Разговор о маленькой книге

Выход в свет книги отца Владимира Воробьева — важное событие в православном книгоиздании. Эта небольшая книжка замечательна тем, что самим фактом своего появления лишний раз напомнила о целом ряде больших проблем, которые до сих пор остаются нерешенными. И поэтому рецензия почти непроизвольно стала “размышлени­ем по поводу”. В общем, она получилась не строго соответствующей законам жанра. Неканонической.

Полезно ли душе “душеполезное” чтение?

В самом деле, почему небольшая (48 страничек) брошюрка, скромно изданная, даже толком не отредактированная, позволяет говорить о ней как о СОБЫТИИ? Ответ прост. Положение с подобного рода литературой, которую принято именовать душеполезной, сегодня без преувеличения можно назвать катастрофическим. Почему? Да потому, что хорошие, нужные книги тонут в потоке наскоро сделанных сборничков, по сути спекулирующих авторитетом святых подвижников. Всем, кто провел в Церкви хоть какое-то время, известны имена святителя Иоанна Златоуста, святителя Тихона Задонского, святителя Игнатия (Брянчанинова), святителя Феофана Затворника и других. Поэтому предприимчивые издатели и стряпают смело свои “тематические” сборники, составленные (причем не всегда понятно кем) довольно беспорядочно из цитат, вырванных из творений святых. Иногда неясно, какие цели (кроме коммерческих) преследуют книгоиздатели, создающие такие “шедевры духовности”. Кто и как может применить эти “1000 и 1” ответ на вопросы о духовной жизни — остается загадкой. Мы намеренно не приводим никаких названий — список может оказаться слишком длинным. Самое печальное здесь то, что БЕСПО­ЛЕЗНЫМИ для современного читателя оказываются мысли святых людей.

Возьмите литературу об исповеди. Пожалуй, самая трудная тема. Из большого количества книг и брошюр, знакомых нам, можно выделить, пожалуй, лишь книги архимандрита Лазаря, “Опыт построения исповеди” архимандрита Иоанна (Крестьянкина), книжку схиигумена Саввы “Плоды истинного покаяния” да тонюсенькую брошюрку епископа Афанасия (Евтича) “Новое слово о молитве, покаянии и посте”. В большинстве же книжек об исповеди в лучшем случае содержится перечень грехов — причем сути половины из них неофит не поймет без обстоятельного объяснения (которое, как правило, отсутствует). Тем более не найдете вы практически ни в одной книге серьезного рассмотрения проблем, связанных с современной практикой исповеди. И от общего потока книгу отца Владимира сразу отличает прямое указание именно на эти проблемы: непонимание исповедующимися смысла Таинства, общая исповедь, “очереди” перед аналоем, “холодность” священника и т. д. Причем автор не скрывает сложности проблем и не сваливает всю вину лишь на священников, либо, наоборот, на мирян. Отец Владимир пытается разобраться, как выходить из создавшегося положения, что следует делать прихожанам и их пастырям в современных условиях.

Общая исповедь: “молчи и кайся”?

В редакцию журнала “Фома” недавно пришло письмо от девушки, которая решила пойти на исповедь. Когда батюшка выяснил, что она была на исповеди всего лишь раз, давным-давно, он предложил ей … листочек со списком грехов: иди, милая, подготовься, а потом приходи! Придя домой, девушка (студентка 20-ти лет) стала “изучать”, в чем ей нужно каяться. Эффект от прочитанного был неожиданным: сути многих грехов она просто не поняла, а против некоторых, по ее словам, откровенно взбунтовалась (“Почему я должна каяться в том, что мне снится, в привязанности к дорогим мне людям, а также в том, что входила в храм Божий без страха… А я-то всегда считала, что в храм нужно входить с любовью…”). И в самом деле, чем может помочь юной девушке, имеющей довольно смутное представление о святоотеческом учении о грехе и страстях, простой перечень, составленный, судя по всему, из вопросов, предлагавшихся на исповеди монахам в прошлом веке! Да еще когда такой список дается, пусть с самыми благими намерениями, но безо всяких пояснений ²!

Конечно, нельзя во всем обвинять священников. Батюшки большинства московских приходов поставлены сегодня в сложнейшее положение. Типичная ситуация с исповедью описана в книге отца Владимира следующим образом: “Воскресный день <…> в церкви множество людей. Как всегда, на исповедь отводится очень мало времени. Начинается она во время часов и нужно как можно скорее исповедь закончить, по крайней мере, до выноса Чаши. Это не более полутора часов. Практически успеть поисповедовать всех невозможно. Если стоит сто человек, и по одной минуте исповедовать, то это уже час сорок минут. А там, может, не сто, а двести человек” (с. 26). Во многом такое положение вызвано частотой исповеди и ее жесткой связью с причащением. В ранней Церкви, отмечает отец Владимир, причащались часто, но исповедовались редко. Исповедь перед каждым причащением была принята в России в последние века. Поэтому частая исповедь — явление относительно новое. Значит ли это, что от такой практики лучше отказаться, чтобы не профанировать Таинство? Вряд ли сегодня это может быть выходом из создавшегося положения, считает отец Владимир. На примере некоторых западных приходов, отказавшихся от обязательной исповеди перед причастием, автор показывает, что так получается еще хуже: человек совсем перестает понимать, зачем это батюшка раз в год “пристает” к нему с какими-то вопросами. Так как же быть? Священник не имеет права профанировать исповедь (а если человек пришел впервые?), он обязан исповедовать человека, даже если тот не успеет причаститься. По мнению отца Владимира, священник перед исповедью может сказать примерно следующее: “Те из вас, кто причащался часто, недавно исповедовался, живет церковной жизнью и не имеет на совести тяжких грехов, пусть пройдут вперед и довольствуются краткой исповедью. Совсем краткой. Может быть, даже разрешительной молитвой <…> Те же, кто имеет тяжкие грехи неисповеданные или пришел вообще в первый раз на исповедь, те ни в коем случае не могут довольствоваться такой краткой исповедью. Они должны подождать и с ними нужно поговорить подробно” (с. 27).

Конечно, для этого необходимо, чтобы люди понимали, в чем состоит таинство покаяния — что это не просто “необходимый ритуал” перед причастием, а таинство, смысл которого — в воссоединении с Христом.

А что получается у нас? Ведь действительно, искушение, когда ты стоишь в “очереди на исповедь”, а рядом одна подруга с мольбой вопрошает другую: “Ну что говорить-то? Чего я сказать должна?”. А “знающая” помощница отвечает что-то вроде: “Молчи и кайся, спросит батюшка чего — говори: грешна, отче!”. Или еще менее приятная картина, когда стоящие позади исповедующегося вытягивают шеи, прислушиваясь к исповеди: нет, не потому, что им любопытны подробности грешной жизни ближнего, а потому, что они НЕ ЗНАЮТ, ЧТО ИМ ГОВОРИТЬ.

Вот поэтому так важно на исповеди внимание священника к прихожанину. Вот поэтому крайне необходимы сейчас такие книги, как книга отца Владимира. Иначе …

Хорошо, что возмущение девушки, написавшей письмо в редакцию, в итоге подтолкнуло ее к тому, чтобы больше узнать об исповеди. А скольких подобная “помощь” (в виде листочка со списком грехов) может навсегда от Церкви “отлучить”!

Как православные мамы могут воспитать поколение атеистов

Одна монахиня как-то с упоением говорила нам о приближающемся времени, когда вырастет поколение детей, воспитывавшихся в православных семьях. Нам же кажется, что наступления этого времени стоит ждать не столько с нетерпением, сколько с тревогой. И это — еще одна тема, которой отец Владимир уделяет много внимания. “Детям, воспитанным в верующих семьях, — пишет он, — со временем надоедает то, что им предлагают родители. Родители и священник должны быть к этому готовы. Привыкнув ко всему церковному, как к обычному, обыденному, как к тому, что навязывается старшими наравне со многим другим, что делать неприятно, неинтересно, но нужно, они начинают не вполне осознанно отвергать все это” (с. 12). И действительно, нередко во многих семьях очень сложно воспитать и сохранить самое главное — горение духа, жизнь в молитве, благоговение перед святыней. И виноваты в этом часто сами родители: “У нас мамы хотят молиться Богу, хотят простоять всю всенощную, а детей некуда деть. Поэтому они приходят в церковь с детьми, здесь отпускают их, а сами молятся Богу. И думают, что детьми должен заниматься кто-то другой. И дети бегают по храму, вокруг церкви, безобразничают, дерутся в самом храме. Мамы молятся Богу. В результате получается атеистическое воспитание. Такие дети легко вырастут революционерами, атеистами, людьми безнравственными, потому что у них убито чувство святыни, благоговения у них нет” (с. 17). В самом деле, такая родительская “ревность не по разуму” способна навсегда отвратить ребенка от Церкви.

В чем же видится выход? “Нужно, чтобы ребенок святое, великое получал в таком объеме, в каком он способен переварить” (с. 17). А как это сделать? Отец Владимир делится своими воспоминаниями: “Я прекрасно помню одну знакомую моей матери из близкой церковной семьи, у которой было много детей. И помню, что она своих детей с самого детства водила в церковь. Но как? Она приводила детей обычно к моменту причастия, или совсем незадолго до причастия. Они входили в церковь, где они должны были вести себя абсолютно благоговейно, там нужно было на цыпочках пройти, сложивши ручки, причаститься и сразу из церкви уходить. Она не давала им в церкви ни одного поворота головы сделать, ни одного слова сказать. Это святыня, это святая святых. Вот это она прививала своим детям и они выросли глубоко верующими людьми” (с. 17).

Нужно воспитать у ребенка самое главное — чувство святыни. А для этого необходимо сделать так, чтобы каждый поход в храм, каждая служба, каждое причастие были бы наградой для ребенка, долгожданной радостью и утешением: “Нужно так повернуть жизнь детей, чтобы они свою церковную жизнь заслужили. Если уж не выстрадать, то заслужить. Нужно как-то потрудиться для того, чтобы было можно пойти в церковь” (с. 18).

В чем каяться на исповеди “хорошему человеку”?

А как быть со взрослыми? Как быть, если ты пришел в Церковь, горя верой и желанием изменить себя? Смог от многого отказаться, стал жить новой жизнью, но со временем перестал ощущать то благоговение, с которым входил в храм, подходил к иконам, прикладывался к кресту… У взрослых, как и у детей, тоже может наступить привычка к церковной жизни, привычка к службе, которая способна погасить пламень веры: “Привыкание к святыне, привыкание к исповеди — это одно из самых страшных церковных зол в нашей церковной жизни” (с. 22). Внешне такие люди, казалось бы, не совершают ничего плохого, но и им почему-то с каждым разом все труднее и труднее каяться. Они как бы достигли определенного уровня, ниже которого стараются не опускаться, но и выше подняться не в силах. Автор пишет: “Здесь мы имеем дело с людьми, которые уже прочитали Евангелие, которые уже знают, что нужно часто причащаться, которые знают, что нельзя совершать смертных грехов, и, как правило, их не совершают. Не блудят, не воруют, не делают аборты, не пьянствуют, не колются наркотиками, не отрекаются от веры, не идут к разным экстрасенсам и колдунам и сами не занимаются спиритизмом. Можно сказать с удовлетворением, что уровень их нравственности значительно поднялся. Они теперь имеют такие запреты, ниже которых они не опускаются. Теперь они являются членами Церкви и живут церковной жизнью. Церковной, но благодатной ли жизнью?” (с. 28–29).

Вот и получается, что быть православным — это значит не совершать перечисленных выше проступков и регулярно ходить в церковь. Как сказала одна христианская писательница, мы привыкли жить с мнением, что быть православным — это вовремя креститься, потом венчаться, регулярно бывать на исповеди и причастии и в конце жизни обязательно “отпеться”.

Наверное, для кого-то эти слова прозвучат неожиданно, но эта неожиданность — лишь указание на то, что для многих из нас Церковь начинает становиться “тихой пристанью в мирной гавани”, а не кораблем спасения в бурном море мира. Слишком часто после неофитского взрыва интереса к Церкви и жгучего стремления жить духовной жизнью наступает “унылая пора” отстаивания служб, рапортов на исповеди и машинального чтения утренних и вечерних молитв.

На своем опыте и на опыте многих, пришедших в Церковь сравнительно недавно, можем засвидетельствовать, что это — одна из самых остро стоящих сегодня проблем. Быть может, самая острая. И даже более важная, чем разливающийся повсюду “соблазн неоязычества”. Ведь, чтобы противостоять миру языческой похоти и духовного ослепления, нужно не просто “верить в Бога”. Нужно хотеть верить.

Как-то раз один опытный священник на жалобы своего духовного сына о слабости веры ответил: “Ну что ты. Веры у нас подлинной, быть может, ни у кого нет. Христос говорит, что если имеешь веру с горчичное зерно — скажешь горе этой — пойди и ввергнись в море — пойдет и ввергнется. Такой силы веры нет. Но есть ЖЕЛАНИЕ ВЕРИТЬ. Желание жить духовной жизнью. Вот этот огонь и нужно в себе постоянно поддерживать”. Об этом огне, то есть о том, что является центром христианства и пишет отец Владимир. А таким центром, по мнению автора, для православного человека является ПОДВИГ.

“Я же не святой!”

Сегодня как-то мало принято говорить о подвиге. То ли слово какое-то сказочное, то ли ложное смирение не позволяет (куда, мол, нам до святых подвижников). В представлении современного человека святость редка и необязательна. Почему мы считаем, что эта мысль не является христианской? Да потому, что ее логическим продолжением должна стать идея о недостижимости духовной жизни вообще. О святости, о духовности начинают рассуждать, как о человеческой способности к определенным навыкам: кому-то дано играть на скрипке, кому-то нет. Кому-то дано жить духовной жизнью, но всем это невозможно. И здесь христианство принципиально утверждает обратное. “Есть люди, — пишет отец Владимир, — которым духовная жизнь понятней и легче дается, а другим труднее. Но учение Церкви говорит, что нет людей, для которых жизнь духовная невозможна. Она может быть трудна, но сама эта трудность, если ее преодолевать, даст человеку духовную жизнь. Это и будет подвиг.

Всякий человек может жить подвигом. Когда начинается подвиг, начинается духовная жизнь. Подвиг может иметь совершенно разные формы. Но все то, что человеку очень трудно, даже превосходит его силы, его естественные возможности — это и есть подвиг. Когда человек не может чего-то сделать, но с верой в то, что Бог ему поможет, устремляется навстречу этой трудности — вот это и есть подвиг. Как только таким подвигом веры, преодоления самого себя, своих страстей начинает жить человек, для него открывается духовная жизнь” (с. 30). Нормой же духовной жизни для христианина является святость. “Ведь по-настоящему, — пишет отец Владимир, — каждый христианин, каждый человек призван к святости. Иначе говоря, все те, кто приходит в Церковь, кто начинает жить церковной жизнью, должны постепенно делаться духовными людьми, праведными, святыми” (с. 45).

И пусть подвиг наш несоизмерим с трудами святых подвижников прошлого, — он по-прежнему является НЕОБХОДИМОСТЬЮ для духовной жизни. Только в подвиге, только подвигом начинается реальная жизнь с Богом — “Все остальное без благодатной жизни не имеет никакой цены, никакого смысла…” (с. 48).

От христиан сегодня часто можно услышать в разговоре: “Я же не святой”. Человек, который говорит это, не понимает, что здесь нет никакого оправдания его совести. Наоборот — это обвинение: ты-то как раз понимаешь, что должен быть святым, что должен до конца все это выполнить, что должен пройти весь этот путь. Но ты этого не делаешь, а значит — просто отговариваешься.

А делать это необходимо. Потому что Церковь — это не милое собрание хороших людей, создающих для себя мирок “духовного комфорта”. Церковь — это корабль, на котором люди должны переплыть бушующее, опасное море соблазнов и греха. И это те люди, ради которых Бог сделался Человеком. Для того, чтобы, как писал один святой, человек мог стать богом.