С ней совсем не было проблем
Мне позвонила коллега из другого родильного дома и попросила родоразрешить свою знакомую. К ним она не успевала — намечалось профилактическое мытье. Я с радостью согласилась.
Марина оказалась крупной дородной приятной женщиной с большими серо-зелеными глазами. Зубной техник. Но, как и водится у медработников — все сложно: поликистоз яичников, за плечами 10 лет бесплодия, 2 лапароскопии, бесчисленное множество гистероскопий, стимуляция, подготовка к ЭКО и вот — внезапная беременность. Почти всю беременность лежала на сохранении, поправилась почти на 20 кг, давление иногда пошаливает. Короче, всего помаленьку.
Несмотря на все это, Марина была оптимисткой, улыбалась и успокаивала меня. В 37 недель она легла в роддом (в то время еще лечила отеки, боясь присоединения преэклампсии). Оказалось, что мальчишка, довольно крупный, улегся в тазовое предлежание. УЗИ предсказало почти 4 кг, и я приняла решение, что будет кесарево сечение, осталось только решить, когда.
Марина была любимицей отделения. У нее были безобразные вены, точнее их просто не было, акушерки попадали с капельницей только с 5-й попытки, но Марина отшучивалась и обещала похудеть, когда придет в следующий раз за дочкой. Она не жаловалась на питание, ежедневно взвешивалась и измеряла давление без напоминаний. В общем, с ней совсем не было проблем.
В понедельник Марина сходила еще раз на УЗИ, плацента созрела, и я предложила операцию на вторник. Она замялась. «Я бы хотела в среду, там такая дата хорошая. Можно?» — «Да можно, конечно». На самом деле, я не люблю перекладывать даты операций, но в данном случае один день не решал ничего. Все так думали…
Утром в среду моя интерн бодрым голосом доложила мне, что все у всех хорошо. Три пациентки в отделении ожидают плановой операции. Сразу после конференции меня отвлекли на совещание, обязательное для всех заведующих, с которого я смогла вырваться лишь к Марининой операции. Марина уже лежала на операционном столе. «Давайте скорей! — командовал анестезиолог. — У нее синдром сдавления». Я намылась. «Ну, как дела? Как малыш? Шевелится?» — спросила я. «Да, все в порядке, сейчас затих, наверное, боится!» — засмеялась Марина.
Я поняла, что что-то не так, сразу, как разрезала матку. Воды были темно-зелеными, дотронувшись до ножки ребенка, я отдернула руку: кожа облезла, сошла слоем, словно у только что сваренной курицы. «Что это?» — прошептала в ужасе интерн. «Это мертворождение» — стараясь соблюдать спокойствие, ответила я.
Извлеченный ребенок лежал на пеленке. Жизнь покинула его несколько часов назад. «Как же так, я же слушала ее сегодня!» — интерн плакала.
«Так бывает именно там, где не ждешь. Кажется, что слышишь, любой акушер бывал в такой ситуации», — отвечала я, машинально заканчивая операцию. «Что я ей скажу? — думала я. — Что я ей скажу, когда она проснется (хорошо, что общий наркоз, хорошо, что она не слышит всхлипываний интерна). 10 лет труднейшего пути к материнству, и вот такой результат…»
Фото: unsplash
Два часа, пока Марина спала после операции (спасибо анестезиологу), я сидела в своем кабинете и думала, какими словами все объяснить. Ведь она спросит — почему?! А если бы вчера! Если бы вчера ее прооперировать — то ребенок был бы жив и здоров! Один день! Проклятый один день! И зачем я согласилась перенести дату, ну зачем! Мне хотелось кричать, хотелось выть, хотелось разорвать себя на части от бессилия что-либо изменить.
«Я и не верила, что у меня будет ребенок…»
Причина смерти была мне понятна при первом взгляде: тромбоз пуповины — крайне редкое фатальное осложнение беременности, никто не знает причин, никто не умеет профилактировать, никто не может диагностировать начало… Господи, но почему у нее?! Зазвонил телефон, в трубке голос дежурной анестезистки сообщил, что женщина проснулась, спрашивает об Артеме, своем сыне. «Я сейчас подойду!»
Не спрашивайте меня, какими словами, не спрашивайте меня, как. За долгие годы работы в акушерстве я научилась сказать, объяснить, принять истерику. Надо сказать, что Марина как-то очень спокойно восприняла то, что я сказала. А в конце добавила: «Я и не верила, что у меня будет ребенок…» «Он обязательно будет, — ответила я. — Надо разобраться, почему это случилось. У вас есть мой телефон. Позвоните мне, когда соберетесь с силами».
Я не думала ее увидеть снова, хотя каждый раз молилась, чтобы Марина когда-нибудь все же родила малыша. Спустя месяц я сидела на конференции и слушала докладчиков из Москвы. В перерыв подошла к председателю — профессору, академику с мировым уровнем — и, набравшись храбрости, спросила о причинах пуповинного тромбоза. Он развел руками, сказал, что причина неизвестна, это случайность, впрочем, в его практике была пара случаев повторения тромбоза пуповины у одной и той же пациентки. «А не мог ребенок унаследовать склонность к тромбозам от родителей, если они оба имеют схожие мутации?» Он улыбнулся: «Вы знаете, порой безумные мысли ведут к великим открытиям».
Просматривая список пациенток сегодняшнего приема, я увидела ее фамилию, предпоследняя. Прошло только полгода после бесполезного кесарева сечения. Я почти перестала себя корить за это. И вот предстоит встреча. Я нервничала. Марина зашла в кабинет в какой-то ослепительной воздушной блузке с красивым узором. Я даже не узнала ее, она вся светилась изнутри. В руках у нее был букет чайных роз. За Мариной вошел и ее муж Сергей. Они улыбались.
«Это вам!» — протянула она цветы. «Мне? За что?» — изумилась я. «Как за что — за то, что оперировали меня, за то, что все хорошо зажило. Я ходила на УЗИ, мне сказали, что все идеально и можно снова планировать ребенка». «Да, только оперировала я вас зря», — сказала я с нескрываемой досадой. «Зато посмотрели, как там у меня внутри, да еще кисту убрали. И вообще неизвестно, смогла бы я родить такого большого мертвого ребенка». «Ну вы оптимистка, Марина, конечно!»
Дальше мы долго говорили о причинах произошедшего, и я высказала свое предположение о семейной склонности к тромбозам. Оказалось, что у Марининой мамы было три выкидыша, а отец Сергея умер в 40 лет от инфаркта. Это усилило мое предположение. Упиралось все в то, что обследование обоих супругов стоило очень дорого. «Ничего, мы продадим кроватку и коляску, а Бог даст — купим потом. Теперь уж заранее ничего не будем покупать. Сначала обследуемся, как следует».
Когда они ушли, у меня осталось некое послевкусие, я четко ощутила, что теперь не смогу нормально жить, пока у Марины не родится ребенок, пока она не даст мне разрешение на свободу от тяжких мыслей и угрызений совести.
Дети раздаются на небесах
Через 3 недели Марина принесла мне результаты исследования себя и мужа. Она была заметно расстроена: «Там почти все результаты красные, и у меня, и у Сережи. У нас не будет детей, да?» Если честно, то результаты повергли меня в шок: 9 из 12 идентичных мутаций, то есть одинаковых у нее и у него.
«Вы не родственники?» — спросила я. «Нет, мы вообще из разных концов страны». «Удивительно! Могу только предположить, что ваш ребенок взял все доминантные мутации и погиб от тромбоза. Это лишь предположение, но мы попробуем вести вашу беременность на современных гепаринах. Хотелось бы верить, что это поможет».
Еще год мы терпеливо с Мариной пытались заставить яичники произвести яйцеклетку, но все тщетно: поликистоз прогрессировал, и надежд на беременность оставалось все меньше и меньше. «Марина, давайте готовиться на лапароскопию, надо опять прижигать кисты, иначе даже ЭКО не поможет. Я понимаю, что это будет уже третья, но я не вижу других способов».
Марина посидела, подумала. «Знаете, я должна съездить в одно место. Не знаю, как вы к этому относитесь». Она назвала имя святого, мощи которого находились в одном из монастырей области. «Я считаю, что дети раздаются на небесах, — ответила я. — Поэтому делайте все, что велит вам сердце. Все будет нелишним в данной ситуации».
Это было в ноябре, и Марина исчезла. Честно говоря, я решила, что она опустила руки или ушла к другому врачу. И все же мысль о ней меня не покидала. Каждый раз, приходя в консультацию, я с надеждой смотрела в список пациенток, но ее не было.
В майские праздники, получив за последние 5 лет несколько выходных подряд, я сидела на даче и лениво ковырялась в грядках. Я вообще неумелый садовод, моего усердия хватает лишь на то, чтобы посадить все, что задумала. И вот в самый захватывающий момент посадки очередной партии семян раздался телефонный звонок. «А у меня положительный тест!» — сообщил радостный голос Марины. Сначала кипяток, потом ведро ледяной воды выплеснулись мне на спину: «Как же я счастлива!»
Через неделю она сидела у меня на приеме и рассказывала, что делала эти полгода. «Я все неправильно делала в этой жизни, — говорила она. — Я тогда поехала к мощам, как и говорила вам. Так вот, меня встретил старец, говорят, его увидеть только за счастье, он почти ни с кем не общается.
И вот вышла я из храма, а он взял и подошел ко мне, и говорит: «Чтобы получать — надо спросить разрешение, а не выпрашивать. Иди теперь!»
И хитро так улыбнулся в бороду. Хотела я его спросить, что за разрешение и как его получить, да он повернулся и ушел. А еще вспомнила ваши слова, что дети на небесах раздаются. Вот тогда и решила, что надо просто подождать и молиться».
Я часто такое слышу. Бесплодные женщины — это особый род женщин, через всю жизнь у них пролегает боль, обида, уверенность в несправедливости мироустройства. Часто, испробовав все, что может предложить медицина, они бросаются в другую крайность и просто годами ничего не делают, просто ждут, молятся, объезжают множество святых мест и мест силы. Далеко не всегда это имеет эффект. Но я верю, что даже медицинские вмешательства могут им помочь, только если есть вера в успех. А вера — дело тонкое, индивидуальное…
Через 12 минут мне на руки выплеснулись зеленые воды
Новогодние праздники подходили к концу, был канун Рождества, я, разумеется, дежурила, потому что целых 5 дней до этого бездельничала. Телефонный звонок напугал меня, как-то очень неожиданно и резко он ворвался в тишину ординаторской. Увидела номер Марины, моя тревожность усилилась. «Он странно шевелится. Я вспомнила, что Артем шевелился так же накануне операции». Через 40 минут напуганная Марина лежала на кушетке в приемном покое. «Он все время меня толкает вот сюда», — она показала на конкретную точку справа на животе.
Я ощутила эти волнообразные шевеления. Сердцебиение ухом было совершенно нормальным. «Поднимайте ее на КТГ на этаж», — скомандовала я. Аппарат выдавал идеальные показатели и через 20 минут сообщил, что исследование окончено. «Все нормально, — радостно сообщила мне акушерка. — Отключаю от аппарата?»
«Давай еще продолжим исследование до 1 часа. Хорошо?» — что-то не давало мне покоя. Акушерка была недовольна, она хотела пойти попить чай, а тут придется еще 40 минут сторожить пациентку. Я слушала ровные сердцебиения, доносившиеся из коридора, почему-то нет учащений, отметила я для себя, заснул, что ли, малыш. На несколько минут я отвлеклась и тут поймала себя на ощущении, что характер звука изменился, сменился ритм. Я вышла в коридор.
Акушерка подняла голову за стойкой поста: «Вам тоже кажется, что реже становится?» — спросила она. Эта акушерка хоть и недовольна моим распоряжением, но она очень опытная. Она тоже это слышит. Мы подошли к Марине. На длинной ленте была почти идеальная кривая. Почти.
«Смотри, — я обратилась к акушерке, — за 20 минут этого не было видно, а сейчас понятно, что сердце постепенно замедляется». — «Да, точно». Тут аппарат издал противный звук тревоги: «Проверьте состояние плода! Проверьте датчики! Ухудшение состояния плода!» Я рефлекторно нащупала в кармане телефон: «Операционная? Срочно, разворачивайтесь. Острая гипоксия. Мы едем!» В ту же секунду я услышала, как по коридору моя акушерка уже везла каталку. Она все знает, она очень опытная…
Через 12 минут мне на руки выплеснулись зеленые воды, сердце замерло. «Неужели не успела…»
Мальчик не шевелился, но я ладонью ощутила редкие сердцебиения. «Только живи!» Я обтерла его пеленкой и почувствовала судорожный вздох.
Через минуту он кричал, отпихивая назойливого неонатолога, пытавшегося послушать его. «Все хорошо! Легкие чистые! Молодцы, акушеры!» — сообщила она. «Ну вот и разрешилась, девочка», — пробормотал старенький анестезиолог, поглаживая волосы спящей Марины.
Я вытащила послед и рассматривала его. Сквозь прозрачную блестящую оболочку пуповины просматривались черные столбики, словно четки, вдоль основного сосуда, пока еще не слившиеся в единый конгломерат. «Это тромбы?» — спросила меня ассистент. Я кивнула. Даже не верилось, что мы поймали те секунды, которые отделяют жизнь от смерти.
Фото: unsplash
«Не помогло мое лечение», — сказала я, вздохнув. «Как это не помогло? Помогло! — возразила мне ассистент. — Она до 37 недель доносила. Так редко бывает с таким количеством мутаций». Я опять кивнула — пожалуй, она права, хотя лекарство и не подействовало на пуповину. Открытия не будет, ну и ладно! Главное, что он жив и его уже поругивает в шутку акушерка за только что испачканные пеленки: «Не успел родиться, уже все перепачкал! Вот во что я тебя теперь заверну, а?» Малыш проворчал что-то и снова стал отпихивать от себя руки. «Сильный какой!»
И все же найдите минутку и отпразднуйте
Через 4 часа я принесла Рому к только что проснувшейся Марине. Обычно мы так не делаем, но я не могла поступить по-другому. Рома чмокал губами и сонно приоткрывал глазки. «Боже, какой хорошенький! — воскликнула Марина. — Можно мне взять его на руки?» Она с трудом уселась в кровати, и я положила ей Рому на колени. В полутемной комнате Марина была одна. Лампочка под пеленкой (чтобы не раздражать пациенток) слегка мерцала и напоминала свет от свечи. За окном шел снег, дорогу совсем замело. Где-то очень далеко слышался рокот трактора, пытающегося расчистить путь для скорых.
«Спасибо вам!» — Марина прижала к себе Ромку. Шапочка, которую надевают на время операции, слетела, и роскошные черные длинные волосы упали Марине на плечи.
И было в этом что-то волшебное, что-то невозможно сказочное… Снег за окном… Приглушенный свет… Женщина с ребенком на руках… зимняя ночь… тишина…
«Вы пойдете праздновать Рождество?» — «Особо некогда праздновать, — ответила я. — К ночи как всегда полная родовая собралась». — «И все же найдите минутку и отпразднуйте! И за нас с Ромкой тоже…»
Это было мое разрешение… разрешение на Рождество.
Из другого конца коридора, со стороны родовой, раздался первый крик еще одного новорожденного. Жизнь бесконечна…