Я очнулась, когда случилась авария
Алина, 49 лет:
— У нас была абсолютно нормальная советская семья: папа ходил в море, мама работала старшей сестрой в больнице. Алкоголь на столе появлялся только по праздникам и для взрослых. В конце вечера убирали посуду, доедали сладкое и ложились спать, никаких загулов не было.
Но при этом я не могла говорить с близкими о своих проблемах, о том, что не складывались отношения со сверстниками: папа был в море, мама была достаточно категорична и требовательна, я боялась ее и не доверяла. Казалось, что у меня будет более счастливый путь, я научусь как-то по-другому жить.
В 17 лет я впервые попробовала алкоголь и оказалась в другой реальности. Он мне дал то расслабление, которого я искала. Благодаря алкоголю я нашла контакт со сверстниками, но на короткий период времени, потому что зависимость как-то сразу стала проявляться.
Рано начались провалы в памяти, я скатывалась все больше и больше. Было очень стыдно, когда более социальные компании и люди в них рассказывали о том, что я делала пьяная. Я с кем-то ругалась, кого-то оскорбляла, совершила угон машины, будучи абсолютно пьяной и без прав. Наутро я не готова была слушать об этом. Я не понимала, что со мной происходит, почему я не хочу, а оно случается. Конечно, мне было стыдно, очень стыдно. Этот стыд опускал меня ниже. Я стала искать компании асоциальные, где многие этого не помнили. Пили, общались, просыпались, и меня уже не стыдили.
Угон случился, когда мне было 25 лет. Мы выпивали. В компании был парень, который купил эту машину. Он решил обмыть свою покупку. Я сама с Дальнего Востока, сюда люди приезжали, чтобы приобрести японские машины. Вот он приехал откуда-то издалека и зашел к знакомым обмыть. К ним зашла я.
Было очень весело и шумно, а потом вдруг шальная мысль — не прокатиться ли вокруг дома? Хозяин машины уже спал, потому что это была глубокая ночь. Я очнулась, когда случилась авария. С дороги мы унеслись вниз в кювет, машина врезалась в дерево и разбилась. От этого сильнейшего удара я как будто протрезвела. Проезжающие водители вытащили нас, милицию мы не вызвали, и машина еще была на ходу, поэтому этот пьяный путь продолжился дальше.
Через какое-то время появились неизвестные мне люди, их заинтересовало, что делают в такой побитой машине три девушки в абсолютно непотребном состоянии. Мы продали им чужую машину на запчасти.
В квартире, где случилась наша алкогольная вечеринка, я появилась под конец следующего дня. Хозяин уже подключил милицию и пребывал не в самом радостном состоянии, когда я, абсолютно пьяная, веселая, стала ему рассказывать, что произошло. Призналась я не потому, что я была смелая, а потому что я была пьяная. Я сказала: «Что такого, покатались». Это было хамски. У меня было абсолютное непонимание того, какой я причинила ущерб этому человеку.
Осознание пришло позже, когда я отрезвела. Но мне не хватило смелости сразу начать поиски и начать возмещать ущерб. Я продолжила пить.
Отовсюду с работы меня увольняли, а алкоголь требовал поиска финансов. Я стала воровать. В очередной раз меня арестовали и привлекли к уголовному наказанию. Но в зале суда я была амнистирована в связи с тем, что это был первый мой привод. Выйдя из зала суда, я сразу пошла пить.
Я медицинский работник, у меня был опыт работы и в больницах, и на скорой помощи. Но связать алкоголизм с болезнью, осознать, что надо обратиться в наркологическое отделение, было невозможно. Стыд, что у нас в семье что-то не так, был сильнее и у меня, и у мамы. Вся помощь сводилась к беседам, что я опускаюсь, теряю человеческий облик, не похожа ни на девушку, ни на женщину.
Люди, которые меня окружали, действительно уже смахивали на бомжей. Плюс у меня родилась дочка. Мама говорила, что она лишит меня родительских прав, потому что зачастую ребенок находился со мной, когда начинался загул. Я просыпалась, в квартире были какие-то посторонние мужчины, которых я абсолютно не знала, и маленькая дочка. Эта картина у меня вызывала сильный ужас и стыд, но при этом полное непонимание своего заболевания и того, что с ним делать.
Осознала я все в тот день, когда моя 12-летняя дочь впервые пришла домой пьяная. Это было страшно.
Мне всегда казалось, что я справлюсь. Я на тот момент была закодирована, немного восстановилась физически, внешне привела себя в порядок. Мне казалось, что вроде уже получилось и я удержусь. Но когда я увидела ее, моя жизнь как будто пронеслась перед глазами, я поняла, что это, наверное, сильнее и справиться невозможно. Тогда я впервые сама пошла за помощью в наркологический диспансер, но за помощью не себе, а ей.
Врач-нарколог сказал, что дочке на данном этапе сложно поставить диагноз, потому что она только в начале этого пути. Про себя мне пришлось рассказать честно, что я ухожу на недели, что меня потом разыскивают родственники, что меня увольняют с работы. Врач был очень лояльный, он сказал, чтобы дочка вышла из кабинета.
Когда мы с ним стали беседовать один на один, он мне сразу поставил диагноз и предложил госпитализацию. Он сказал: «Ты можешь не ложиться полностью в больницу, а походить на дневной стационар и понять, что с тобой происходит, что, возможно, будет происходить с дочкой, потому что есть опасность генетическая, это наследственность такая». Действительно, дочка видела, как я решаю свои проблемы, видела своего отца — он покончил с собой и тоже был зависимый. От этого же врача я узнала о программе «Анонимные алкоголики».
Я начала лечиться, а дочка — употреблять, и у нее это проявлялось еще сильнее. Она пришла к «Анонимным алкоголикам» в 20 лет, когда у меня было пять лет трезвости. Сейчас у нее тоже пять лет чистоты.
Когда стали зачитывать шаги программы, меня ни один не испугал так, как девятый — возмещение ущерба. У меня были достаточно постыдные поступки, асоциальные, например, я с мужем заходила в церковь и воровала пожертвования в церковной лавке. Конечно, это случалось не единожды. Было достаточно страшно прийти в тот храм, посмотреть в глаза людям и сказать, что я здесь воровала. Для этого мне потребовалось мужество, оно пришло не сразу.
Мучала меня и та авария. Я долго ждала, пока придет готовность хотя бы встретиться с людьми, которые были в этой машине. Одну девочку я не смогла найти, вторая закончила жизнь самоубийством. Хозяин машины был из другого города, поэтому я не смогла найти никаких концов.
Конечно, трудности на пути к трезвости есть, но это абсолютно другая жизнь. Жизнь другого качества, где я готова отвечать за свои слова и поступки. Когда я просыпаюсь, я понимаю, где я проснулась, и помню, где ложилась. Мне не приходится воровать, врать, делать какие-то вещи, за которые потом хочется себя уничтожить.
Поддерживает сильное внутреннее желание, чтобы у моей дочки и внука была другая жизнь. Чтобы все-таки этот круг алкоголизма каким-то образом разорвался. Потому что я знаю, что одного желания бросить пить очень мало. Понимания того, что ты делаешь плохие вещи, недостаточно.
Когда я употребляла, я понимала, что угонять машину — это не лучший вариант, за это есть наказание, меня могут посадить в тюрьму.
Я знала, когда воровала, что это плохо, но не могла сделать по-другому.
Абсолютно нет ресурса на то, чтобы направить свою жизнь в другое русло. Я не знаю, как это объяснить: эта всевыжигающая ненависть к себе и тут же — аморальные поступки.
Даже в «Анонимных алкоголиках» я не сразу стала рассказывать свои истории, потому что мне было стыдно. Я могла только слушать людей. Когда этот страх стал меньше, я смогла говорить. Потом — выходить к людям и честно признаваться.
Это был путь. У кого-то он случается быстрее, кто-то более сильный, чем я. Мне для этого понадобилось почти 30 лет. В душе я оказалась очень труслива.
«Осуждал людей, которые ездят пьяными, а потом и сам…»
Илья, 32 года:
— Я закончил школу с медалью. Хулиганом, конечно, был, но старался учиться. Мне всегда говорили, что трезвый я прекраснейший человек, заботливый, добрый, помощник. Но как только выпью, превращаюсь в монстра.
Видимо, я с этим родился. У меня в семье много пьющих: и дед, и отец, и тетя, и бабушка. Сам я с 12 лет, если было что пить, пил, из компании друзей выпивал больше всех. Первые проблемы появились уже в 15–16 лет — приводы в полицию, провалы в памяти. Алкоголь уже тогда заставлял делать такие вещи, что просыпаешься, сожалеешь о них, а сам просто не помнишь, что творил. Это были драки, нападения на товарищей, погромы, причинение вреда окружающим, порча имущества.
В школьные годы сдерживал недостаток денег и контроль родителей. Потом, когда переехал учиться в другой город, мог себе позволить выпивать каждый день, но это проблем не доставляло. Это казалось нормой. Можно было проснуться, перед парами выпить пива и пойти в институт. Все встречи с друзьями, все общение было связано с алкоголем.
Первые запои начались в 21 год, когда я окончил институт.
Помню, начал пить 1 мая, а проснулся 7-го. Я не мог поверить, что прошло столько дней.
Потом, когда запои начали повторяться, бывшая супруга поставила условие — лечиться. Меня отправили кодироваться в 22 года.
Продержаться получилось три месяца. Понимаете, если я не пью, это не значит, что я остаюсь трезвый. Даже говорил: «Лучше бы я пил». Потому что это «лекарство» избавляло от какой-то душевной боли, от какой-то злобы, обиды и так далее. Когда его забирают, все это накапливается и выливается на близких. Я не пил, но начал срываться, повышать голос, стало больше ссор, потому что у меня не было вещества, которое как бы замыливало на время проблемы.
В один из дней у меня произошел срыв, и после этого супруга со мной развелась. После развода я уходил в сильные запои, меня уволили с работы. Правда, не по статье, пожалели, но причина была именно в алкоголе.
Пил, не переставая, по три недели, по месяцу. Это были уже не те запои и не то состояние, как в студенческие годы. В студенчестве я мог общаться с людьми, стоять на ногах и быть при этом слегка пьяненьким. Теперь я день-два мог более-менее двигаться, а в остальные дни — лежал или ходил до магазина. Я уже немного понимал, кто я есть, проклевывалось, но я пытался как-то бороться, думал, сам справлюсь. Сам ходил кодироваться, и гипноз мне делали, и в реабилитационный центр я хотел поехать, и в монастырь меня хотели отправить.
Потом наступил тот момент, когда самообман перестал работать. Появлялось желание выпить, я понимал, что скоро начну и это уже будет надолго. Было такое, что я, предчувствуя свое состояние, сам от себя прятал ключи от дома, карточки, деньги, чтобы не выходить из комнаты, как у Бродского. Потом напивался и искал. А прятал, потому что знал, что могу причинить вред другим людям.
Страшно, когда просыпаешься и тебе рассказывают, что ты, например, разбил машину авторитетному человеку. Не помнишь и не веришь, что это был ты. Как ты можешь признать вину?
В аварию я попал лет в 25. Это была не моя машина. Мы договорились с товарищем, что я ее возьму, а потом отдам ему деньги. Сколько раз в жизни я зарекался и осуждал тех людей, про которых читал в новостях, что они пьяными попали в аварию, пока сам не оказался на их месте.
Это происходит моментально, безумие начинает преобладать. Я прекрасно помню это. Приехал на машине трезвый, поставил ее.
Начал выпивать, и вдруг пришла мысль — почему бы не поездить.
Я сел в машину, завел. И у меня не было этих мыслей: «Ты что делаешь? Соберись! Ты же пьяный», — нет, я ночью поехал по оживленной трассе. Ездил кругами.
В один момент что-то мне померещилось, что-то меня испугало, я резко дернул руль и врезался в столб. Хорошо, что не было людей, машин, что я никого не убил и сам только слегка пострадал. После этого меня достали из машины. Обошлось без милиции. Мы быстро убрали автомобиль. С товарищем после этой ситуации общение у нас закончилось, он не требовал денег, а я просто понимал, что остался должен. Деньги я ему отдал только четыре года назад, когда уже был в «Анонимных алкоголиках».
Но шел я в эту программу 3,5 года. Я уже смирился, что умру от алкоголизма еще до 30. Решил, что, наверное, это мой путь, моя судьба. На тот момент я был агностиком, осуждающим веру. Думал, что люди, которые ходят в храм, слабые, не умеющие жить. Это один из признаков алкоголика — лежишь в запое и размышляешь про себя, как другим нужно жить и что ты самый умный.
Я слышал, как говорят: «Если хотите знать, что такое ад, спросите у алкоголика или наркомана». Но вся загадочность этого заболевания в том, что проходит какое-то время — две недели, три недели, месяц после запоя, и разум просто забывает про этот ад. Разум говорит: «Илья, возьми бутылочку пива, жарко сейчас. Пятница, вечер. Будет весело, будет хорошо. Ты выпьешь ее, эту бутылочку, и остановишься, хотя сто раз до этого останавливаться не получалось». Но у алкоголика — а я именно алкоголик — пути назад нет, один глоток — и запой, потеря контроля.
Когда случился очередной мой срыв, я решил, что либо сейчас пойду в группу АА, когда мне плохо, либо я никогда этого не сделаю. Но так как из-за запоя передвигаться мне было сложно, я присоединился к онлайн-встрече. Я еще был пьяный, мне просто было интересно посмотреть, что это такое. Меня удивило, что они не сказали: нельзя пить, выбрось сейчас это. Меня приняли, меня поняли, мне сказали: «Хочешь пить? Пей, это твой выбор. Но если ты хочешь бросить пить, мы тебе расскажем, как это сделать».
Через два дня, протрезвев, я вызвал такси и поехал в группу АА. Было желание развернуться, поехать домой, но я его все-таки переборол. На следующий день я сказал себе, какой я молодец, как здорово. В этот же вечер мне захотелось выпить, но я снова поехал на собрание. С тех пор я трезвый 6 лет и 7 месяцев — это самый большой срок с 12 лет, потому что больше трех месяцев не пить у меня не получалось.
Я хожу в клуб почти каждый день, даже когда приезжаю в другие города, стараюсь там посещать встречи ребят. Это профилактика моей болезни. Диабетики колют инсулин, а это мое лекарство на данный момент, и оно не занимает столько времени, сколько занимали запои.
Один из шагов нашей программы — возместить ущерб, который ты нанес людям, будучи зависимым. Два года назад я вернул своему бывшему товарищу деньги за разбитую машину. Он, конечно, уже не ждал.
Тут еще такая штука: признание, что он болен алкоголизмом, должен сделать сам человек. Даже когда врач-нарколог ставил диагноз, что у меня вторая, переходящая в третью, стадия алкоголизма, я про себя говорил: «Хватит вам заливать! Что вы глупости говорите?» Если бы мне сказали, что я болен раком, я бы поверил. Здесь же болезнь полного отрицания, когда мне все вокруг говорят: «Илья, остановись, хватит, ты же рушишь свою жизнь!», а я в ответ: «Нет, все нормально, занимайтесь своими делами, а я знаю, как жить».
Придя в «Анонимные алкоголики», я пришел к Богу. Хотя жизнь и до этого вела меня потихонечку. Как-то я повредил себе голову и один из врачей-хирургов сказал, что я родился в рубашке. Я не помню, что случилось. Помню, что был весь в крови. У меня остались два шрама спереди и сзади на голове, а откуда — это для меня загадка.
После этого появилось чувство, что кто-то меня оберегает. Я стал своими словами молиться за родителей, за тех людей, кто мне помогал — бывшая супруга, ее родные. Были молитвы о том, чтобы побыстрее умереть. Потом я пришел в «Анонимные алкоголики», там для меня открылось, что духовность и религиозность — разные вещи. Начал изучать православие, посещать храм, читать книги, слушать батюшек. Не скажу, что я примерный прихожанин или соблюдаю все православные традиции, но стараюсь по силам.
Я пытаюсь наверстать то, что упустил в плане самореализации. Раньше меня пугали выходные, я не знал, что буду делать, сейчас у меня постоянно есть задачи. Трезвым я стал нужен миру, потому что на меня можно положиться. Сейчас я работаю сам на себя, занимаюсь общественной деятельностью, благотворительностью, выступаю на сцене — я актер любительского театра, научился играть на гитаре, начал писать песни, снимаю ролики. В общем, возвращается радость от мелочей жизни.
Желание выпить будет всегда, оно иногда есть и сейчас. Я — алкоголик на всю жизнь, потому что болезнь неизлечима, она может вернуться даже после 20 лет трезвости. Сорвавшись, я вернусь в то же состояние, в котором был в запое, может быть, еще хуже. Держит меня вера в Бога, программа «12 шагов анонимных алкоголиков» и осознание того, что я могу быть полезным другим алкоголикам, которые только пришли в программу.