Присоединяю свой голос к обсуждаемой теме расцерковления.
Игумен Петр (Мещеринов) определил расцерковление как выход человека из внешней, православной по виду, субкультуры, при том, что он сохраняет внутреннюю ориентацию на Христа и продолжает сам ассоциировать себя с Православием… Я хотел бы поговорить подробнее о тех причинах, которые могут сегодня равно гнать человека наружу вон из вчера «своей» церковной среды, так и не пускать – именно при наличии его личной устремленности – в лоно Церкви.
Священник Димитрий Свердлов
В первых и в главных, — это совершенно справедливо замечает о. Петр — проблема заключается в том, что православная церковность стремится заключить себя в рамки некоей одной субкультуры – вместо того, чтобы объединять и синтезировать в себе многие и разнообразные культуры.
Христианин, принужденный к рамкам доминирующей субкультуры, если при этом остается приверженцем культуры иной – он неизбежно будет испытывать на себе внешнее и внутреннее давление к выходу из церковного сообщества.
Обидно только, что выход этот будет происходить не по причинам мировоззренческим, а лишь по причине культурной несовместимости.
Церковное сообщество сегодня не производит впечатления матери, готовой облобызать всякого своего сына, равно всем детям уделить внимание и любовь. Церковь сегодня представляет собой субкультуру, которая преломляет через себя и навязывает привычки и вкусы того большинства, которое на текущий момент составляет подавляющую статистическую массу прихожан. Кто составляет сегодня «голосующее» большинство в Церкви?..
Фото orthphoto.net
Наша Церковь сегодня – это Церковь обывательницы возраста старше среднего. Когда-то о. Андрей Кураев, опираясь на неназванные социологические опросы, утверждал, что наша Церковь – это церковь не народа, а интеллигенции. Может, так и было в 90-е годы. Но сейчас по-другому.
В Церкви, которая видит своим призванием удовлетворение потребностей мещанки и обывательницы – в ней нет места яппи с айподом.
Яппи с айподом, даже если и найдет для себя подходящий приход и духовника с айподом, даже если по выходным будет напускать на себя простоватый вид, все равно будет испытывать центробежное давление среды, в которой спасение мыслится посредством сухариков из горшочка преподобного Серафима и тапочек, освященных на мощах преподобного Александра Свирского («…Я купила в монастыре специальный тапочек, освященный на мощах Александра Свирского (тапочки уложены рядами прямо вдоль мощей), когда прикладываешься, их хорошо видно. Теперь надеваю на ногу…»).
Я не против сухариков, я двумя руками за, если они кому-то нужны. Пусть будет, как в «Молитве» Окуджавы: «мудрому дай голову, трусливому дай коня» . Проблема в том, что почитатели сухариков не способны оставить место в церковной жизни человеку с айподом. Сухарики и горшочки приняты единственной нормой Православия, все прочее – в той или иной степени допустимости – отклонением.
В таких ограничениях — один из стимулов расцерковления. Обидный, повторюсь, стимул. Обидный, наверное, как и любое расцерковление… Церковь, призванная к мультикультурности, точнее, к Духу, объединяющему культуры («…несть Еллин, ни Иудей, обрезание и необрезание, варвар и Скиф, раб и свободь, но всяческая и во всех Христос», Кол. 3, 11), тем не менее, зафиксировав как норму одну субкультуру, отсекает субкультуры иные…
Однажды Россия уже прошла по этому болезненному пути. Русское духовенство к 19-му веку фактически окончательно признало нормой бытовую культуру крестьянства, поповства и мещанства, таким образом отсекло дворянству, а затем и интеллигенции путь причастия Спасителю через Церковь. К началу 20-го века это привело к тому, что из церковных людей лишь единицы оказались способны — а желания, похоже, не имел никто — на то, чтобы вести диалог с интеллигенцией — о чем рассказывает печальная история религиозно-философских обществ и кружков.
Рок-музыкант Константин Кинчев
Ныне история готова повториться с пугающей регулярностью. Как ни странно, но все еще продолжается дискуссия о взаимоотношениях церковного сообщества и рок-музыки. Наверное, она скоро закончится – когда естественным путем оппонентов вытеснит поколение, воспитанное на Deep Purple и Led Zeppelin.
Но пока споры продолжаются, и Церковь отчетливо не высказалась о том, что бит и фузз не противоречит ни одной из заповедей блаженств – сколько за это время мы потеряем личного состава воинов Христовых?
Обывательницы в возрасте не слушают Богушевскую, они слушают Баскова или – в случае более глубокого воцерковления – слезливое пение на православном материале. И опять включается знакомая схема: их большинство, поэтому социокультурные нормы простого большинства интерпретируются церковным сообществом как норма духовная. На этой подмене духовного – культурой, точнее, субкультурой – и работает механизм дальнейшей провокации расцерковления.
Доминирующая в Церкви субкультура, в которой принят культ самоварного золота, в которой некачественная беллетристика — «…позвякивание смолкло…» — лидирует по тиражам, в которой пользутся спросом пугающая масляная иконография, обрекает другие субкультуры либо на невозможность вхождения в Церковь, либо на тяжелый внутренний конфликт.
Человек ставится перед выбором: либо отказ от церковности, либо отказ от культурной самоидентификации, которая является частью самоидентификации личностной. Если кто-то скажет, что здесь встает вопрос о жертве, жертве в сакральном смысле: человек призывается к пожертвованию собой и приоритетной культурой ради пребывания в Церкви Христовой…
Я не соглашусь с такой обобщающей постановкой вопроса.
Во-первых, Церковь в принципе не должна обрекать человека на такой нечестный выбор.
Во-вторых, выбор ставится по сути не в пользу Церкви, которая Христова Невеста, а в пользу лишь одной из возможных интерпретаций церковности. И если это так, то автоматически снижается онтологический уровень жертвы: из жертвы Богу она превращается в жертву… чему?.. Местночтимым привычкам? Вкусам толпы? Удобству настоятеля?..
С таким изоляцинистским подходом за бортом Церкви рискует остаться вся молодежная культура. И молодежь вслед за своей культурой… В церкви просто не существует места, где технически может быть осуществлен диалог с молодежью: потенциальные собеседники разговаривают на разных языках. Церковная миссия в молодежной среде выглядит как спорадические неумелые вспышки активности, направленной, скорее, не на эффективную проповедь, а на заполнение отчетов для консисторских отделов «по работе с молодежью».
Если цель будничной жизни Церкви – ублажение обывательницы, то туда же, прочь из церковных стен, отправятся представители цивилизации офисных карьеристов. Туда же – работники индустрии гламура. Вы не любите гламур и морщитесь при его упоминании? Это, пожалуйста — но у себя на кухне. А Церковь призвана проповедовать всем…
Выдавлены будут и западники, и политические либералы – если в Церкви открыто возьмут вверх, например, монархисты со своими частными точками зрения на то, что самодержавие является единственной достойной одобрения формой политического устройства. Итак, создан универсальный механизм: субкультура церковного большинства по настроению агрессивна в своем неприятии иного и подавляет субкультуры меньшинства.
Это такая глобализация внутри Церкви. Нам же неприятно, что американская культура заставила весь мир пить кока-колу? У нас происходит то же самое: обслуживающие вкусы масс священники заставляют остальную Церковь пить кока-колу «благоукрасительства» и малозначащих елейных словес.
«Прецедент Охлобыстина», священника и актера, заметно покинувшего ряды нашего клира, во многом базируется на культурном несовпадении. Я читал блог о. Иоанна времени его ухода – это был совершенно православный человек, верующий, вдумчивый, беспокоящийся о своем и окружающих спасении. Уверен, что конфликт этот не мировоззренческий, а культурный: культуре, которую о. Иоанн считает для себя нормальной, просто нет места в Церкви сегодня. Потеря о. Иоанна (он сам утверждает, что временная, но так ли это?) для него самого, наверняка, драматична.
Драматична она и для церковного сообщества, только знает ли оно об этом? На самом-то деле вместе с уходом о. Иоанна закрылась широкая дверь, через которую могли войти в Церковь (и остаться в ней) деятели современного искусства, хипстеры и экстремалы, пастырем для которых определил себя о. Иоанн, и много кто еще другой.
Вообще, культурная норма сегодняшнего русского православия определилась в приоритетах геронтофилии. Правят бал люди возраста старше среднего — поколение, воспитанное при советской власти. Но это само по себе не проблема: проблема в том, как поколение «отцов» пытается решить несогласованность с поколением «детей»? А никак, то есть в доброй педагогической традиции советского времени. Старшее большинство ведет себя так, словно не собирается оставить после себя в Церкви потомство… Даже ноутбук у священника до сих пор часто воспринимается как, в лучшем случае, милое чудачество, в худшем как признак неблагонадежности…
Привычка к категорическому доминированию одной субкультуры в Церкви лишает нас будущего еще и вот каким путем. Церковное сообщество, не готовое терпимо, а лучше — открыто, относиться к иным субкультурам своего собственного народа, тем более не сможет справиться с приятием культур народов других. Мы – Россия – вероятно, стоим в начале большого процесса роста этнического компонента в населении страны. Это может не нравиться, но эта тенденция — демографический, научный факт. Возможно, ситуация изменится, но пока цифры говорят об обратном: нерусские рожают больше, чем русские. И если со временем Православная Церковь в России столкнется с необходимостью разговаривать с окружающим миром на языке, отличном от языка традиционной русской (или постсоветской, как хотите) культуры, то при текущем подходе она не справится с этой задачей.
Даже если не рассматривать глобальную ситуацию возможного сужения русского мира внутри России, можно спросить себя: а готова ли Церковь к такой простой и очевидной – сегодняшней — вещи, как миссия в среде мигрантов, здесь, у нас, на нашей территории?
Можете себе представить воцерковление дворника-таджика без потери его национальной идентичности? Нет, это невозможно. Хотя бы потому, что на среднестатистическом приходе на него все будут показывать пальцем и покровительственно замечать: «А это наш православный таджик!» Он долго не протянет с таким вниманием к его скромной персоне…
Православное самосознание давно стало сознанием узко национальным. И здесь тот же самый синдром: доминирование субкультуры, в данном случае — национальной. Мы – российские православные – давно и надежно воспринимаем русский извод Православия как единственно верный и возможный.
Все остальное всемирное Православие в среде русской церковности воспринимается априори как в той или иной мере поврежденное или некачественное. Более того, аберрации текущего церковного менталитета вынуждают верующих быть слепыми, в принципе не видеть инокультурного, инонационального Православия, не помнить о нем, не знать его.
«Церковь» в массовом сознании русского православного – это Русская Православная Церковь. Грузинское, румынское, сербское Православие — эти явления, скорее, воспринимаются как этнические недоразумения. Паломник-соотечественник, оказавшись в зарубежном православном храме, в первую очередь будет отмечать, что «у них» так, как «у нас», а что не так. Подразумевается, при этом – надо ли напоминать, что несправедливо, — что «похожее» они «у нас» заимствовали…
Кения. Фото orthphoto.net
За национально-узкое восприятие православия следует поблагодарить, наверное, византийцев, которые вместе с Богооткровенной Истиной благополучно передали нам бациллу филетизма (так называется национализм в христианстве): православные эфиопы, готы, римляне и болгары недалеко ушли в представлении ромеев-византийцев от варваров. А может быть, корни такого национального превозношения следует искать еще в римских традициях… Или всякий народ склонен страдать националистическим превозношением и транслировать его в свою религию?.. Как бы то ни было, христианство призвано к универсализму, а не к национализму: догматически Церковь единая, всеобъемлющая, вселенская. Это значит, что у русского схиархимандрита не больше прав на истину, чем у кенийского дьякона, лишь только из-за того, что первый – русский.
Расцерковление, собственно, в национализм не упирается.
Национально-замкнутая церковная культура – это просто иллюстрация к тому, как церковность, скукоживаясь, оформляется в субкультуру, ограничивая представителей иных культур и субкультур в возможности присоединиться к Церкви и в ней комфортно (the Comforter (англ.) — Утешитель) себя чувствовать. А это проблема. Выходит, церковь не готова предоставить таджику сегодня условия для воцерковления. А в случае же, если такое воцерковление произойдет – два сценария наиболее вероятны: либо поверхностная церковность, либо расцерковление…
Кто-то в Церкви должен сказать, что это нормально – не монокультурность, а мультикультурность. Что ближнего надо принимать и любить таким, какой он есть, не приводя его к общему знаменателю. Тем более, если он – этот ближний – ассоциирует себя с Православием.
Ошибается тот, кто говорит, что с этим ничего нельзя сделать, мол, изоляционизм в субкультуру безнадежно вошел в плоть и кровь сегодняшней церковной жизни. Думаю, это не так. Еще несколько лет назад заслуженный протоиерей, официальный миссионер по должности, уныло увещевал меня в том духе, что не найдется ни одного архиерея, который одобрит подготовку к Крещению. Сегодня об этом не переставая говорит Патриарх… Собратья жалуются на невозможность победить власть «злых старух» — другие собратья с легкостью преодолевают эту проблему, и приход расцветает дружелюбной атмосферой… Кто-то говорит, что бесполезно пытаться бороться с торговлей во время службы – кто-то просто прекращает торговлю во время богослужения…
Мне кажется, что незыблемость искажений, удручающих нашу церковную жизнь, сильно преувеличена. Та легкость, с которой иногда решаются проблемные вопросы – в случае, разумеется, если ими заниматься и их решать – наводит на куда более печальную мысль, чем само наличие этих искажений. А что, если перекосы выгодны? Как, в самом примитивном смысле, может быть выгодно потакание вкусам большинства, как может быть выгодно заигрывание с привычками масс… Если это так, то болезнь оказывается куда более серьезной, и рецепты к ее излечению – не в моей компетенции.
Читайте также:
Размышления о расцерковлении
Расцерковление как слепое пятно
Почему дети воцерковленных родителей уходят из Церкви?
А было ли воцерковление?