Разум и чувства. Беседа с матушкой Натальей Гиревой. Часть 1.
Знаете, я с детства категорически не хотела выходить замуж… В юности это мнение во мне утвердилось, благодаря, как ни странно, чтению. В доме было большая библиотека, читать я начала с четырёх лет. Отечественная и западная классика была «проглочена» к двенадцати годам, а на юность выпало увлечение иностранной литературой. Модернизм, негативизм, символизм породили в душе смятение, заглушили источники чувств. В литературе любовью часто называют, страсть — болезненное состояние, которое толкает человека на безумные поступки, даже доводит до самоубийства. От нас была закрыто понимание любви, которая происходит от добродетели, от веры в Бога.
Слово «брак» для меня тогда означало что-то плохое, некачественное. Любовь в обыденной жизни проявляется не совсем так, как в романах. Иногда она настолько естественно поддерживает нас, что мы и не замечаем её. Вот и мне было очень хорошо, меня любили близкие, заботились обо мне, а я считала, что так и должно быть. Раз меня все любят и хвалят, значит это Я такая хорошая. По этой же причине и измышления своего умишки принимала за истины. В школе я даже писала, что мне не нравится Татьяна Ларина: любила одного, а замуж вышла за другого! Какой же это идеал? Мне казалось, что Пушкин смеётся над Татьяной, над её любовью. Это произведение против любви – я была в этом уверена. Сейчас бы я просто пожалела Татьяну, а само произведение оценила бы как социальную драму.
Мне даже сны снились очень странные, будто я убегаю из-под венца в самую последнюю минуту. Если бы мне тогда сказали, что я не просто выйду замуж, а мой муж еще и станет священником, а я – многодетной матерью… Ни за что бы не поверила. Так хочется сказать стоящим на пороге жизни: не лишайте себя любви, семьи, детей. Не меняйте эти Божьи дары на выгоду или карьеру. Я ещё не видела, ни одного счастливого карьериста и тем более карьеристки. Это несчастные люди, даже если они сами этого еще не осознают. Семья дает гораздо больше…
ДВА НАТЕЛЬНЫХ КРЕСТИКА
Я выросла в Воронеже. Мечтания и развитое воображение привели меня в театр. Мой мудрый дедушка сказал: «Если хочешь понять — что это такое, начни с вешалки». И я начала с бутафорского цеха оперного театра. А неведомые мне тогда силы начали процесс моего прозрения.
Все начало стремительно меняться после того, как я попала в Сибирь, в Красноярск. Работа, учёба, походы. Оказалось, что мир не ограничен пыльными кулисами и книжным форматом. Огромное море тайги, небо, скала которую надо пройти и чувство вершины…
А дальше был Абакан, потом Барнаул, куда я, помощник режиссера по литературной части, приехала устраивать гастроли нашего детского театра. Вот там мы и встретились с моим будущим мужем. Отец Павел – тогда еще просто Павел – родился в этом городе, вопреки предсказаниям врачей и благодаря мужеству и любви своей матери. Она не верила никому, она слышала внутри себя твёрдый, спокойный голос: «У тебя будет сын». И он родился, вырос на парном молоке с мёдом и на частушках, которые пела его бабушка под дедушкину балалайку. Я жила в других традициях, в более рафинированных условиях, и у меня разум порой сдерживает движение сердца, а у батюшки все это очень естественно и ярко проявляется. Он у нас человек горячий.
Мы не были знакомы в то время, когда Павел учился в Институте культуры, работал актером в театре. Но все вспоминают его необычный темперамент, поразительную способность к импровизации. Даже своим цветом волос он похож на огонь. Но, сами знаете, профессия актера непростая, здесь нельзя беречь силы, надо проживать жизнь за себя и за своих героев. Однажды можно проснуться с опустошённой душой и не узнать самого себя. Вероятно, прирожденная естественность и желание внутренней свободы уберегли Павла от этой беды. Осознанной веры у него тогда ещё не было. Таинство Крещения принял без оглашения, как большинство людей в наше время. Крест после крещения он больше никогда не снимал, что вызывало у многих недоумение, а иногда и откровенную агрессию. Зато бабушка была рада. Она никогда не оставляла молитву. А сама носила два крестика: свой и мамы Павла. В какой-то момент он ушел из театра, стал жить в лесу на туристской подставе почти отшельником, а летом – на турбазе работал инструктором конных маршрутов.
Когда мы встретились с Павлом, я не была даже крещена. Увлекалась восточной философией, даже несколько лет не ела мяса. Но, слава Богу, никаких посвящений не принимала и «учителей» сторонилась. У нас в семье никто не ходил в храм и не молился. Добрые, честные, жертвенные – мои родные жили по-христиански, но без Христа. Только из далёкой Франции, из эмиграции приходили письма от бабушки, которые она всегда завершала такими не понятными мне тогда словами: «С нами Бог!» Рабу Божью Серафиму до последнего дня возили в церковь на колясочке, где она молилась за нас и за свою Родину, удерживая в своём больном сердце Любовь, которой нам всем так не хватало.
Мои повзрослевшие дочери всё чаще спрашивают меня: «Мама, когда ты встретила папу, что ты почувствовала? Говорят, должна пробежать какая-то искра?» Я всегда смущаюсь. Потому, что это была не искра, это было чувство родства. Сейчас я уже привыкла к тому, что в моей жизни стали появляться люди, которые при первой же встрече кажутся мне родными. Я думаю, многие знакомы с этим чувством. Но тогда это было так неожиданно!
И ещё: в квартире Павла, на книжной полке я увидела небольшую икону — образ Казанской Божьей Матери. Первый раз я видела икону так близко. В музеях я их как-то не замечала, а в храмах не бывала. Образ мне очень понравился, в нем было что-то сокровенное, притягательное.
Так вот, мы познакомились, несколько раз встречались, куда-то ездили. А когда наши гастроли подошли к концу, мы договорились вместе пойти в поход к Акемскому озеру, к таинственной горе с двумя вершинами. Места там поразительной красоты. Проходишь через все природные зоны: тайга, лесотундра, снежные вершины, ледники. Я уехала домой, погрузилась в привычный круговорот дел. И тут начались неожиданные события.
Сначала появился крестик. Старый, медный, стёртый по краям. Друг Павла работал вместе со мной, его удивляло, почему я некрещеная. И он подарил мне этот крестик. Я его почему-то сразу надела, не думая о том, что сначала надо принять Таинство… Потом я увидела Библию, которая до сих пор стоит у меня перед глазами: большая красная книга с золотыми буквами, выпущенная к юбилею Крещения Руси. Это сейчас духовные книги продаются на каждом шагу, а тогда, в 80-е годы это была большая редкость. Я стала её листать и открыла сразу Послание апостола Павла к Коринфянам. То, что я прочитала, поразило меня. Я никогда не встречала мысли такой силы, глубины и огня. «И если я раздам имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего. Не раздражается, не мыслит зла…»
«СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА»: В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
Мы в своих кругах говорили о чем угодно: о свободе, о политике, об интеллекте. Особую популярность имели рассуждения о расширении ума до космогонических пониманий, но от всего этого веяло холодом. Это была всего лишь игра разума, игра в бисер. Мы просто стеснялись своих чистых чувств. Очки из осколков кривого зеркала завели нас в чертоги Снежной Королевы, к озеру ледяного разума. Мы были даже лишены возможности прочитать, какой силой Герда спасла своего Кая — из сказок выбросили всё, что могло растопить наши сердца. Я занималась подбором репертуара в своем театре, и долго не могла понять: почему у нас так плохо с детскими пьесами? Почему положительные герои так неубедительны, а отрицательные так притягательны? Мне даже стало казаться, что мы делаем какую-то дурную работу, привлекаем души детей к злу. Особенно это беспокоило меня во время работы над своим дипломным спектаклем. Это как раз была «Снежная королева». Дети, смотревшие наш советский мультфильм, среди которых я проводила опрос, отвечали, что им больше всего в этой сказке нравится Снежная Королева – она сильная и красивая и некоторые очень хотели быть на неё похожими. А быть Гердой мало кто хотел. Девочки признавались, что они бы так не смогли.
И вот тогда я задумалась. Что сделало маленькую девочку такой сильной? И стала искать. Сначала всё про Андерсена. Оказалось, он был очень верующим человеком. Это мне ни о чем тогда не говорило… А потом в библиотеке обнаружилось академическое издание — подстрочный перевод известных сказок. Сейчас об этом много пишут, но двадцать пять лет назад об этом знали очень немногие. Сказка заканчивается Евангельскими словами о том, что если не будете как дети – не войдёте в Царство небесное. Ангелы в сказке огненными мечами прокладывали дорогу среди демонов, когда девочка читала молитву «Отче Наш». А Кай, как и Фауст, хотел остановить мгновение, поразившись ледяной правильностью снежинки. И многое, что меняет жизнь и позволяет понять то, что сказка не ложь.
Из театра я ушла после похода. Даже не пытаясь объяснить, зачем это делаю. Вряд ли кто- то смог бы меня понять. Могучие Алтайские горы, звездное небо, стремительные реки рассеяли последние сомнения. Я среди этой красоты просила у Того, Чьё имя ещё не знала: дай мне силы обнять задыхающийся мир, я хочу помочь. Мое сердце еще не знало, что это за битва…
ВСТРЕЧА С ДУХОВНИКОМ
Мы поженились с Павлом, родилась наша старшая дочь Аня. Мы прожили почти год на берегу бурной реки Катуни, среди пронзительной красоты. Павел был рядом, но мы ещё не знали, как сложится наша жизнь. Я приняла Крещение, но никто не объяснил мне, что Таинство начинается с покаяния, с перемены образа мыслей, что Таинство нельзя принимать, оставаясь по духу язычником.
В один прекрасный момент всё сложилось так, что мы были вынуждены уехать из своего «эдемского сада» в город. Это было против нашей воли, наперекор всем планам и мечтам. Я даже машин на улицах долгое время пугалась, а работать пришлось в библиотеке, среди книжной пыли и мрачной тишины. Павла взяли на работу в родной институт. Но была одна большая радость – мы ждали нашу Дашуту и готовы были ради неё потерпеть.
Павел встретил своего будущего духовного отца в Москве. Кафедра направила его в ГИТИС, на курсы повышения квалификации. И он, конечно же, неслучайно оказался на беседах, покойного ныне, отца Димитрия Дудко. В его приходе было очень интересное движение: прихожане молились за тех, кто не может избавиться от пагубных страстей: курения и винопития. Батюшка подходил к каждому с блокнотом и спрашивал – а у него еще такой интересный говор был: «Куритя? Пьётя? А сколько можетя продержаться? Месяц можетя? А мы за вас помолимся». Записал и Павла, тот не мог отказать такому необычному, словно светящемуся изнутри человеку. Так появился в нашей жизни отец Димитрий и его записки, сделанные им в тюремном заключении. Ксерокопии были плохие, с трудом разбирали строчку за сточкой и поражались каждой мысли. Особенно меня, человека рационального, удивляло то, как батюшка говорил о своих гонениях. Он благодарил Бога за свою Голгофу!
После каждой встречи с о. Дмитрием Павел преображался. Батюшка обладал огромным даром щедрости души, мог понять наши слабости, увидеть за ними искренние движения, по-детски радовался нашему взрослению. От скольких ошибок и заблуждений уберегла нас его горячая молитва и любовь! Именно в его глазах я впервые увидела отблеск того Нетварного Света, который может разжечь в другом огонь веры. Павел часто говорил о том, что рядом с о. Димитрием все вопросы, о которых думал, которые мучили, становятся понятными, даже без слов; и хочется просто быть рядом – греться, как у печки.
А вопросов было немало. И почему я не могла ходить в храм, потому что в храм я шла для себя, к себе, а не к Богу. И желания ничем не отличались от прежних, что были до Крещения. Как, например, мечта уехать подальше от людей, в тайгу. Всё к тому и шло. Появились англичане, желающие основать в Алтайском краю туристический бизнес. Павел им очень понравился своей ирландской внешностью. С рыжей бородой, голубыми глазами, своей мощностью он походил на викинга.
Мы уже почти решились, но о. Дмитрий просил Павла не подписывать контракт больше, чем на год. Вот уже и место было выбрано. И вершина снежная видна, как жена просила, и речка, и глухомань – за сто километров ни одной человеческой души. Выбраться можно только на вертолёте, да и то один-два раза в год. А у нас уже две девочки, третья вот-вот должна родиться.
В это время Павел уже ходил в храм: помогал в алтаре. Учился читать, петь, это получалось без особого труда, с радостью. Настоятель, узнав о наших планах, предложил прийти в храм окончательно. А отец Дмитрий спросил у Павла: «А ты подумал, как будешь столько времени без Причастия, без Таинств?» И пока супруг мой шёл домой, у него словно пелена с глаз упала. Пришёл и сказал, что никуда мы не едем, а он идёт служить в храм. Я была в недоумении, как можно сравнить волю-вольную с жизнью уборщика алтаря (так раньше называлась должность алтарника). И сколько он терял, знают только те, кто через это прошёл. Особенно в те времена.
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Так у нас началась новая жизнь. Мы переехали из квартиры в частный дом без удобств — хотели, чтобы наши дети росли ближе к природе. Стали воцерковляться. На первой исповеди через полтора года после Крещения моя душа наконец-то вздохнула о том, что Крещение я приняла без должной веры. А батюшка кротко так мне сказал: «На коленочки почаще надо вставать…»
В первые годы было много искушений. Я тогда мало знала о Православии. Столько было намешано в голове. Например, я спорила с Павлом. C читала себя такой грамотной — прочитала Евангелие не один раз! Но это было чтение прелестное («прелесть» в церк.-слав. языке означает «обман в высшей степени»). Это когда читаешь о праведности и думаешь: вот это про меня. Чувство собственной греховности, вины перед Богом и людьми пришло намного позже.
После очередного спора с Павлом мне приснился сон. Запомнился из него человек с очень добрыми глазами, чистыми, как небо, и голос: «Еще и враги не пришли, а вы уже перессорились…» И я поняла тогда больше, чем, если бы прочитала десяток книг. Поняла, что наши испытания впереди, и мы должны быть вместе, несмотря ни на что. Пусть я не понимаю, зачем Павел молится, постится, ходит в храм, но при этом он такой терпеливый, любящий, не поучает нас, не укоряет.
Постепенно, преодолевая трудности и сомнения, с помощью Божьей, мы пришли под венец. О нашем венчании могу сказать словами из «Повести временных лет»: «И не вемы, на небе мы были или на земле…» Для меня величие Таинства Венчания в том, что люди вместе стоят перед лицом Бога. Это можно сравнить с начертанием первой буквы нашей азбуки, буквой «А». Если представить себе, что с двух сторон, в основании стоят мужчина и женщина, взявшись за руки, то эти руки становятся ступенькой, которая ведёт в небо, получается лестница. Двое, становясь все ближе на пути к Богу и друг к другу, – сходятся в одной точке, в Истине — прорастают в вечную жизнь.
Кстати сказать, в удивительной славянской азбуке первая буква «Аз» несёт в себе величайший смысл. Для меня было большим откровением узнать то, что «Аз» подобно нашему местоимению «Я», но, как буква, стоит на первом месте. А вот звуком «Я» славяне обозначали понятие «Их». Текст «…и побежду я», переводиться так: «и одолею их». Благодаря загадочным реформам в нашем языке из азбуки были изгнаны шесть последних букв и «я» оказалась последней. Нашему народу помогли забыть то, что славяне, принявшие христианство, говоря о себе «аз», научались благодарно осознавать свою причастность к Сущему. Наша «Аз» подобна греческой букве «альфа». Одно из значений этого греческого слова – «начало». Во многих древних языках первая буква символизировала начало всех начал. Но первая христианская азбука позволяет нам полнее понять замысел Творца.
В современной азбуке это утеряно, поэтому нам непонятен церковно-славянский язык, тексты богослужений, Библии. Нам всё непонятней становится литературный язык. Читаем, часто не понимая значения слов, а значит, замысел остается непрочитанным. Слово уходит из нашей жизни. Я уверенна, что язык народа выполняет роль иммунитета. А каждая буква нашей христианской азбуки засеивает поле человеческой души добродетелями. Это не просто слова, это послание: Живете, Зело, Земля… Како, Люди, Мыслите… Рцы, Слово, Твердо. Так из века в век учили детей.
(продолжение следует…)