«Раскол» о расколе?

Доктор философских наук, декан факультета религиоведения, этнокультурологии и регионалистики  Российского православного университета св. Иоанна Богослова Вильям Шмидт — рассуждение о сериале «Раскол» и самом феномене раскола на Руси и в современной России, о русской культуре и истории.

Каждый видит свое

– Если кратко и прямо: фильм Вам понравился? Укладывается ли концепция фильма в Вашу историософскую концепцию причин и следствий произошедшего в России в середине 17-го  века раскола?

– Если кратко, интересная, масштабная, во всех смыслах впечатляющая работа. Потребность в художественной интерпретации главных событий, персоналий – творцов того великого века давно назрела и в культуре, и в общественном сознании, которое переживает себя прежде всего образами. Об этом мы неоднократно говорили и делали представителям кинематографического цеха предложения, которые, правда, оставались без внимания. И вот – событие, о котором, как стало известно, знали лишь в узких кругах, а потому оно – еще более значимо.

Не уверен, что возможно сравнивать концепцию фильма и историософскую концепцию как методологический инструмент, позволяющий удерживать как явления, так и процессы, как характеры, так и образы, в том числе и в отношении Руси XVII в. Разве лишь в той части, насколько художественными средствами достигается понуждение зрителя увидеть, прочувствовать метафизику эпохи в напряжении духовных, интеллектуальных сил, поступков главных героев и разворачивавшихся на этом фоне социокультурных и социально-политических конфликтов, способов и механизмов их разрешения, или наоборот.

В этой означенной части решение простое, а потому гениальное – жизнь эпохи разворачивается на экране в линейно-хронологическом порядке, а контексты – и смысловые, и символические как семиотические – задаются репликами и актерским мастерством. А далее – самое важное и главное – кто во всем этом, что и как видит, понимает и интерпретирует.

Вот на этом срезе и открывается, полагаю, суть вашего вопроса. Проиллюстрирую примером.

После того, как на российский экран вышел фильм О. Строуна «Александр», также началось его бурное обсуждение. В это время я стал свидетелем студенческой полемики. Кто-то утверждал, что фильм полный отстой, мол, «Ну что за батальные сцены, не могли даже больше коней согнать…»

Подумалось: а ведь фильм начинается мощнейшим тезисом Аристотеля о дружбе, верности и любви, созидающей города и возвышающей культуры до уровня цивилизации. Проявлению мощи этой идеи подчинен каждый фрагмент фильма и его конец – крах Империи, неспособной удержать монизм Любви, разодрав ее на частные формы, раскрывающиеся в образах все тех же учеников Аристотеля и друзей Александра, но не братьев ни первого, ни второго по духу.

«Александр был богом… (пауза) – Нет, вычеркни…» (и далее по тексту). Итак, на место Александра пришли все те, кто не являл Монизм, и потому не мог его удерживать, и потому не стало империи – не стало цивилизации – мира, а лишь осколки, погрязшие в войнах за наследство…

Как видите, одним фильм открыл Аристотеля и великий цивилизационный принцип, а другим – табун лошадей…

Итак, узнал ли я и увидел ли в фильме «Раскол» эпоху? – Да.

Помогает ли этот фильм решить, подсказать или намекнуть на решение проблем, о которых мы вопрошаем в отношении XVII века?

Для меня – нет, поскольку это не позволяет сделать, прежде всего, способ организации, структура картины как конкретного произведения искусства.

Вслед за авторами картины я «перелистывал» страницы эпохи Никона и, вслушиваясь в текст, пытался узнавать-привыкнуть к образам героев и понять, какие же материалы – источники и исследования – положены в основу сценария и какая историософско-интерпретационная модель. Мне это не удалось.

Почему? – Вопрос иного порядка.

«Не все плоды творчества – жизнь»

– Какую цель, по Вашему мнению, ставили в качестве сверхзадачи создатели фильма? Удалось ли им достичь этой цели?

– Странно, что этот вопрос адресован мне, а не создателям фильма. Могу лишь попытаться на основе увиденного и понятого сказать, что получилось. И опять, если позволите, проведу параллели, которые помогут нам понять конфликт между авторскими задумками и фактом события.

В 1998 г. весьма почтенный в своих кругах мастер художественного слова заслуженный писатель Республики Мордовия А.М. Доронин пишет и издает в Саранске роман «Тени колоколов» (на рус. яз. – Саранск, 2005), за что становится лауреатом Государственной премии Республики Мордовия. В аннотации к роману он пишет, что это:

«повествование о России никоновской эпохи, о трагедии церковного раскола, о решающей роли личности в истории, о принадлежности главного героя к своему народу и, наконец, об отношении нас, нынешних, к событиям XVII века».

Видите, как все четко определено, а потому читатель ждет развития этого тезиса.

На страницах же романа А.М. Доронин Бог весть в каких целях неоднократно смешивает события и участвующих в них лиц, выстраивая причудливые картинки, по его мнению, отражающие реалии XVII в.; коммуникационные ряды действующих в романе персонажей, как правило, ориентирует на переживание банальных плотских, приземленных бытовых страстей, а духовно-интеллектуальную рефлексию подменяет авторским эротизмом. Пытаясь передать национальную языческую суть своего народа, автор событийно-линейную канву украшает причудливыми зоо-антропоморфными пассажами (например, с. 159–163, 172–175, 315–325, 332–335 и т.д.).

Осознав весь ужас случившегося, мне не осталось ничего иного, как довольно жестко отреагировать гражданским отзывом на книгу, заключив его словами:

«Вспоминая великий роман М. Булгакова “Мастер и Маргарита” и известный тезис “рукописи не горят”, напомним, что речь идет о Логосе, открывающемся миру и просвещающем этот мир. И лишь логосные рукописи имеют свое бытийствование. И лишь Логосом они нетленны. Иным же участь по их сущности – небытие – будут пожжены и лишены формы, в которой они явились миру. Так же вспомним и булгаковского писателя Ивана Бездомного с его саморефлексией в отношении своей поэзии. Соразмышляя над “Тенями…”, по аналогии заключим: для “всех нас” было бы лучше, если бы А.М. Доронин не только не умел держать перо, но и был нем».

Поясню, почему позволил себе столь жесткую оценку художественного произведения как акта творческой интерпретации исторического события.

Любой автор из академической будь-то научной или художественной среды концептуализирует – в создании образов исходит из конструирования историософской модели, гносео-аксиологическая основа которой удерживает всю систему образов, явлений, процессов, будь они историческими или выдуманными – не имеет значения, в их логической непротиворечивости. Так задается база для достоверности – тех результатов, которые мы принимаем, а затем с ними соглашаемся или отвергаем. И других вариантов в жизни нет!

Думаю, очевидно, что для участников академического творчества – художественного или научного – важно сохранить единство формы и содержания в их мере – диалектической обусловленности. Как только исследователь/художник допускает перекос в пользу одной из сторон, диалектически задающей объект или его проявляющий, этот исследователь вмиг получает недостоверные и объект, и его образ.

Сам же этот исследователь/художник в глазах общественности определяется как ангажированный – удалившийся от Истины, к которой он хотел приблизиться и которую хотел найти. Естественно, результаты труда заблудшего для зевак интересны, но совершенно бесполезны и даже опасны, поскольку недостоверны.

Безусловно, творчество опытно, т.е. исторично, и экспериментально, т.е. новационно – это фундаментальный постулат. Жизнь как творческий акт невозможно иметь, если ничего не делать – не проблематизировать настоящее в его историческом контексте «от прошлого – в будущее». Каждый человек в этом смысле есть творец жизни.

Но не все плоды творчества есть жизнь, есть ее приращение и возвышенная форма. Есть те, которые жизнь утверждают, и есть те, которые разрушают, т.е. направляют по ложному пути – приводят к раздору и краху.

Мы убеждены, что творчество с высшей его формой – искусством – не отражает, а наоборот – проявляет, раскрывает и трактует содержание жизни (бытия), его красоту через формы и знаки, современные способу восприятия современного человека.

В них, в этих функциях проявления, раскрытия и трактовки содержания бытия недопустима своевольная страсть – ангажированность, выдаваемая за свободу творчества, которая умножает и гипертрофирует формы явлений, по сути, дискредитируя и жизнь, и Истину. Распространение же в общественном сознании этих ничтожных и ложных продуктов творчества – преступление перед самой жизнью.

– С какой целью подобные псевдотворцы предлагают широкой общественности созерцать продукты своего труда – то, в чем нет бытия?

– Вопрос не простой.

Прошу не делать поспешных и категоричных выводов, поскольку их реализация подорвет фундаментальный принцип бытия – уничтожит жизнь. Напомню: все нужно видеть в диалектическом единстве, притом не только в статичном – как взаимообусловленности противоположностей, но в динамике процесса – многоуровневых структурных взаимообусловленных отношениях, определяющихся как диалектические, и именно на этом мировоззренческо-методологическом основании принимать классифицирующее решение о пользе – вреде и степени популяризации – ограничения.

Из этого очевидно, что для жизни общества как раз наиважнейшими являются отрицательные результаты творческих усилий, поскольку они есть опытное экспертное определение бесплодности конкретной идеи, историософского концепта и в целом предтеча-свидетель пагубности, тупиковости направления развития в случае их утверждения стратегическими.

Сделав эти существенные оговорки, можно перейти к некоторым обобщениям, относящимся к фильму «Раскол».

«Раскол» как характеристика русской культуры

– Соответствует ли название фильма анализируемому феномену и явлению?

– Лишь в самых общих своих основаниях, поскольку явление раскола относится и к социокультурным, и социально-политическим, и хозяйственно-экономическим, и гражданско-государственным, и внутрицерковным, и государственно-церковным отношениям, а шире – метафизике национальной картине мира многоукладной, полирелигиозной и многонациональной Российской державы, проявляющихся во всех без исключения периодах ее становления и развития – ее веках, эпохах и даже десятилетиях.

– Рассматриваемый в фильме период позднего русского Средневековья – начала Нового времени в концентрированном выражении проявившем всю мощь «Раскола» как сложноорганизованного феномена с его явлениями – социальным бытием и категорией «Бытия» можно ли считать типовым, а потому базовой характеристикой русской культуры?

– И да, и нет.

Да, поскольку «европейский» мир в целом как мир христианский вошел или завершал переход в Новое время своей истории. В социальной физике и метафизике национальные государства, и Русь в этом ряду не исключение, переживали институциональную «переналадку» – войны шли по всей территории Ойкумены; войны не только гражданские, но и, по сути, мировые – 30-летняя война.

Россия здесь легко отделалась: в 30-летней войне не участвовала, хотя и вела освободительные войны (1654-1657 гг.), присоединила территории, входящие в сферу влияния воюющих европейских держав; не участвовала в подписании Вестфальского мира (1648 г.), не стала участником Вестфальской системы международных отношений, но де-факто являлась и менее чем через столетие, при очередной ее «переналадке» сразу вошла в число Великих держав наряду с Францией и Британией.

Так что сказать «да» у меня есть все основания – данная тема в фильме пунктиром проходит. Достаточно ли этого пунктира – вопрос открытый, поскольку зависит от уровня авторской проблематизации именно этой составляющей общей темы и системы контекстуальных акцентов.

Да – еще и потому, что:

1) общественное сознание проблему «Раскола» воспринимает исключительно как внутрицерковную;

2) в отечественной историографии господствующей установкой во взгляде на «Раскол» XVII в. остается идея папоцезаризма как угроза суверенитету и самоопределению человека и народов;

3) Ялтинско-Потсдамская система международных отношении (1945 г.) в современном понимании баланса сил учитывает стратегии подрыва духовно-идеологической мощи государств-противников, в аспектах которой Россия есть носитель «московитянской идеологии» – «идеала органичной религиозной цивилизации», – цивилизационного зла, с которым нужно покончить.

Почему? Да потому, что Православие, как теоцетричная модель, в социально-политическом бытии, по мнению крупнейшего русиста, директора Библиотеки Конгресса США Дж.Х. Биллингтона, реализуется в двух крайних формах – фундаментализме с его ксенофобией и антисемитизмом и теократизме с его фашизмом – ужасах, во всей полноте проявившихся в ХХ веке.

С чего он это берет, спросите Вы? – Из анализа русской истории и, в частности раскола XVII в., ставшего архетипом культуры:

«раскол… запечатлел в народном воображении антисемитизм, заложенный в москвитянской идеологии… от фундаменталистов (старообрядцев – В.Ш.) современная Россия унаследовала не столько исступленное благочестие, сколько фанатичную ксенофобию, а от теократов (никониан. – В.Ш.) не столько христианское правление, сколько церковную дисциплину» (с. 201). «…Только после того, как они [Никон и Аввакум. – В.Ш.] уничтожили друг друга, Россия стала безопасным местом для лигаридовской доктрины служения государству и многих непостоянных истин…» (с. 190)».

Не правда ли – сильно? Особенно о безопасной России! [1]

Образы против сути

Итак, это второе мое «да» возможно ли считать в полном смысле «да»? Конечно же – нет. Думаю, здесь необходимо сделать несколько важных оговорок-замечаний.

Первое. Безусловно, по отдельным сценам и словам героев фильма, по режиссерским акцентам я угадываю далеко выходящие за сцену смыслы и контексты. Но видят ли, угадывают ли их обычные, мало знакомые с российской и мировой историей XVII века люди – основная масса зрителей? Вопрос риторический – конечно же, нет!

Большинство зрителей, полагаю, хорошо бы, если систематизировали-формализовали свои переживания, которые они к настоящему времени имели об этой непростой эпохе «Раскола». Но ведь большинство в процессе просмотра, лишь теперь напечатлеваются образами XVII в. – и знакомятся, и формируют их, расцвечивая своими ценностно-эмоциональными переживаниями. Не трудно представить, какую полифонию мнений мы получим в скором времени с учетом разноуровневости не только подготовки, но и художественных и идеологических предпочтений, вкусов…

Так что название фильма «Раскол» скорее работает на усугубление непонимания века, а не выяснение «ингредиентов» той каши или винегрета, которая предстает пред нами как только речь заходит о XVII веке. Если мы хотим в увиденном понять, в чем же суть конфликта – его составляющие, структуру, уровни, причины и поводы, то сообразно задаче и решению нужно искать, выделив хотя бы институциональные и личностные уровни с их частным, особенным и общим.

Мне, например, очевидно, что как только понизится градус эйфории от очарования художественной красотой созданных на экране образов старообрядцев, наступит отрезвление, близкое к панике – а что же наделали? Хотели как лучше, а получилось… – лучше бы и не бередили только-только поутихнувшие взаимные упреки и колкое неприятие.

Почему? Да в силу особенности красоты – ощущения прекрасного, которое заключается в том, что оно снижает порог рациональной чувствительности и критичности сознания, если вообще не нивелирует его, а потому ослепленный ею человек не может проникнуть как в суть ее самой, так и дать отчет, за счет чего достигается это великое совершенство формы.

Так что ситуация у создателей фильма – не позавидуешь – напоминает унтер-офицерскую вдову, секущую себя.

С одной стороны – наконец-то создан позитивный великолепный образ старообрядческой культуры, а с другой – создан непродуктивно, на антиномиях звероподобия Никона, который был своим, а стал антихристовым. Хотя звероподобие это решается исключительно средствами стилистики – манерой актерской игры, но нужное качество анти-образа достигнуто.

Кажется, ничего особенного не сделано, но все же оказались оскорблены чувства никониан – образ и честь патриаршего достоинства, если даже закрыть глаза на образ личности Никона. Удивляюсь – неужели все еще остается секретом понимание того, что величие – не антипод ничтожности, а отблеск и напечатленность божественного! Так что итог этого художественного экзерсиса – духовное самоуничижение и как следствие – забвение.

Единственная надежда и упование на сохранение холодного и трезвящегося рассудка у сторон – староверов и никониан, – когда поутихнет эта катарсическая эйфория – не впасть бы в очередной виток оскорблений и враждебности, укрепив современный хрупкий опыт диалога пусть даже и этим сомнительным к торжеству поводом, каким стал фильм «Раскол», – его совместным обсуждением.

Раскольники

Второе. Если бы фильм был психологической драмой, конфликт Раскола был выведен в плоскости межличностностных отношений, то оправдано закручивать сюжет, а не упрощать – что и было сделано в фильме: даны образы Царя с его домом и власть придержателями, Патриарха с его паствой, священниками и мирянами, даны образы Державы и Церкви с их стратегиями в объеме институционального строительства.

Но где на этой многослойной, замысловатой палитре оказался Раскол?

Разве все герои, с одной стороны как личности, а с другой как выразители разноуровневых институций, являются шизофрениками – людьми с расщепленным, расколотым сознанием, с духовными, психо-соматическими проблемами? Нет! Историография таких прецедентов не знает – никто и никогда не ставил подобный диагноз ни одному из персоналий, вовлеченных в контекст событий того века, а наоборот – свидетельствовали о цельности и величии этих личностей. Парадокс!

Очевидно создатели фильма со всей любовью и трепетом отнеслись к образам тех, кто в истории ассоциируется с обрядовой практикой Русского православия от Стоглавого собора 1551 г. и ее защитниками. По мне – любовался этими образами, насколько они красивы и восхитительны! Они очаровывают и влюбляют в себя.

Глядя на них, на их многообразие, динамику характеров, мотивов, поступков в их возвышенности и мелочности, суровости и мягкости, стяжательстве и аскетизме, осознаешь красоту человеческой личности, жаждущей богоподобия, а в этой жажде – творческое начало жизни, которая должна стать Царством, притом таким, как каждый и мыслит – сообразно своему идеалу.

И это естественно – каждый ведь уды единого тела, а потому и в трудах праведных пребывай, и о сохранении правоверия назирай. А если уж кто отклоняется – то назидай и исправляй всеми к тому возможными мерами. (Правда, стоит оговориться: в богослужебную практику Церкви не введены тексты единственной из новозаветных книг – Откровения, или Апокалипсиса, и на то есть причины).

Итак, если эти люди не шизофреники и раскол не в их головах, то что же случилось? Где же правда? Почему «реформированная», а потому и отколовшаяся от старой Церкви часть – зловредные «никониане» сохранили единство, а собственно старообрядческая Церковь не смогла и «разлетелась» на множество согласий и толков? Этот страшный процесс нескончаемых расколов стал метафорой, не отвергаемой даже самим старообрядчеством: «Что мужик – то вера, что баба – то устав».

Странно, не правда ли! Если этот фильм есть выражение характера старообрядства с его особым духом исканий правды и стояния в вере отцов, то тем более странным выглядит название «Раскол», как бы заново усваиваемое именно старообрядческой традиции русского православия!

Всем нам памятны события 1905 года, когда официально, на государственном уровне было принято решение более не именовать старую веру, старообрядную традицию «расколом». И вот на тебе – сюрприз – раскольники! Да еще и какие – метущиеся… – все не обретающие согласия внутри себя и раскалывающиеся и раскалывающиеся на толки…

Святая Русь

Третье. Что показано? Если исключить, и здесь пока не важно, какими средствами достигнутый, успех, позитивный образ человека, придерживающегося старого обряда Церкви, то и непонятно, что хотели показать-сказать, к чему привлечь внимание.

Думаю, при столь серьезной проработке сценария, какую мы видим в фильме, все же можно было выйти на действительную проблему оснований Раскола – о соотношении Нового Иерусалима и Третьего Рима. Без преувеличения проблему историософскую – проблему «Святой Руси», помогающую понять как социокультурную, так и социально-политическую динамику эпохи, борьбу идей и способа их реализации, и т.д., и т.п.

Какая она, чья она эта Святая Русь? Древняя или грядущая? Староверческая или никонианская? Церковно-религиозная или гражданско-политическая? Христианская, мусульманская, буддийская, иудейская или еще какая-то в аспектах переживания человеком места своего рождения и бытования в категориях сакральное-профанное?

Она – невыразимый, неизреченный образ Бытия, образ русского духа и уклада жизни, в веках сформировавший наш культурно-исторический тип и облик, по которому нас узнают другие народы. Вот за него мы все и боремся как внутри себя и меж собой, так и вовне – с другими народами, – если ощущаем посягательство; боремся за охранение его и с попытками навязать пути его развития.

Почему боремся с навязыванием стратегий развития этого образа? Это – просто: он хотя и наш, но прежде всего – Божий, данный нам для сбережения и в нас процветания; мы его строители лишь в части охранения – создания условий к его процветанию. Царство – оно в нас, но оно ведь Царство Божие!.. И образ этого чаемого Царства – Святая Русь с ее широким добродушием и щедростью, устроенным так изначально в образе миролюбия и добрососедства всех зде бытующих народов с их верой и культурами.

Кого ни спроси «чья Святая Русь?», полагаю, каждый без особого размышления ответит – наша; подумав – моя! Где она? – Везде и нигде, во мне, в моей душе, сердце, уме, в моих чаяниях, в моих ощущениях прошлого и надеждах. Можно ли ее отнять у меня, моего народа? – Нет, поскольку невозможно отнять у народа и каждого человека ни его истории, ни настоящего, если только не лишить жизни всех разом! У кого – у каких народов и в каких странах она есть? – Ни у кого более; лишь у Бога и в Боге!

Впору задаться вопросом: где же здесь Раскол?

Он незримо проходит меж двумя составляющими этого единого, нераздельного образа-понятия «Святая Русь» – политико-государственным концептом-основанием «Москва – Третий Рим» и духовно-религиозным концептом-основанием «Новый Иерусалим». Могут ли они существовать один без другого? В жизни народа – нет! В теории, как чистые понятия, которые исследуются и разрабатываются, – да.

Разорви их, лиши довления одного другому – получишь нечто невообразимое, но исторически хорошо известное – опыт Крестовых походов и мировых войн, уничтожавших и народы, ратующие за торжество этих концепций, и дискредитирование идеи – умаление образа Божия в мире и Его Царства.

Русский раскол – борьба за модель национальной картины мира и способ ее реализации – ее принципиальный монизм (единство и нерасчлененность Третьего Рима и Нового Иерусалима) или тринитарный монизм (диалектическая взаимообусловленность Нового Иерусалима и Третьего Рима) с одной стороны. А с другой, вопрос первичности основы «Третий Рим» или «Новый Иерусалим» – физиократия как автократия или иеро-автократия как симфония или папоцезаризм / цезарепапизм.

Эти модели качественно однородны за исключением гносео-праксеологического инструментария, порождаемого в этих моделях. Этот инструментарий – способ познания и реализации картины мира в жизни дает известные варианты: старообрядческую модель «настоящее в прошлом» с ее базовыми принципами ригидности и изоляционизма и никонианскую модель «настоящее в будущем» с ее новационностью и открытостью.

Глядя на эти модели, возникает ощущение их принципиального различия. Но нет, качественно они тождественны – консервативны – как одна, так и другая являются продуктом теоцентричного монизма, а различаются лишь структурой «базового ядра», имплицитной собственно монистической модели Бытия – бинарной или тринитарной.

Личная ответственность

Так что суть претензии так называемой старообдядческой модели к никонианской заключается лишь в том, что Никон разорвал – преодолел дуализм национальной картины мира, высвободив ее дух как образ Духа Свята, Который веет, где хочет и устрояет все согласно плану Божия Домостроительства – согласно Промыслу о мире и в мире. И в этом его величие, в этом он – истинный апостол и верный слуга Христа, истинного Бога и Человека, Его истинный свидетель и подражатель, рачительный домоустроитель, верный пастырь, полагающий душу свою за вверенное его попечению стадо, его сохранение, умножение, назидание и приведение в лоно Отца, а потому – и насельник, и наследник Царства Божия.

Что случилось в результате этого разрыва – высвобождения духа? Ни много, ни мало – человек, каждый индивид почувствовал разрыв «пуповины» со своим коллективным бессознательным, патриархально-охранительным, размывающим и нивелирующим индивидуальную ответственность коллективно-соборной – стал ощущать бремя индивидуальной ответственности за свое бытие, за Бытие мира(!), если хотите.

Вмиг наступило взросление, если так можно сказать. Русь избавилась от пеленальных пут, в которых она долгое время пребывала, взращиваемая и окормляемая в яслях-лоне Ойкумены.

Метафора яркая, но ведь за этим «распеленанием» – младенческо-юношеский испуг от горизонта и масштаба жизни, но еще более – ответственности за шаг предстоящий и последующие. А Суд Божий, он-то не за горами; и одно дело – идти каким-то по счету в ряду старших братьев, а другое – выдвинуться во фронт и стать защитником и опасливым охранителем Наследия.

Страшно? Безусловно. Представьте лишь меру ответственности и за себя, и за полноту всей жизни. По сути, ведь от твоего личного умонастроения и поступка зависит вся жизнь. Как Вам такой разворот? И это – в те времена. Так это и сегодня!

Положа руку на сердце, много ли в Вашем окружении тех, которые не только задумываются о таком уровне индивидуальной ответственности, но и живут в рамках этой христианской максимы? Всем ли это по плечу?

Нет, хотя, казалось бы, должно быть всем, если только искренне веришь в содействующую, укрепляющую и спасающую силу Бога-Творца и Вседержителя – ведь у каждого свое воззвание в жизнь, свой тип служения и образ подвига в ней. В связи с этим вспоминаются яркие слова владыки Сан-Францисского Иоанна (Максимовича):

«Так разве он (архиепископ Аверкий. – В.Ш.) не говорил вам, что в минуты испытания каждый христианин отвечает за полноту всего христианства? Что каждый воцерковленный человек отвечает сегодня за всю Церковь? И что сегодня Церковь гонима врагами как внутренними, так и внешними? В наше время, чтобы сохранить Христианство, все работающие на ниве Православия должны самостоятельно трудиться во имя Христа. Достойны похвалы те, кто не дожидается указаний, а действует смело» [2].

Исполнить бы его в кротости, послушании и смиренномудрии.

Раскол и современность

Да и что далеко ходить – давайте взглянем на сегодняшний день Русской Православной Церкви, в которой назревает серьезный конфликт в отношении к стилю управления Церковью ее Предстоятелем – Святейшим Патриархом Кириллом, который с чьей-то легкой руки стал «затворником», поскольку не так легко как прежний Патриарх доступен собратиям-архипастырям и не торопится раздавать благословения по всякому поводу.

Глядя на организационно-административные реформы Патриарха Кирилла, если конечно они правильно считываются, стиль и манеру ведения дел, можно сделать вывод, что он понуждает собратий с их паствой к действию, вдохновляемому и укрепляемому верой. По сути все просто: каждый на месте своего служения и согласно своей степени жительствует – утверждает и строит жизнь.

Если это так – то и строй ее; от меня-то что нужно – благословения? Оно и так есть; еще одно для пущего уверения нужно – и его на, извести лишь, какое оно тебе нужно, дай проект благословения; если оно сформулировано правильно, как чувствование соборного сомыслия, – росчерк пера; если не совсем корректно – будет подправлено (и эта корректировка есть не более, чем подсказка направления действия-движения в завтрашний день, чтобы и завтра быть в соборном сомыслии).

Глядя на привитие такого порядка, радуюсь о Патриархе и Церкви – есть надежда на возвращение в жизнь Церкви жительства и творчества Духа, а с тем и ответственного служения каждого в его степени и чине.

Вместе с тем искренне сочувствую и Патриарху, и иным переполошенным из-за непонимания этой патриаршей интенции, поскольку скудоумие многих из последних с им подвластными есть, скорее всего, искреннее неверие, а прятание за обрядность, мол, ее соблюдем, а она бездушие наше не выдаст…

Глядите, уже более 350 лет прошло со времени Никонова «распеленания» церковной жизни, но теперь, в начале XXI века, «никониане» словно староверы XVII века – в смятении и переполохе – «что ж будет, как быть?»

Правомерен вопрос: возможен ли в ближайшей перспективе раскол в РПЦ, подобный расколу в XVII веке? Подобный XVII веку – нет, а вот инверсивный – да. Раскол XVII в. был расколом картины мира – образа Бытия и практики жизни, социокультурного и социально-политического бытия Древней Руси, трансформировавшей Русь со всеми известными трагическими для нее издержками в великодержавную Россию. Потенциально назревающий раскол будет сугубо церковным.

Почему? Давайте вернемся к фундаментальному выводу Дж.Х. Биллингтона:

«Только после того, как они [Никон и Аввакум. – В.Ш.] уничтожили друг друга, Россия стала безопасным местом для лигаридовской доктрины служения государству и многих непостоянных истин…».

Что это значит? У общества появились адекватные вызовам и угрозам того времени инструменты управления – появились современные социально-политические, гражданско-государственные институты, позволяющий эффективно наращивать национально-государственную мощь.

Церковь как общество усвоила, внедрила их в свою практику? Нет! А потому, спустя небольшое время после осуждение и ссылки Патриарха Никона, сама оказалась в ряду государственных институтов и явилась инструментом регулирования духовно-культурной и социально-политической жизни страны.

Так что осуждение и ссылка Патриарха Никона действительно явились узловым событием для дальнейших судеб Отечества. Завершился мир жизни, в котором всеопределяющим и всеорганизующим началом было святоотеческое православие, которое как в некую ссылку уходило вместе с Патриархом; на смену шел монархический абсолютизм.

С Патриархом Никоном, его стремлением к торжеству Истины в мире дольнем и правоправной славой Горнего уходила великая эпоха возможностей для единства православного мира и стяжания образа Святой Руси, уходила эпоха воспитания персонифицированной личности в лоне Церкви в законе благодати Христовой и созидания социально-государственной мощи, ярким примером служения которым был сам Святейший.

В наступавшие же после Никона эпохи живому «глухостью и ревностью о вечности в прошлом» обрядоверию суждено было преодолевать себя уже не в духе церковного послушания, христианской любви и кротости, а крутостью Петровских реформ, екатерининской моделью англосаксонского просвещения, французским гуманизмом и александровскими дарованиями свобод.

Безусловно, эпохи Петра I, Екатерины II и Александра I были не менее значительны для истории России, поскольку как и в эпоху Никона вновь титанические усилия были направлены на преодоление «вечности в прошлом» ради стремления к утверждению и созиданию великой Руси «цивилизационного времени» в ее уже имперском облике, правда на принципах монархического абсолютизма и цезарепапизма. Соработниками Государей в эти периоды были не Святители, а государственные ведомства и учреждения с их государевыми подданными из Тайной канцелярии, министерств иностранных и внутренних дел, Святейшего Правительствующего Синода и др.

Нынешняя «эпоха Постперестроечных перемен» в жизни и Церкви, и вверенного ее попечению общества и человека есть не что иное как возможность решить все ту же проблему – адекватными современным вызовам и угрозам инструментами насадить и укоренить в народе животворящий Дух Божий, привив индивидуальную ответственность как за жизнь собственную, так и жизнь общества с его Церковью и государством в путях стяжания Святой Руси как удела и образа Града Небесного.

Справятся ли с этой задачей пастыри Церкви Христовой – Бог весть; будем же молиться, укрепляемые словом Святейшего Никона: «Да что суть гордость наша, еже писаное совершаем делом. Отступися от зла, сотвори благо, се ли… гордость?».

Прайм-тайм?

Когда показано? В как всегда не простой период, а также и во время реализации президентской инициативы по реставрации главного сооружения никоновой эпохи – Воскресенского монастыря Нового Иерусалима. Слышны ли идеи Никона, виден ли образ великого Патриарха хотя бы где-нибудь в жизни современного общества с его государством и Церковью? Нет. И это настораживает.

Как специалист в области истории мысли и довольно неплохо представляющий наследие Патриарха Никона, могу свидетельствовать о его невостребованности, если не полном игнорировании в силу как внутри-, так и внешнеполитических причин.

Чтобы не вдаваться в детали и «не дразнить гусей», замечу: конъюнктура ограничивается лишь культурологическим аспектом проблемы – памятник есть, и если его далее невозможно не замечать, «затрем» инеллигентским бла-блаканием. Благо, что всегда есть те, которые по меткому наблюдению митрополита Московского Филарета (Дроздова):

«…мнят знать дело, ревновать о пользе, службу приносити Богу, а в самом деле угадывают (и то не всегда удачно) мысль, которая теперь в моде и покровительствуется сильными, и служат ей в надежде, что и она им послужит. Не так созидается истинное благо Святыя Церкви» [3].

Казалось бы, не стоит столь жестко оценивать процессы, происходящие вокруг наследия Патриарха Никона и с ним связанных, все ж какая-никакая – а популяризация. Но популяризация и освоение – дела не простые: наперечет в отечественной традиции те, кто не понаслышке знаком с наследием Святейшего Патриарха Никона, старообрядцев, да и в целом той великой и многогранной эпохи.

А вот примазывающихся —ведов, как только на горизонте забрезжил президентский штандарт с финансовым сопровождением, жаждущих паразитировать и спекулировать на все равно какой теме, уж сонм. Чего ожидать от этих новоиспеченных -ведов, которые не гнушаются ничем, тем более задумываться об исторической достоверности и аутентичнсоти им не досуг – поспеть бы к очередной раздаче барышей на идеологическую или какую-нибудь провокационную пустышку.

Говорю здесь это затем, чтобы напомнить сообществу, что не все увиденное и услышанное нужно воспринимать как Истину или ее отблеск. Ну а для подобных всеядных делателей – напомнить о недопустимости подобной безответственности в академической как научной, так и художественной среде – недопустимо представлять общественному сознанию не подвергнув экспертизе продукты, способные оказывать системное влияние на духовно-идеологическую мощь страны.

«Политическая симфония»

– Насколько достоверно показан в фильме конфликт Патриарха Никона и Царя Алексея Михайловича?  Согласны ли Вы с трактовкой личностей этих исторических персонажей?

– Историческая память России неизбывно сохраняет архетип «Святой Руси» в аспектах «Третьего Рима» и «Нового Иерусалима», осознает себя наследницей Москово-Ромейского царства, созданного в истории борьбы русских княжеств одновременно против «варварского» Востока и «просвещенного» Запада.

Великодержавный концепт «Третьего Рима», стяжающего образ Святой Руси, основан все на том же православном экклезио-сотериологизме и мессианизме, на уникальной роли страны как единственной в мире православной державы – надежды и опоры всех православных во Вселенной, которая в течение трех веков считала своим долгом отстаивать независимость и интересы православных народов в мире.

Кстати сказать, это по сю пору вызывает серьезную озабоченность в ходе реализации проектов мировой интеграции (глобализации) в части геополитических, военно-политических, управления ресурсами и др. моделей регионального и глобального развития.

Чем и как должен вдохновляться этот «Третий Рим» – вопрос риторический, как и безосновательность аргументации в пользу тезиса, что православное государство – его Царь и власть придержатели имеют достаточные основания вмешиваться во внутренние дела Церкви; или считать, что государство есть дольняя, воинствующая Церковь, как и наоборот – Церковь имеет право вмешиваться во внутренние дела государства, исключая ее пастырские обязанности в части духовной и морально-правовой оценки поступков лица или группы, являющихся членами Церкви.

Тогда вопрос смещается в плоскость использования инструментов управления и принципов управления.

Никон предлагал модель «политической симфонии» – соработничества двух суверенных институтов – Церкви и Государства. Царь ее не отвергал и также действовал до поры до времени в рамках «симфонии». Нужно было время для ее опробирования и политико-правового закрепления, а его-то и не оказалось. Каждая из сторон не проявила должной институциональной выдержки, насыщая отношения личностными эмоциональными переживаниями.

Показано ли это в фильме? Да. Насколько адекватно? Вопрос некорректный, поскольку фильм не имеет проработанной историософской базы.

Преодоление стереотипов

– Насколько достоверно показан в фильме конфликт Патриарха Никона и модернистов того времени — «ревнителей» благочестия, часть из которых впоследствии стала радикальными выразителями староверия?  Согласны ли Вы с трактовкой персонажей староверов?

– Ответ на этот вопрос лежит в плоскости восприятия модели Бытия, в которой разворачивается картина мира, и том, кому какая модель оказывается ближе. Этой проблеме мы уделили достаточно внимания выше, как и зависимости критичности индивидуального сознания от уровня образованности и информированности каждого конкретного индивида, а также структурной развитости как картины мира, так и системы образования и содержания образования.

Поскольку конфликт не носил институционального характера, а был лишь мировоззренческим, то и реконструировать его не представляло никакой сложности: заставь двигаться сцену – противопоставь стороны и озвучь пантомиму.

Повторюсь: поражен игрой актеров – режиссерская задача выполнена на все 100%, если не сказать больше – гениально (но режиссерская, а не метафизическая, которая вывела бы картину в разряд шедевров).

Наконец-то традиционно-стереотипный негативный образ русского религиозного фанатика, радикала – старообрядца-начетчика преодолен и снят! Не устаю выражать слова благодарности всему творческому коллективу, работавшему над этим фильмом. И если бы не отдельные моменты, сказал бы: фильм нужно еще и еще раз показать по всем российским каналам. Учитывая же эти отдельные моменты-издержки, могу сказать лишь так: фильм возможно рекомендовать только для индивидуального просмотра.

Почему? Говорил выше и повторюсь: величие одного не возникает за счет унижения другого! Да низменность в поступках героев может быть – от этого никто не застрахован, но оценки того, что воспринимается как низменное и ничтожное, не должно выражаться низменно. Если их выражать подобным образом, то чем выразитель будет отличаться от ничтожества?

Также я рад тому, что авторы фильма преодолели не менее стереотипную модель противопоставления «Патриарх Никон – протопоп Аввакум». Это, на мой взгляд, исторически объективно, логически обосновано, а потому и достоверно, поскольку на уровнях как институциональной, так и метафизической значимости эти две фигуры не равноценны и не сводимы по признакам ни общего, ни частного.

Сколь не пытайся анализировать и сравнивать их, итог будет один – можно найти их сближение: как мыслителей, писателей-полемистов, проповедников конкретной эпохи; как лиц, оказавших определенное, но структурно не сопоставимое между собой влияние на жизнь общества, государства, Церкви; как лиц, с определенным психотипом и опытом духовного делания и, наконец, как архетип социокультурной и социально-политической мифологии. Их сближает эпоха, причем с атрибутом «никонианская», институционально-отраслевая принадлежность и политическая отвереженность с различием в причинах мер репрессивного воздействия. Достаточно ли этого – вопрос если не риторический, то открытый – дело вкуса…

Что получается из подобных затей даже на современном уровне, видно на примере выставки «Патриарх Никон и его время» (Москва, ГИМ, 2002), организованной Е.М. Юхименко. На эту выставку с учетом уровня компетентности ее устроителя возлагалось много надежд, а все вылилось в банальное противопоставление «Никон и Аввакум», «разорители-никониане» и «страдальцы за веру — старообрядцы» на фоне масштабного доселе в подобном объеме не экспонировавшихся артефактов, причем никонианская их часть была поднята на такую высоту и с такой подсветкой, что возможности что-либо рассмотреть попросту не было.

В итоге возникло множество недоумений, безответность которых все более проявляет несостоятельность подобного подхода. Как говорят, ладно, принимаем и эту Вашу позицию, все замечательно – еще раз увидели наследие «староверческой» культуры, но почему в исторической ретроспективе она не «никонианская»? И что уж такого ужасного натворили никониане, если и отличий разительных непосвященные не могут заметить?

А если развить мысль, включая наследие староверов «в расколе сущих и на окраинах державы и за ее пределами хоронящихся», например, артефакты ветковщины (старообрядческое поселение в д. Ветка, Гомельская область, Беларусь), можно сделать один вывод – о тождественности культурно-технологических процессов, проходивших в славянском мире.

Осталось сказать о достоверности реконструированных образов староверов.

Бытовые особенности и манеры, не обращая внимания на частности (в работах такого масштабы их избежать невозможно), на мой взгляд, попадают в точку, во всем чувствуется высокий профессионализм консультантов – знатоков староверческой традиции.

Что же касается никониан, образ Патриарха Никона – полная нелепица, некий абсурд. Кто был консультантом, был ли он вообще – Бог весть. Повторюсь – образ Никона, если судить о нем по археографическим источникам, а не историографическим материалам, восходящим к Лигоридово-Соловьево-Каптеревской государственническо-пропагандистской традиции, ни в начале фильма, ни в середине, ни в его конце не узнаваем. Получился некий авторский виртуал – рыкающий на все и вся фантом.

А коли так случилось с одним, как карточный домик полетят и все остальные ныне пока что воспринимаемые с маркером «аутентичности» образы героев. Не удивлюсь, если со временем, как только уляжется эйфория, со стороны староверов, знатоков эпохи и наследия протопопа Аввакума, мы услышим серьезную критику в адрес реконструированных образов.

Автор нигде

– Если можно так выразиться, «на чьей стороне» создатели телесериала – Патриарха Никона, старообрядцев, Царя Алексея Михайловича?

– Глядя на фильм как конечный продукт, в котором неизбежно проявляется вся суть автора – его отношение к теме, выношенность и выстраданность идеи, жажда утишить застарелые раны и конфликты, сказав миру на своем профессиональном языке то и так, что мир станет менее разобщенным и противоречивым, – можно уверенно сказать: автор нигде (в этом, надо полагать, и заключается профессионализм эстра-класса).

Автор(ы) насколько смог(ли), настолько и отработал(и) даденные ему(им) под проект средства. Как он оказался в этом проекте? Думаю, тем же «промыслом», каким назначаются под конкретные проекты нынешние благотворители от власть придержащих – время то лихое – хочешь быть угодным, помаленьку угождай всем…

Высказываю такое суждение на том основании, что мне так и не удалось определить источники авторской интерпретации. Намешано все и вся, но замешано тщательно – с толком, с расстановкой акцентов; одним словом – по-пропагандистски высокопрофессионально; не удивлюсь, если режиссерская группа, как и заказчики, изначально просчитали возможные последствия градуса напряженности в конфессиональном поле (хочется верить и надеяться, что фильм станет поводом к активизации диалога хотя бы на уровне культурной элиты, если не церковнослужителей и священноначалия).

Итак, в основу многосерийной киноленты положен даосский концепт «Путь», на который нанизывается хронология «никонианы» – да-да, – а не староверия. Староверие нарастает постепенно, наращивая градус конфликта… (и далее по тексту и сюжету). Сюжет ясен – от странички к страничке повести или романа. Но художественно-поэтическое произведение в итоге формирует некий цельный, монументальный образ, а что у этого произведения под именем «Раскол», по самым разным основаниям, отмеченным выше, не выдерживающим даже самой непредвзятой критики?

Эклектика, притом высокопробная – все составлено мастерски!

Ценности в ней нет, если не считать технологическое мастерство. А потому и рассуждать об авторской позиции, концепте и т.д. – бессмысленно. Куда более важной становится проблема последствий от этого фильма как организованной PR-акции – уровня общественного резонанса и последствий – динамики напряженности в религиозных и околоцерковных сообществах староверческой, никонианской и единоверческой традиций.

Осмысление прошлого в настоящем

— Почему именно сейчас кинематографисты взялись за такой масштабный фильм о расколе?

Не знаю: может, действительно, время пришло, ведь к нынешнему дню уже накопилось много интересных моделей интерпретации как в отношении века в целом, так и отдельных его процессов, главных и второстепенных действующих лиц, например: защищены исследования на ученую степень доктора философии В.В. Шмидтом, доктора истории – Н.В. Воробьвой, доктора филологии – С.К. Севастьяновой, американским исследователем К. Кейном, не говоря о множестве кандидатских исследований; издана обстоятельная летопись жизни и деятельности Патриарха Никона, составленная С.М. Дорошенко, не говоря о множестве разноуровневых и жанровых работ.

Не вдаваясь в долгий анализ форм художественного выражения, средствами которых создана обширная галерея образов XVII века, упомянем лишь некоторые, созданные в жанре исторического романа: Д.Л. Мордовцева «Великий раскол» (1884; М., 1990), А.П. Чапыгина «Гулящие люди» (исторический роман в 4 частях. Л., 1937–1937; Собр. соч.: в 5 т. Л., 1967–1969; М., 1994), А.В. Бахревского «Тишайший», «Аввакум», «Никон», «Столп» (М., 1984, 1991, 1994, 1997, 2001, 2007, 2010), М.А. Филиппова «Патриарх Никон: (исторический роман в 2 книгах. М., 1885; М., 1994), В.В. Личутина «Раскол» (исторический роман в 3 кн. М., 2000), А.М. Доронина «Тени колоколов» (Саранск, 1998; на рус. яз. – Саранск, 2005).

Кроме того это не первая попытка экранизации. В 1988 г. на Центральной киностудии детских и юношеских фильмов им. А.М. Горького режиссер И. Гурин осуществил экранизацию романа А. Чаплыгина «Гулящие люди» по сценарию В. Потейкина и И. Гурина – снято 3 серии.

Глубокое изучение исторических и документальных источников позволили актеру А. Пара впервые воссоздать сценический образ Патриарха Никона, проявив масштабность и величие его фигуры. Эта весьма удачная попытка оказалась границей между двумя неудачными, правда и нереализованными, – 1923 г. (для постановки в Петроградском государственном драматическом театре В.Ф. Боцяновский написал трагедию «Патриарх Никон» в 5 действиях и 6 картинах) и 1988 г. (гл. режиссер Мордовского национального театра В.В. Долгов по мотивам романа М.А. Филиппова «Патриарх Никон» написал либретто к одноименной опере, а М.Н. Фомин — музыку).

Все созданные образы в этих произведениях несут оригинальное авторское толкование.

Почему и как появляются такие произведения? Мне приятнее думать, что в силу обстоятельств времени, места и грядущих перед обществом задач, модель реализации которых академическая часть этого общества – художники и исследователи – предлагают как опыт осмысления прошлого в настоящем, чтобы избежать в будущем возможных ошибок и минимизировать издержки.

Ну а что является поводом к выбору проблемы и стимулирует авторской интерес – оставим за скобками нашего разговора – это обстоятельства личной жизни, и не нам туда лезть.

С чистого листа

– И последний вопрос. Станет ли этот фильм «мостиком» для сближения старообрядцев с Русской Православной Церковью; послужит ли укреплению в массовом сознании более справедливого и исторически достоверного образа оклеветанного при жизни и после смерти Патриарха Никона?

– Даст Бог – готов был бы к тому человек, умягчив свое жестокосердие и умерив надменность горделивого всезнайства.

Всем сердцем и разумом надеюсь, что фильм найдет сдержанный и разумный отклик в сердцах и умах современного общества и не послужит к конфронтации – не разбередит старые раны, несмотря на множество тонких проблем и откровенно провокационных моментов, о которых мы сегодня говорили.

Несколько странно выглядит вторая часть Вашего вопроса. Почему фильм должен послужить укреплению в массовом сознании более справедливого и исторически достоверного образа оклеветанного при жизни и после смерти только лишь Патриарха Никона? Он должен послужить всем – и так называемым «никонианам» и «староверам» разных толков и согласий. В нашей историографии (кстати, не такой уж по историческим меркам большой, чтобы не преодолеть эту сформировавшуюся традицию – этот зловредный нарост) не в меньшей степени гипертрофированным оказался и образ протопопа Аввакума, да и в целом старообрядчества как Раскола.

Думаю, не согласиться со сказанным выше в отношении Раскола крайне тяжело, как и крайне нелепо продолжать транслировать оценки важнейшей составляющей бытия национальной картины мира как в клинических категориях шизофринии – «раскола», так и политологических – социокультурный изоляционизм, социально-политическая деструкция «раскольников»-еретиков, сектантов и т.п.

Пора бы уже всем нам – никонианам и староверам, староверам и никонианам – приостановиться, осмотреться, отделить зерна от плевел во взаимных претензиях и обидах и, перевернув страницу хотя бы в стиле отношений, начать современную историю отношений с чистого листа.

Чем дольше мы живем в политической истории, тем отчетливее должны понимать, что этот застарелый конфликт противостояния и выяснения «кто и что ж святее» рано или поздно еще более надорвет душевные и физические силы «Святой Руси», образ которой все менее узнаваем не только подрастающими поколениями в Отечестве, но и за его пределами…

Так что дай Бог сил все нам восстановить единство дома, разделившегося на двое, и все еще пока стоящего. А подобные авторские интерпретации пусть послужат нам, разделенным, поскорее понять друг друга и принять такими, какие мы есть во исполнение и свидетельство Любви.

Примечания:

1. Подробнее об этом, можно прочесть: Шмидт В.В. Дж. Биллингтон и Патриарх Никон: к идеологии американской политики в отношении славяно-россов в журнале «Имперское возрождение» № 4 за 2007 г.; Шмидт В.В. Интерпретация личности Патриарха Никона в России и за рубежом (на примере исследования Дж. Биллингтона «Икона и топор») в журнале «ПОЛИС» № 2 за 2008 г. Собственно фундаментальный труд Дж.Х. Биллингтона вновь готовится к изданию, ныне доступны издания: Billington J. The Icon and the Axe: An Interpretive History of Russian Culture. N.Y., 1966; Биллингтон Дж.Х. Икона и топор: Опыт истолкования истории русской культуры. М. 2001 (3-я глава «Век Раскола». С. 155–254; библиография – с. 689–709, примечания – с. 710–868).

2 Дамаскин (Христенсен), иером. Не от мира сего: Жизнь и учение иеромонаха Серафима (Роуза) Платинского. М., 1998. С. 282.

3 Сборник мыслей и изречений Святителя Филарета Московского, извлеченных из переписки его с разными лицами. С. 96-97.

Читайте также: