Расскажу вам про одного англичанина
3 января 1909 г. Четверг.…Однажды, когда я беседовал с Батюшкой, он, между прочим, объяснил мне один текст из Евангелия Луки (11, 23—26): «…и проходит сквозь безводные места, ища покоя, и не обретает». Что разумеется здесь под «безводными местами»? Души людей слабых, порочных, не имеющих никаких добродетелей. Диаволу неинтересно соблазнить, навести на грех такого человека, у которого грешить не только мыслью и словом, но действием — дело обыкновенное. Такого человека он вводит в грех без всякой борьбы, как, обыкновенно, он действует в миру.
Наконец, он решается возвратиться к тому человеку, из которого он исшел, и приходит…Когда он исшел из этого человека, человек ощутил умаление борьбы со страстями; они его как бы перестали тревожить. И предался рассеянности, перестал внимательно следить за собою, впал в беспечность. Вот в таком-то состоянии и находит его возвратившийся диавол. Видя его не готовым к борьбе с собой, пользуясь его беспечностью, диавол идет и берет с собой еще семь духов, злейших себя, и «вшедше живут тут, и бывает человеку тому последняя горша первых»…
Потому всегда надо внимать себе… Не помню хорошо, но как будто Батюшка говорил, что такой человек, по утишению скорбей, дал место в себе гордости, это и способствовало тому, что он пришел наконец в такое бедственное положение…
Недавно к Батюшке пришел исповедоваться и побеседовать монастырский иеродиакон о. Варсис. После исповеди он и говорит Батюшке:
— Благословите, Батюшка, буду к вам ходить…
— Да ты ведь и так ходишь?
— Нет, Батюшка, ходить на откровение помыслов. Я их никому не открывал. А теперь иногда спрошу что-либо у старших, а они смеются. Вот я и решил просить у вас благословения ходить к вам на откровение помыслов…
Рассказывая это мне, Батюшка сказал:
—Он мне говорит про монастырь, а я думаю: про монастырь что и говорить, ведь и у нас в скиту тоже самое…
Это мне Батюшка говорил и объяснял ослабление монашества ослаблением и развратом жизни в миру, ибо естественно, что слабый мир дает и слабых монахов.
Взять, например, меня. Какой я монах, какой я послушник? Даже и не похож на монаха. Не велика моя жизнь, но так как я жил с самого рождения все время в миру, и притом еще в городе, то он, т. е. мир, оставил на мне свою печать.
«…В Св. Писании, например, в Апокалипсисе и даже в Ветхом Завете, встречается слово «острова». Например: «И острова будут уповать на Бога». Как острова могут уповать? Под словом «острова» разумеются монастыри. А означает весь текст то, что к пришествию антихриста разве в монастыре еще сохранится вера…»
И вот представляется мне иногда следующее: я спокоен. Я знаю, что теперь вьюга, мороз, но в келии все равно тепло. Стены не пропускают холода, только слышно, как в трубе воет ветер. И появляется какое-то невольное чувство радости, что я не на морозе, а в теплой келии. Подобное чувство я ощущал в миру…
С этого внешнего чувства я перехожу на духовное, внутреннее и думаю: весь скит с его плохонькой деревянной оградою есть теплая уютная общая келия, где все мы греемся и радуемся, что мы не в миру, ибо там мороз, там веют вихри ложных пагубных учений, унося из души бедного неопытного юноши все хорошее, все святое. Там всякому грозит опасность замерзнуть духовно, там редко кто согреет. Там метель, которая совершенно засыпает глаза, так что они ничего не видят, там слепнет человек. Там буря зла… И слава Богу, что я здесь; я постоянно должен благодарить Бога, помня, где я, и откуда вывел меня Господь.
Прошли, пролетели, промелькнули святые рождественские дни: прошли, т. е. отошли в вечность. Прошли как-то очень быстро, День летит за днем, и время незаметно.
— Это оттого, что наши старцы, — говорил как-то наш Батюшка, — очень мудро распределили время в течение каждого дня, дали каждому делу свое определенное время.
Вот уже второе Рождество, второй Новый год встретил я здесь и провел…
Вот еще что я хотел записать. Не помню, кому первому мы сказали о своем намерении поступить в монастырь: отцу ли Серафиму или отцу Петру Сахарову. О. Серафиму было сказано, как духовнику на исповеди: до исповеди мы его не знали и даже не видели никогда. А к о. Петру мы пошли, как к знакомому, посоветоваться. А кроме того, он с еп. Трифоном близок и нас направил прямо к нему. Теперь мне видно, что это не случайно, значит, нам нужно было пойти именно к нему. Всюду Божие промышление, только мы его весьма часто не замечаем. В особенности надо это сказать о мирских: у них все — случайное стечение обстоятельств, которого на самом деле никогда не бывает.
Недавно скончался в Москве известный своим старчествованием о. протоиерей Валентин Амфитеатров. Он был вначале настоятелем церкви во имя св. Константина и Елены и «Нечаянной Радости», потом, кажется, в Архангельском Соборе, а затем на покое жил, лишившись зрения. Он был в церкви настоятелем, а мой дедушка — старостой.
Когда мы сказали маме о нашем желании, то мама, хотя и предполагала, но все же была поражена и решила съездить посоветоваться с о. Валентином. Я с ней поехал. Когда мама объяснила о. Валентину цель нашего приезда, он ответил, что теперь никому советов не дает, а в особенности в таком деле, «о котором он и не может советовать».
— Я никогда не был монахом, — сказал он, — как я буду советовать…
Затем, кажется, начал молитвенно желать нам всего хорошего и прощаться. Тогда я, обращаясь к нему, сказал:
—Благословите, Батюшка, меня на монашество, — кажется, я так сказал, но если и не сказал слова «на монашество», то подумал это, и о. Валентин мог думать, что я не просто прошу благословения, а на монашество. На мою просьбу он встал и благословил меня со словами:
—Бог Вас благословит. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Слова он говорил медленно, с любовью, и крестное знамение положил на меня широкое и также медленно, и, наконец, поцеловал, насколько помню, в лоб. Это было как-то странно для меня, неопределенно, и по получении благословения я тотчас же и забыл о нем. А теперь я чувствую, что это было именно благословение на монашескую жизнь.
9 числа Батюшка дал мне прочитать книгу под заглавием: «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу».
Сравнительно недавно Батюшка рассказал мне следующее:
—Хочу рассказать вам про одного англичанина… Не знаю, занимаются ли современные англичане подобными вопросами… Так вот, однажды сидел этот англичанин и пристально глядел в окно. Вдруг он говорит:
—Теперь мне это понятно…
—Что тебе понятно? — спросила его жена.
— Теперь мне понятно, — сказал он, — как наши тела после всеобщего воскресения мертвых будут прозрачны.
—Почему же это тебе стало понятно? — спросила его жена.
— Вот, — отвечал он, — я гляжу на стекло и думаю: ведь стекло прозрачно, тогда как его составные части: земля, уголь и др. — вовсе не имеют этой прозрачности. Поэтому и тело человека, обратившееся по его смерти в прах и землю, может по Божию велению, восстать в ином, нетленном, светлом виде.
Недавно Батюшка рассказал мне следующее: — Я в гимназии учился хорошо, шел первым по классу. Были у нас тогда полугодовые репетиции. Я сдал все хорошо и, приехав домой, размышлял о том, что я буду читать, вообще строил в своей голове различные планы, ибо свободного времени было около двух недель: с 24 декабря по 7 января. Пришел, сел за стол. Передо мной лежала бумага. Я беру перо и пишу: «Возрождение». Что такое? Какое возрождение? и начинаю писать далее: «Давно, в дни юности минувшей»… А было мне тогда всего пятнадцать лет.
Давно, в дни юности минувшей,
Во мне горел огонь святой;
Тогда души моей покой
Был безмятежен, и живущий
В ней Дух невидимо хранил
Ее от злобы и сомненья,
И силой чудною живил.
Но жизнью я увлекся шумной;
Свою невинность, красоту,
И светлый мир, и чистоту
Не мог я сохранить, безумный.
И вихрем страстных увлечений
Охваченный, я погибал…
Но снова к Богу я воззвал
С слезами горьких сожалений,
И Он приник к моим стенаньям
И мира Ангела послал,
И к жизни чудной вновь призвал,
И исцелил мои страданья.
Сегодня с увидел на столе это стихотворение. Батюшке его кто-то прислал в количестве ста экземпляров, из которых я, с благословения Батюшки, взял два.