в макроэкономических показателях надо увеличивать пенсионный возраст. Но даже те люди, которые, как и я, были за повышение пенсионного возраста, говорили и продолжают говорить о поколении 30-летних максимум, а лучше 20-летних. Дело не в том, что у молодых какое-то пренебрежительное отношение к будущему, просто у них горизонт планирования большой. Так что нужно было в 2004-2005 году объявлять реформу и поднимать пенсионный возраст году в 2020.
Люди перестали жаловаться и начали смеяться
— Что изменилось в настроениях людей за этот год?
— Повышение пенсионного возраста стало триггером к протестным настроениям как таковым. Здесь не надо говорить о московских протестах и вообще о протестах я бы не говорил. Здесь произошла ситуация в социальном плане более взрывоопасная, чем сами выходы на улицу.
Раньше, когда мы приезжали к людям, задавали им вопросы о социальных бедах, очень часто в разговоре с интервьюером они становились в позицию жалобщика. Это нормальная позиция — проговорить московской, федеральной власти, которую мы как бы олицетворяем, но ею не являемся, о своих проблемах, рассказать, что плохо, авось помогут, а если не помогут, то хоть в разговоре успокоишься. Приходишь, особенно к старикам, и первые 15 минут нужно просто выдержать поток жалоб — с водой не то, соседи не такие, пенсии маленькие, и только потом начнется разговор о жизни. Это раньше.
А вот после пенсионной реформы люди только смеяться стали. Смех появился, ирония — это последняя стадия. Ты приходишь, спрашиваешь о проблемах, а тебе говорят: «Да ну их, эти проблемы, пусть, это правительство там сидит, зачем нам оно. Как-нибудь сами разберемся со своими проблемами».
Люди перестали жаловаться, потому что возникло понимание, что это бессмысленно, даже если они там услышат, у них, как черт из табакерки, выпрыгивает любая их прихоть и становится реальностью. Протестные настроения, которые глубоко латентны, гораздо хуже. Потому что когда человек выходит на улицу, с ним можно общаться, а когда человек смеется, когда он вывел проблему в ситуацию иронии, тут уже ни в чем его не убедишь.
— А что следует за этой иронией?
— Все что угодно, в этом и опасность ситуации. С вами перестали общаться, то есть вам не доверяют, экзистенциально не доверяют, вы чужой, вы не человек, который создает правила и законы, а человек, который творит свою непонятную волю. Потому что людям же непонятно, да даже специалистам непонятно повышение пенсионного возраста тогда, когда у нас ситуация исправилась в экономическом поле. Как рассуждает обычный человек? По телевизору нам объясняют, что пенсионеров стало слишком много, денег не хватает. А почему вы чиновникам поднимаете зарплату? Почему вы везде говорите о повышении средней заработной платы?
Понятно, что эта информация не соответствует действительности.
Но когда ты пенсионер, ты веришь телевизору: что средняя зарплата по региону 40 тысяч, а у тебя 10 тысяч отобрали.
Вывод очень простой: старики никому не нужны, мы хлам, пора помирать и так далее. Поскольку эта депрессия возникает у пожилого человека в голове, она передается и семье, от этого возникают конфликты.
— Как вам кажется, правительство уже понимает, что просчиталось с повышением пенсионного возраста?
— Да сразу поняли, мне кажется, куда еще понятнее. Все опросы общественного мнения показывают, что это событие стало одним из самых негативных в России. То, что сейчас происходит в Москве, связанное с неприятием муниципальных выборов, это вообще плевое дело в сравнении с тем, какой эффект произвело повышение пенсионного возраста. Причем эта бомба взорвалась в каком-то клапане, а пары-то не выпущены, вот в чем проблема. На самом деле мы находимся в таком котле, в котором нагнетается давление, а дырочки не пропущены. Достаточно какой-нибудь искры, чтобы все взорвалось, а в каком направлении, непонятно.
Росстат меряет другую реальность
— Объявляя пенсионную реформу, правительство обещало, что будет принимать все меры для того, чтобы предотвратить дискриминацию пожилых работников. Однако Росстат отмечает, что количество безработных лиц предпенсионного возраста постепенно растет. Каково реальное положение предпенсионеров спустя год после реформы?
— Когда мы говорим о рынке труда, ориентируемся на официальную статистику, но люди, попадающие в такие странные вилки, ищут разные способы оптимизации своих доходов. У нас достаточно высокая доля теневой занятости, в том числе в предпенсионных возрастах.
Работник договаривается с работодателем, и это приводит к тому, что Росстат недоучитывает очень много. В этом тоже не было бы ничего плохого, но мы не знаем, куда он недоучитывает, а куда переучитывает. Я не то что с большим скепсисом смотрю на данные расчеты, я скорее использую их как гипотезу. В этом плане в наших исследованиях не появилось никаких данных, которые бы подтверждали гипотезу роста безработицы в предпенсионных возрастах.
Многие среди моих коллег объясняют всплеск, который показал Росстат, тем, что было введено уголовное преследование и работодатель осмысленно стал избавляться от людей предпенсионного возраста, что называется, от греха, чтобы трудовая инспекция не пришла. Это, конечно, не связано с самой пенсионной реформой, а связано с другой инициативой государства, которая направлена вроде бы на то, чтобы помочь работнику, спасти его от работодателя.
Но я всегда удивляюсь нашему правительству, оно не понимает, что работодатель работнику гораздо ближе, чем правительство, которое пытается от него его спасти. Это очень смешно, особенно на фоне другого показателя — травм и несчастных случаев на производстве, когда сам работник, получив серьезное увечье, редко заявляет в трудовую инспекцию и оформляет травму как домашнее происшествие.
Точно так же с пенсионными выплатами. Этот шаг правительства, на мой взгляд, привел не к тому, что работодатель тут же избавился от этих работников и заменил их другими группами, просто он их увел в теневую зону и с этим все согласились. На протяжении многих лет ситуация с теневой занятостью менялась. Я думаю, вы уже и не вспомните, что раньше зарплаты вообще выплачивали через вклады и проценты, чтобы уйти от налога на Фонд оплаты труда.
В нулевых, мы их называем тучными, стало все больше белых зарплат, ввели карты и мы все привыкли, что получаем начисленную зарплату. Но такого рода действия, когда государство пытается защитить людей, которые близко общаются друг с другом, приводит к тому, что люди сами урегулируют эти отношения, вне государства, то есть государство становится не нужно. И маневр статистической обработки данных у государства резко упал за последний год и продолжает падать.
Многие обвиняют Росстат в фальсификации, что они подстраиваются под существующую повестку. Я бы эти претензии к Росстату заменил гореванием о том, что Росстат отрезан от реальности, он меряет другую реальность.
— А если Росстат отставить в сторону, что с трудоустройством людей предпенсионного возраста?
— Проблема есть и огромная, она связана с возрастной дискриминацией, эйджизмом, но эта незанятость скорее латентная, то есть люди продолжают оставаться на своих местах, но их не отправляют на обучение, у них нет премиальных выплат и много чего нет.
Этот тотальный эйджизм в России не вчера возник, и даже не в постсоветское время, а скорее сформировался в индустриальную эпоху массовых строек. Вспомните: молодым у нас всегда дорога, старикам почет, но это почет, а вообще пора на пенсию, учиться у нас нужно молодым, зачем тебе переходить на новую профессию, давай отдыхай, лучше просто стать наставником, а человек после 40, становящийся учеником, это вообще нонсенс. Поэтому у работодателя ощущение, что если человеку 50 лет, то правильно его никуда не отправлять учиться, ему не надо. Как не надо? А спросить, а поговорить между собой? Да в голову даже не приходило.
— Что должно измениться? Новое поколение должно вырасти?
— Нет, я не люблю такие формулы про «новое поколение». Говорить об этом надо. Об этом много пишут, но это все равно капля в море. Нужно, чтобы разговоры эти продолжались и воспроизводились не только в медиа, но и в быту, тогда у человека — неважно, сколько ему лет — не будет ощущения, что это правильно. А ведь это зашито даже в языке. Заметьте, когда вы хотите сделать комплимент пожилому человеку, вы говорите ему, как он молодо выглядит. Это что — комплимент? Это же прямая формула, что молодость — хорошо, старость — плохо. Изменять это, разговаривать и делать отсутствие возрастных различий естественным состоянием.
— Вы говорите, что государство не понимает отношения, например, работодателя и работника. А почему оно так часто что-нибудь не понимает?
— Я не склонен стигматизировать чиновников. Там, как и везде, есть и дураки, и умники, но средний слой — очень здравомыслящие люди и вполне образованные. В нулевые государство много вложило в развитие образования госсектора, это один из самых динамично развивающихся секторов российской экономики, после нефтяного и сельскохозяйственного. Проблема в том, что бесконечные реформы госуправления реализуются по процедурам формализации и бюрократизации взаимоотношений, усиления бюрократической нагрузки, и эта тенденция, как раковая опухоль, распространяется не только на государственных служащих, но на всех работников бюджетной сферы.
Если вы придете к врачу и проведете хронометраж его врачебной деятельности, вдруг окажется, что он реальной врачебной практикой занимается не больше 10-20% своего рабочего времени. Придете к учителю средней школы, и там та же самая картина — чтобы сделать один чих, нужно по этому поводу записать два протокола.
Буквально несколько недель назад я зашел в фельдшерско-акушерский пункт, там сидит женщина-врач, пишет, час, другой. Я подождал, мы с ней разговорились, и она сказала, что уже 10 дней в отпуске. — А что вы здесь делаете? — спрашиваю. — Отчеты пишу, потому что, когда выйду на работу, не успею. Фельдшерский пункт в селе! А она 10 дней пишет отчеты.
Поэтому не люди у нас глупые, а очень много бреда, связанного с тем, что на каждом уровне каждый управленец думает, что тот, внизу, глупее него, поэтому для него нужно написать инструкцию. Причем написать, не понимая контекста, в котором производится действие. И получается, что инструкции, которые приходят к людям по поводу их поведения, абсолютно не соотносятся с их реальным поведением.
Нужно выполнять реальные свои обязанности, имитировать то, что предписывает инструкция, и еще отчитываться.
То есть нагрузка увеличивается в три раза, производительность падает в три раза, а ставки-то не увеличиваются.
Этот уход от реальности сильно бьет по всем, как с пенсионной реформой. Казалось бы, подумаешь, врачи и учителя, а этот механизм передачи беды и боли проходит по всем.
О пенсионной реформе надо говорить. Нет разговоров — нет реальности
— Максимальное пособие по безработице в 2019 году составляет 8 тысяч рублей, для предпенсионеров выплаты установлены на уровне 11280 рублей. Из каких соображений считаются эти деньги? Разве на них можно прожить?
— Ответ на ваш вопрос, опять же — ирония и уход от ответа. Эти цифры привязаны к МРОТу, к корзинам несчастным. Но почему прожиточный минимум ребенка на 400 рублей меньше, а старика на полторы тысячи? Что это такое? Есть набросанный в эту корзину продуктовый набор, и по нему идет этот формальный расчет, хотя мы понимаем, что это, во-первых, имеет слабое отношение к действительности, а во-вторых, что более страшно, у нас потребление не индивидуально. У нас такое общество: люди живут семьями, поэтому если мы говорим о преодолении бедности и каких-то выплатах, мы должны говорить о выплатах семье. Неважно, сколько начислено условному пенсионеру, а чрезвычайно важно, у него дочка с мужем живет или одна, а сколько у него внуков, какое количество иждивенцев.
Экономист вам объяснит правила, почему так, но эти правила к реальности не имеют никакого отношения и поэтому люди их не принимают. Объяснение, что мы корзину сделали, она у нас регионально индексирована, мы ее с инфляцией индексировали, не имеют никакого отношения к тому, что у меня бабушка заболела и только на лекарства ушло 20 тысяч. Вам скажут, что это расчет на среднего человека. Но кто такой средний человек? Это как со средней заработной платой. Кто видел среднюю зарплату в России? Мы недавно были в Ульяновской области, там средняя зарплата за 40 тысяч. Люди говорят: мы вообще не видим, что это такое. Предел счастья — получать 20-25 тысяч для работающих. То есть 40 тысяч — это номинальные деньги, это игра в бюджетной сфере по сокращению ставок, переопределению рабочих мест. Вам повышают зарплату на 20%, а говорят: ну, извини, мы не можем держать полную ставку, работай на 0,8. Так как нагрузку с вас никто не снимает, то средние зарплаты по вашей отчетности выросли. И если экономист скажет, что тут все справедливо, правильно рассчитано, человек не просто скажет, что это несправедливо, он перестанет разговаривать. Зеркальная ситуация с пенсионной реформой, только уже на всем цикле экономического благосостояния людей, которое сейчас плавно снижается.
— Вы много по работе бываете в отдаленных регионах. Как там люди живут на эти деньги?
— По-разному. Я бы сказал, что не надо нагнетать ситуацию, голода в России нет. Конечно, во всех, особенно крупных городах, есть и полная нищета, самые обездоленные люди — это бездомные, но в массовом порядке россияне живут более или менее. Хотя у нас за нулевые годы, прям как продразверстка, резко сократился домашний скот и личное подсобное хозяйство за счет этих экономических игр. То есть народ реально порезал свиней, коров, перестал засаживать огород, потому что он приходит в сетевые магазины, видит там продукт, да, другого качества, но дешевле и не надо сильно напрягаться.
Рационально изменяется и потребление, и производство, но все равно очень высока доля взаимоотношений, в том числе экономических, которые государство не видит. Есть попытки обелить их, все эти разговоры о самозанятых. Но какой нормальный крестьянин пойдет и покажет государству, что он там что-то сделал и продал?
Очень часто люди и не получают никаких денег, потому что у них происходят трансферы между собой. Поехал, поставил браконьерскую сеть, наловил рыбы, отдал соседям или родственникам — родственные связи сильно развиты особенно в южных регионах, а они дали что-то ему. Поэтому благодаря такой взаимоподдержке, неформальной занятости, распространению вахтового и гаражного способов производства у нас выравнивается ситуация дисбаланса, когда официальные зарплаты чрезвычайно низки, но есть доля неофициальных.
Фото: Unsplash
Я разговаривал с пенсионером, он только что вышедший, 65 с небольшим, пенсия 10 тысяч. Он жалуется, что денег не хватает, и потом говорит, что любит путешествовать по России, в Сочи, еще куда-то ездит отдыхать. — Так а на какие деньги вы ездите? — спрашиваю. — Ну как, я в гараж работаю. Три месяца отработал, год ездить можно. — А почему вы мне не сказали про доходы, я же спросил у вас? — А это не доходы, это так, шабашка. То есть часто люди не воспринимают такого рода заработки. Не потому что скрывают или врут, они не ощущают это как то, о чем нужно говорить.
Экономика стагнирует, но сейчас эти экономические трудности в первую очередь берет на себя малый бизнес, а не люди.
Идет колоссальное закрытие и разорение малых предприятий за счет как государственной политики, имеется в виду совершенно безобразное поведение надзорных органов, так и среднего бизнеса, который сначала демпингует, потом вытесняет и наконец подминает. Если по России поездить, можно увидеть, что очень мало осталось предложений локальных продуктов, везде сетевые магазины. Спрашиваешь: а чего вы? Не хотите работать? Как, говорят, не хотим. «Пятерка» пришла, цены на 20% уронила и год держала, у нас все разорились, порезали поголовье все.
— А есть какие-то расчеты, сколько реально денег потеряли люди из-за реформы?
— Посчитать можно все, но я в эти расчеты не очень верю. Они были бы осмысленными, если бы у нас люди были западного менталитета, вели бы бюджет, писали бы расходы, доходы, брали бы доходы друг друга, складывали, смотрели семейный бюджет, планировали бы. Но у нас реально муж не знает доходов жены и наоборот, потому что распространено такое мышление — «начнешь деньги считать — они и уйдут».
Я бы не говорил, что это низкая финансовая грамотность, а просто другое отношение к деньгам, некалькулируемое, нечувствительное к 2% повышения; это представление о деньгах как о данности, которая позволяет тебе что-то сделать сейчас, без длительного планирования. А пенсионная реформа показывает, что еще и государство как бы говорит: «Не надо ничего планировать, за вас все решат». В этом смысле, что потеряли люди, они сами не посчитают, потому что неизвестно, они потеряли эти суммы за счет пенсионной части или за счет других неучтенных причин.
— Эксперты говорят, что отставание уровня пенсий от зарплат будет нарастать и вести к падению качества жизни пенсионеров. В результате после 2028 года властям придется вернуться к обсуждению нового повышения пенсионного возраста. Как вы считаете, это возможно?
— Это вполне реальный сценарий, потому что у нас власти всегда ходят по кругу, и, кстати, плохой сценарий. Он негативный не только с точки зрения денежных потоков, общей экономики, но и с точки зрения государственного управления, потому что здесь нет ничего хуже возврата назад.
Даже если ты сделал ошибку, принимай решение исходя из этой ошибки, не воспроизводи одну и ту же ситуацию выбора. Этот сценарий ее воспроизводит, и он очень правдоподобен, потому что если мы посмотрим, как у нас развивалась пенсионная реформа, увидим, что все время принимаются одни и те же решения, только другими словами. То нужно накопительную пенсию вводить, то только страховую, то такая пропорция, то обратная, и это все через возвращение, а еще надо на Запад посмотреть. Не дай Бог такой сценарий.
— Что же нам, россиянам, делать, если мы хотим как-то участвовать в своей жизни и тоже принимать решения?
— У меня один ответ — разговаривать об этом. Забавно, но в русской культуре есть негативное отношение к разговору. Это не только пословицы из серии «чего болтать, работать надо», но и в общем представление о том, что молчаливый человек — это деятельный человек.
Не случайно у населения на самом деле негативное отношение к протестной активности: те, кто пришел на улицу, — балаболы, чего они не работают, а что-то там просят. Но если нет разговоров, нет реальности. Социум так построен. Для того, чтобы что-то помыслить, нужны слова. Вот у нас до какого-то времени вообще не было финансовой терминологии и в итоге повсеместные проблемы с финансовой грамотностью.
Поэтому рецептура довольно банальна, она идет не от экономических преобразований, а от лингвистической грамотности и работы с русским языком. Мы легко копируем западную терминологию, но не работаем над ее адаптацией. Слово, вырванное из контекста там, не обретает моментально контекст здесь, а значит, не укореняется в сознании. Разговаривать о пенсионной реформе, разговаривать на всех уровнях, создавать дискуссионность на всех уровнях и ломать стереотипы, что разговоры — это плохо. Есть такое пограничное с философией и лингвистикой направление в социологии — анализ разговоров, которое буквально говорит, что разговор — это основа социальности.
Народ живет неплохо, но бедно и безграмотно
— Почему, как вы сказали, народное напряжение не вышло и пенсионные митинги были не такие активные?
— Кроме того, что это отношение к протестующим как к балаболам, это еще опасение вообще любых революционных действий, страх крови — то, что мы натворили за прошедшие годы, ни одному народу не снилось. У нас люди не то что бы лояльны власти, но власть все равно имеет некоторый элемент уважения, статусности. От власти можно требовать, но эффективно требовать индивидуально. Человек, который что-то потерял, не будет сразу создавать общественный резонанс, он скорее попытается договориться, а уже потом, когда совсем прижмет, поднимет шум. Поэтому пока не прижало настолько, чтобы люди вышли на улицу.
Если в западном мире протестная активность — это некоторая обыденность, то у нас это экстра-ситуация. То, что в московской повестке происходят массовые выходы, — это экстра-ситуация, это возмущение, неприятие, ощущение, что тебя не просто обманули, но сказали, что тебя нет. А здесь люди не выходят, потому что еще не припекло. Народ у нас неплохо живет. Мы можем жаловаться, кричать, но когда ты поговоришь какое-то время, особенно с пожилыми людьми, они скажут, что так хорошо, как сейчас, не жили раньше.
С материальным все более-менее нормально, единственное, чего не хватает — будущего: что делать, как жить, как живет молодежь, что будет. В этом смысле Советский Союз больше давал уверенности, что будет через год, пять, десять лет.
— Как же вы говорите, что народ живет неплохо, если до половины населения закредитовано?
— Ну, не до половины, до трети закредитовано, но, во-первых, большая часть из них не собирается отдавать долги, поэтому у нас так популярны конторы, которые эти долги изымают. Во-вторых, что из себя представляет закредитованность? Она тоже создает ироничную фигуру. Были мы в неблагополучном районе города, в самой неблагополучной его точке. Это бывшее малосемейное общежитие, узкие вонючие коридоры, маленькие комнатушки. Заходим в такую комнатушку, там все убого, но новые телевизор, холодильник, микроволновка. Все в кредит. — Ну, купили и все. — А отдавать? — спрашиваю. — Да вот муж ушел, не знаю, как отдавать.
Авось это или нет, но мне почему-то не хочется упрекать людей, хотя с точки зрения экономического мышления надо их пригвоздить к позорному столбу. Если у людей возникает возможность взять деньги так или иначе, они ей пользуются. Это приводит к самой большой беде — закредитованы именно бедные слои населения.
Трудно поверить, но они умудряются брать микрокредиты под 300% годовых. Это безумие.
Потому что доверчивые, потому что не читают, а там написано: «1%», только он в день, а не в год.
Закредитованность населения — это не признак бедности, а признак неграмотности. И он, этот признак, усиливает бедность. То, что у нее новый телевизор или холодильник, не поднимает уровень ее благосостояния, а вот риск, что у нее заберут квартиру, точно увеличивается.