Зависимости предопределены?
— Как долго вы изучаете проблему компьютерной зависимости, что вас больше всего волнует?
— Я много работаю с родителями. Когда они обращаются с трудностями обучения, поведения детей, часто оказывается, что один из камней преткновения — это общение ребенка с гаджетами. Здесь мне, как ни странно, очень сложно бывает определить, где причина, а где следствие — все-таки трудности возникают из-за компьютерной зависимости или компьютерная зависимость возникает из-за того, что определенным образом родители не выстроили границы.
Я не склонна демонизировать гаджеты. Важно разделять формат и контент. Как я всегда говорю, на планшете можно играть в шахматы, а читать можно и бульварную газету. Я всегда спрашиваю родителей: «Что вы выберете для своего ребенка?»
С моей точки зрения, нельзя демонизировать непосредственно источник, бумага это будет или экран.
Необходимо говорить о том, какой контент мы выбираем, который наши дети потребляют с экрана.
Во-вторых, какие есть ограничения и правила. У нас, у взрослых, если вы заметили, тоже возникают с этим проблемы, и соответственно, у детей.
— Недавно в одном блоге по детской нейропсихологии встретила — все зависимости предопределены. Если вы заберете у него смартфон, компьютер, то он ударится в какую-то другую зависимость, все связано с биологическими процессами. Это так?
— Во-первых, начнем с того, что это одна из главнейших проблем — что определяется генетикой, а что — средой. Мы можем сказать, что действительно существуют генетические предрасположенности к зависимостям вообще. Судя по всему, этих предрасположенностей несколько разных видов, которые влияют на биохимию нашего головного мозга.
Самый простой пример — есть нейромедиатор дофамин, который вызывает у нас удовольствие от предвкушения того, что мы сделаем или получим. Он у всех в разных объемах создается. Кроме того, есть такое понятие, как обратный захват дофамина. Синаптическая щель — это место контакта между двумя нейронами, где они соединяются. Эта связь биохимическая. Когда нейромедиаторы свою роль сыграли, они осуществляют обратный захват и попадают в эту щель. У людей есть предрасположенность к тому, какое количество дофамина вернется.
Наталья Романова-Африкантова
Действительно, такие генетические предрасположенности могут существовать. Это склонность не к алкоголизму, наркомании или компьютерной зависимости, а к аддикциям вообще. У таких людей часто одна зависимость может сменять другую. Я всегда объясняю, что такой человек в равной степени может быть алкоголиком или трудоголиком. Потому что трудоголизм истинный — тоже аддикция, повторяющееся поведение.
Действительно, предрасположенность может быть, и причина ее появления иногда генетическая, но не во всех случаях.
Опять же, не все случаи генетической предрасположенности приведут к зависимостям, и не все случаи зависимости обусловлены генетической предрасположенностью.
— Если мы говорим про генетическую предрасположенность, то здесь надо смотреть на родственников — что происходит у папы, у дедушки, у бабушки, есть ли люди с зависимостями в семье? Как понять это про своего ребенка?
— Мне кажется, что нужно смотреть на ребенка, а не на его папу или дедушку. Если смотреть на родственников, это вызовет обиду и лишнюю тревогу, и лишний анализ у родителей. Смотреть нужно на самого ребенка.
Instagram, игры, сериалы — как не залипать
— На что обратить внимание?
— В первую очередь мы должны отслеживать, может ли ребенок остановиться. Я всегда за то, чтобы он умел останавливаться сам с того возраста, когда мы ему впервые предоставляем гаджет. Не мы говорим: «Время вышло, заканчивай». А договариваемся: «Когда время закончится, ты выключаешь планшет». Или он убирает гаджет, когда прозвенит звонок, или когда песочные часы пересыпятся, или когда сработает самый простой кухонный таймер.
— Есть дети, которые могут остановиться в такой ситуации?
— Есть. Если это одно из условий потребления, если это одно из условий допуска к гаджету.
— Тогда по-другому спрошу. С какого возраста это можно от ребенка требовать — с трех, с четырех или семи лет?
— Это очень по-разному, многое зависит от самих детей. Но, в общем, лет с пяти, наверное, можно.
Здесь очень сложно потребовать. Если это практиковать с того времени, как ребенок получил доступ к экрану, то не возникает сомнений, что может быть как-то по-другому. Если ребенок не может остановиться, то мы говорим: «Знаешь, видимо, ты еще не готов к тому, чтобы проводить время за экраном», — это правда, и мы экран изымаем.
Если мы не можем переключить ребенка от экрана, предложив ему игру, общение, прогулку, то мы можем предположить — есть проблема. Не глядя на то, была ли у кого-то в семье зависимость.
— Помню, как появились первые мобильные телефоны с играми, где надо было шариками стрелять. И я стреляла, хотя тогда уже замужем была, мне было 26–27 лет. Хорошо помню свой опыт — ты не можешь остановиться, пока не пройдешь все 12 уровней, играешь с утра до вечера. У тебя немножко трясется рука. Но потом ты закрываешь глаза, у тебя перед глазами маячит эта компьютерная игра, и наутро ты думаешь: «Боже, никогда больше!» И сносишь все с телефона и больше не устанавливаешь, потому что знаешь, что это закончится абсолютно убитыми тремя днями. Что-то поменялось сейчас в том, как дети и взрослые взаимодействуют с игровым контентом?
— Вы знаете, хороший вопрос задавали про верифицируемые исследования, связанные с компьютерной зависимостью. С одной стороны, их очень много. С другой — вопрос очень сложный.
Вы сейчас рассказывали про то, как вы до утра играли в компьютер. Лично у меня была зависимость — я не могла отложить книжку, пока я ее не дочитаю. Уже рассвет, через полтора часа вставать, но пока я до конца не прочитала, я точно так же спать не ложилась, и с утра родители не понимали, почему меня не разбудить, почему я не могу пойти в школу, почему у меня такое состояние. У меня реально утренняя тошнота была от того, что я спала всего полтора часа. Это тоже пример.
Сложно сказать, как изменились люди, как изменились игры, потому что слишком разнообразным стал тот контент, который можно потреблять. По-прежнему очень сложно, какое исследование считать верифицируемым.
Ребенок или взрослый проводит в гаджете много времени, но при этом он там общается со своими друзьями.
Что лучше в условиях пандемии — отказаться от гаджета и потерять контакт со сверстниками? Или все-таки быть в чатах со своими друзьями, с теми, кого он реально знает.
Играть в шахматы онлайн по сетке, изучать новое или смотреть бесконечно ленту лайков, которая не дает времени сосредоточиться — разные вещи.
Совершенно точно, что и сейчас есть контент, который вызывает залипание, как мы называем. Контент, от которого сложно оторваться, сложно остановиться.
— Насчет бесконечной ленты…
— Да, например, когда дети смотрят, как кто-то другой проходит компьютерные игры. Вырабатывается этот адреналин, интерес, он никуда не потратится, потому что ты свое внимание не включаешь даже на то, чтобы играть.
Это бесконечные видео-залипалки, где открывают какие-нибудь новые игрушки, покупки и так далее. Вырабатывается тот самый дофамин — предвкушение, что же там, интерес. Наш мозг не очень сильно различает реальное и виртуальное. Мы получаем от этого удовольствие, когда в ленте куча роликов, которые идут друг за другом. Безусловно, и сейчас есть такой контент, который будет вызывать залипание и невозможность от него отвлечься.
Безусловно, есть хороший контент, который может вызвать залипание. Я не плохие книжки читала до шести утра, не бульварную прессу.
Здесь — как тогда, так и сейчас — вопрос в осознанности. С моей точки зрения, самое важное — это научить детей осознанности, целевому поведению. Понимаю ли я, что сейчас делаю, какая у меня задача. Либо я разрешаю себе еще какое-то время провести за занятием, пусть даже не самым полезным. Иногда и нам, взрослым, и детям нужно не самый интеллектуальный, возможно, контент употребить. Но считаю, что это не должно быть просмотром чужих прохождений игр или распаковок.
— Для кого-то посмотреть сериал на Netflix на английском языке — это времяпровождение довольно невысокого уровня.
— Да-да. Вместо очередного вебинара, научного семинара или конференции, я сегодня позволю себе сериал «Корона» на английском языке.
Почему ребенок не может выучить таблицу умножения
— Как помочь и себе, и ребенку сохранить концентрацию? На днях мне надо было прислать в рабочую группу ссылку на свой прямой эфир. Я семь раз заходила в Instagram, и только потом вспоминала, что нужно сделать. Открываешь интернет вроде бы на три минуты — посмотреть последние новости, а через час ты читаешь про то, какое платье было на Кейт Миддлтон во время последнего модного показа. Как ты там оказался, абсолютно непонятно.
— Очень хороший вопрос. Это действительно важно. Когда мы не позволяем себе сосредотачиваться долгое время на одной задаче, та сеть нашего мозга, которая отвечает за эту способность, начинает барахлить. Если это происходит постоянно — а это так, потому что нас все время что-то отвлекает — ситуация еще более сложная.
Мессенджер мигает, отключишь — запиликает телефон, выключишь и его — придут уведомления на часы и так далее. Действительно, это постоянное переключение.
Когда-то многозадачность была модной. Но с точки зрения науки это плохо. В работу нужно погружаться. Сеть, которая отвечает за нашу сосредоточенность, включается не сразу, а минут через 20 после начала работы. Поэтому очень важно и себе давать время для задач, требующих внимания и сил.
Мне помогает самолетный режим. Когда мне нужно над чем-то поработать, я скачиваю из облака все, что мне нужно, открываю все файлы и просто включаю самолетный режим везде. И таймер, который через полтора часа меня из этого режима сосредоточенности разбудит.
Одна из самых больших угроз современного потребления информации — мы стремительно теряем концентрацию, возможность сосредоточенно работать.
Поэтому важно давать себе время на это. Важно читать большие сложные тексты. Кроме ленты Facebook и Instagram читать книги. Когда мы в течение часа погружены в сюжет, а не переключаемся.
Есть практика осознанности — mindfulness (mind — это сознание, fulness — наполненность). Это когнитивно-поведенческая терапия четвертого поколения, которая в XXI веке обучает людей тому, что пару тысяч лет назад было совершенно очевидно.
Представьте наше сознание как фонарик, с которым мы ходим по лабиринту. Наше внимание — это то, что фонарик в данный момент освещает — это одна из принятых метафор внимания. Сейчас чаще всего и у детей, и у взрослых этот фонарик так мечется — мы смотрим в одну сторону, фонарик светит в другую, мы переключаемся туда. Очень часто мы даже не можем ответить на вопрос, куда сейчас светит наш фонарик, где на самом деле мое внимание?
Практики mindfulness как раз помогают научиться понимать, где в данный момент твое внимание, на чем оно сосредоточено. Эти практики есть для детей и для взрослых, и, судя по всему, они действительно работают.
— Иногда пожилые люди говорят: «Что-то хотела тебе сказать и забыла. Зачем шла в эту комнату, не помню». Поняла, что я абсолютно как моя бабушка себя веду. Что-то я тут делаю в этом WhatsApp, что-то кому-то я хотела отправить, а что — уже забыла за две минуты. Параллельно нам пишут комментарий про то, что дети, сидящие в сети, испытывают сложности с тем, чтобы запомнить таблицу умножения, не работает долговременная память. Это где-то близкие, получается, процессы концентрации, памяти, сосредоточенности?
— Эти процессы сквозные — память работает только тогда, когда работает внимание. Если мы говорим о произвольной памяти, когда нам нужно что-то запомнить, мы должны обратить на это внимание, по-другому у нас никак не получится. Это сквозные процессы.
История с таблицей умножения — моя любимая, но сложная. Во-первых, сейчас есть некоторые школьные программы, в частности «Перспектива», которая зачем-то во втором классе ни с того ни с сего вдруг дает эту таблицу умножения и требует ее запомнить. Потом на год таблица умножения пропадает из программы, и в третьем классе, чуть ли не в третьей четверти, появляются снова задачи на умножение, и дети забывают. И родители ко мне обращаются с жалобами, что «учили, учили таблицу умножения, а он ее забыл». Когда ты год не пользуешься таким достаточно механическим объемом информации, который у тебя никаких особенных ассоциативных связей и эмоций не вызвал, то немудрено ее не запомнить и не выучить.
Поэтому я не уверена, что это всегда связано с тем, что дети сидят в сети. Но когда мы говорим о нарушении долговременной памяти, связанном с неуемным потреблением информации, скорее это все-таки именно нарушение внимания. Нужно уже обращаться к специалисту и смотреть, что в реальности с памятью, не нужна ли там помощь.
В чем еще может быть проблема? Для перевода информации в долговременную память есть специальные процессы, которые осуществляются, когда мы спим. Мозг отбирает информацию, которую мы употребили в течение дня. Ту, которую он считает нужной и актуальной, он аккуратненько перекладывает в долговременный ящичек, а остальное туда не попадает.
Если третьеклассник потребляет много контента, есть вероятность, что в процессе его фильтрации мозг не считает таблицу умножения важной информацией, которую нужно в долговременную память перевести и сохранить, а что-то другое — считает.
Пользуемся гаджетами по семейным правилам
– Что делать, если ребенок не знает слова «стоп»? Договорились: «Мы даем тебе телефон на полчаса в день. У тебя есть возможность посмотреть, что ты хочешь», — и потом оказывается, что он под одеялом до пяти утра со смартфоном.
Тут у меня два вопроса. Нам многие писали: «Чем плох смартфон? Мы тоже все детство зачитывались до утра с фонариками под одеялом». Но контент другой — видеоблогеры, распаковки, какой-то жестокий контент, игры, стримы. Как найти общий язык с ребенком, учитывая, что общество тоже давит. Он приходит в школу, все обсуждают ролик, какой-то сериал, компьютерную игру. Получается, что совсем оградить от этого ребенка нельзя, а показывать тоже не очень хочется.
— Не очень понятно, о каком возрасте идет речь. Ответ в 5 лет и в 15 будет разный. Если зависимость у ребенка 3–5 лет, то говорите: «Планшет сломался».
— Десять и старше. Это та проблема, с которой столкнулась наша семья. У нас у ребенка, в том числе по соображениям, связанным со зрением, есть ограничения на телефон. И мы довольно спокойно жили до четвертого-пятого класса, фактически в изоляции от игр и гаджетов. Теперь получается, что в пятом классе у ребенка нет тем для разговора с другими детьми, а у него самого границы работают не очень хорошо. До трех утра пролежать с YouTube под одеялом — легко. Как быть?
— Я против изоляции от гаджетов до подросткового возраста. В подростковом возрасте наше влияние уже очень маленькое. Я тоже мама, у меня старшей дочке как раз десять лет.
Как я вижу родительскую задачу во взаимодействии детей и гаджетов? До подросткового возраста научить детей саморегуляции. В семь-восемь лет, когда у нас еще есть влияние на ребенка, стоит потихонечку внедрять в его жизнь экраны именно на условиях саморегуляции.
Во-первых, у нас есть определенные общесемейные правила, которые соблюдает вся семья. Нельзя брать гаджеты за стол. Нельзя включать до того момента, как ты позавтракал и начал новый день. Нельзя после ужина, потому что они влияют на качество сна, на то, что перейдет в долговременную память, и на то, как мы будем засыпать. Потому что экран светит, а наши глаза не понимают, что наступила ночь, не вырабатывается мелатонин. Мы все это с детьми обсуждаем.
Во-вторых, у нас есть правила саморегуляции, которые касаются времени, которое ребенок проводит в гаджете. Мы обязательно говорим, что ребенок сам может за этим следить. Например, у тебя есть 7 часов в неделю, никто не блокирует телефон, когда время вышло, но в конце недели мы обсуждаем, соблюдалось ли правило. Мы заранее договариваемся — если экранное время слишком большое, значит, ты еще недостаточно взрослый, чтобы самостоятельно регулировать свои взаимоотношения со смартфоном. Поэтому отложим его в сторонку на недельку и ждем, что ты повзрослеешь, а через неделю снова пробуем.
Если мы видим, что ситуация сложная, у ребенка не получается регулировать это, мы ни в коем случае не включаем систему контроля, давления и так далее. Мы занимаем помогающую позицию.
Не говорим: «Ах ты, такой-сякой, сидишь в своем смартфоне!» А сочувствуем: «Мой хороший, мне кажется, что тебе сложно. Ты не справляешься с собой, у тебя не получается вовремя остановиться». Мы приглашаем ребенка к диалогу, к разбору ситуации и выражаем готовность в этой ситуации помогать.
Рассказываем, почему так может происходить, объясняем, каким образом возникают эти зависимости. Мы предлагаем ребенку какие-то способы саморегуляции. «Ты хочешь взять телефон, а надо делать уроки. Поставь таймер на пять минут, и это время не бери телефон, дай себе паузу. Просто подумай о том, почему ты так хочешь его взять, что будет, если ты его не возьмешь?» Мы помогаем, предлагаем, даем инструменты, поддерживаем ребенка, потому что ему правда сложно.
Если мы в этом состоянии будем его ругать, заставлять и отбирать — пользы не будет. А с подростком так вообще нужно быть очень осторожными. Нужно понимать, что отбирать смартфон у подростка — это рисковать уходами из дома и всем чем угодно в современном мире.
— Как вы относитесь к родительскому контролю на телефоне, чтобы знать время, которое ребенок проводит в гаджете, и контент, который потребляет? Ушел в свою комнату, а ты даже не знаешь, что он там смотрит.
— Вы знаете, я за контроль, соединенный с доверием. Опять же это проще всего осуществлять, когда таковы правила всей семьи.
Во-первых, аккаунты и номера телефонов зарегистрированы друг на друга по кругу. Мой телефонный номер зарегистрирован на паспорт мужа, а его телефонный номер зарегистрирован на его папу. Понимаете, о чем идет речь? Если кто-то пропал, то родственник может запросить и биллинги, и местоположение, и все что угодно. Потому что это его номер телефона.
Во-вторых, дети знают, что у всех, включая взрослых, подключен контроль местоположения. И никто никогда в жизни туда не залезет из любопытства. Я знаю, что у меня подключен контроль местоположения мужа, у мужа подключен контроль местоположения меня, и дети знают, что это возможно посмотреть, но никто не будет это делать. Вопрос безопасности. Если вдруг возникнут сомнения в том, что ты говоришь правду, это будет проверено и так далее.
Мы объясняем, что в целях безопасности у нас есть пароли друг друга от самых разных аккаунтов. И дети верят, что никто туда не залезет только ради любопытства. Мы знаем пароль от телефона друг друга, но никто не полезет туда без разрешения, никто не сделает этого ради контроля. Но они знают, что это, в принципе, возможно, поэтому они, так или иначе, себя фильтруют.
Мы обсуждаем с детьми, что такое интернет.
Это вообще удивительно — мамы, прежде чем отправить ребенка на улицу, расскажут 150 раз, что не надо подходить к посторонним, не надо отвечать им, бежать и кричать, если тебя пытаются увести. При этом я спрашиваю приходящих ко мне родителей: «Готовили ли вы своего ребенка к выходу в интернет?» Знаете, сколько родителей отвечают: «Да»?
— Немного.
— Очень мало. Крайне важно поговорить с ребенком, что там происходит. Если человек приходит к тебе на личную страницу и ты с ним переписываешься, это то же самое, что ты пригласил этого человека к себе домой, к себе в комнату. Поэтому у тебя в личных сообщениях должен оказаться только тот человек, кто мог бы оказаться у тебя в квартире. Если человек не входит в круг этих лиц, значит, ты с ним переписываешься там, где вашу переписку видят, не остаешься с ним наедине.
Вы не представляете, сколько подростков не понимают, что информация, которую они фотографируют на свой телефон, может оказаться кому-нибудь доступна, что она на самом деле хранится не у них на телефоне, а в облачном сервисе. Это тоже обязательно нужно проговорить с ребенком.
Никому никогда не отправляй свои фото, которые не хочешь показать вообще всем, даже если это лучшая подружка, даже если это твой парень.
Такие вещи никто ведь не рассказывает.
Но когда мы все это ребенку говорим, нам легче становится. Я не залезаю, не проверяю, что моя дочь делает в смартфоне. У нас ограничен контент и приложения, которыми она пользуется. В рамках того, что у нее есть, никто уже заглядывать, проверять не будет.
Запреты не работают — надо договариваться с ребенком
— На YouTube, например, у вас стоит детский доступ или взрослый у ребенка?
— Если честно, я не знаю, какой из них вреднее. С моей точки зрения, детский YouTube — это куча бесконечных распаковок, абсолютно бессодержательные видео, на которые залипают, прохождение детских игр. Поэтому я совершенно точно не за детский YouTube. У младшего ребенка нет на телефоне YouTube. У старшей тоже нет, но добровольно. Это было ее решение, к которому мы пришли.
— Я много разговаривала с людьми, которые работают в индустрии компьютерных игр — классные программисты, которые изнутри понимают процесс. Многие говорили, что запретили детям игры до 18 лет. На вопрос «почему» ответ был такой: «Вы не понимаете, какое количество денег и сил во всем мире вкладывается именно в компьютерные игры. Как много блестящих профессионалов работают на то, чтобы детей, подростков и взрослых заманить, подсадить и там оставить, потому что это прибыльный бизнес». Наш ребенок не в состоянии противостоять этой искусственно созданной для зарабатывания денег аддикции. Как быть в этой ситуации?
— Я снова не очень понимаю, о чем идет речь. Шахматы, онлайн-шахматы — это компьютерная игра или нет?
— Тут речь, скорее, идет не про шахматы.
— Тоже подсаживают, тоже заставляют и мучают этой аддикцией?
— Это все про онлайн-игры, в которых тебе нужно постоянно что-то покупать, чтобы дальше играть. Про игры, в которые бесконечно играют и взрослые тоже, когда ты подсел и все, у тебя уходит очень много времени твоей жизни, и ты с этим мало что можешь сделать.
— С моей точки зрения, это никак не отличается от всего того, о чем мы сейчас говорили. Часами играть в компьютерную игру или часами смотреть на YouTube распаковки игрушек, или часами сидеть в ленте соцсетей — это все одно и то же. С точки зрения того, почему и как это происходит.
Действительно, в детском возрасте, когда лобные доли, которые отвечают за контроль, еще недостаточно созрели, зависимость обрести гораздо проще. Но, тем не менее, все то, что я говорила относительно социальных сетей, относительно просмотра видеороликов, аналогичным образом относится к компьютерным играм. Но я за правила и регуляцию.
Иногда бывает, что дома нет ничего — ах, у нас нет телевизора, ах, у нас нет гаджетов. А ребенок прогуливает музыкальную школу и сидит у друга дома и до красных глаз во что-то играет.
Это вопрос и аддикции, и доверия между родителями и детьми, и того, понимают ли родители, почему это происходит, или не понимают.
Ко мне на прием приходят дети и родители с аддикцией, и с этим невозможно работать запретом. Игры категорически запрещены до 18 лет. Как категорически запрещены? Это возможно только в том случае, если ребенок на семейном обучении, не ходит ни на какой кружок, ни с кем не общается, у него браслет, как у арестованных.
Поэтому я не представляю, как с подростком реализовать этот абсолютный запрет. И при этом, естественно, я против того, что подросток шесть часов в сутки играет в компьютерную игру. Но это опять история про то, что нужно обращать внимание не тогда, когда случилось шесть часов, а на то, как ребенок в первый раз играет в тот же Майнкрафт.
Все в школе обсуждают Майнкрафт. «Мама, я тоже хочу поиграть в Майнкрафт». — «Ок». Загружаем, смотрим. Не подключаемся к сети, не сетевая игра. Первоначально этот Майнкрафт, как Лего, только компьютерное — там строят. Мы удовлетворяем любопытство. Если вдруг ребенок завис, мы обращаем на это его внимание. Сложно остановиться? Мы сразу включаем эту осознанность, контроль. Если ребенок просит еще, мы говорим: «Ок. Давай в рамках наших договоренностей — 30 минут. Ты сама засекаешь». Если человек может остановиться через 30 минут, ради Бога, пусть она играет эти 30 минут в день, ничего страшного не случится. Вот если не может, то мы начинаем разговаривать о причинах, в первую очередь с самим ребенком.
— Вы сказали очень важные слова — «удовлетворить любопытство», мне кажется, они очень важны. Недавно мне дети сказали: «Было бы классно нам волосы в какой-нибудь красный или синий цвет покрасить». Я не очень хотела это делать, потому что краски довольно плохо смываются. Покрасила им волосы в «Фотошопе». Я взяла их фотографии, покрасила сначала в красный, в зеленый, в синий. Они перепробовали все цвета радуги, любопытство удовлетворилось, и они полностью для себя закрыли эту тему. Я потом спросила: «Ну, что, вживую хотите красить?» Они говорят: «Нет, только ты нам распечатай эти фотографии, это очень прикольно, мы всем покажем».
— Да, кстати, у нас Майнкрафт закончился: «Ерунда какая-то этот ваш Майнкрафт».
— Да, это было не из точки запрета.
— Это было из точки: «Ок, интересно, давай вместе попробуем». Вместе сели, вместе загрузили. Папу попросили помочь разобраться, как там все работает. Вместе изучали, что это такое. В итоге как бы не захотелось.
— Ой, нам пишут лайфхак: «Разрешать ребенку на полчаса сесть за компьютер, если он встанет утром на полчаса раньше». Хорошая мотивация.
— Я не сторонник того, чтобы за что бы то ни было награждать компьютером. Мы начинаем воспринимать как вознаграждение то, что, с моей точки зрения, инструмент. Мы сами пытаемся это окрасить в какие-то радостные тона, представить наградой то, что, с моей точки зрения, не должно ею являться.
— Правильно мотивировать на что-то часами с компьютером — получишь «пять»…
— Это все уже вообще не про мотивировать. Мотивация внутренняя. Получается, что я не буду хотеть пятерку или сделать уборку, я буду хотеть компьютер. Я буду предвкушать его. И мой дофамин будет у меня ассоциироваться с предвкушением и с желанием компьютера, в этот момент он будет работать на зависимость от компьютера, а совершенно не на мое желание делать уроки или убирать, или делать еще что-то, за что мне пообещали награду.
Поэтому когда мы делаем гаджет или экран наградой, мы сами провоцируем восприятие этого как системы вознаграждения. Так вырабатывается зависимость, я надеюсь, что Наталья Будкова подтвердит это, как дипломированный невролог, хорошо понимающий, как это работает.
— Я несколько раз слышала от психологов: «Очень удобно использовать компьютер. Вы же можете создать очень простую систему. Сделал — получил». Мне казалось внутренне, что таким образом я воспитываю робота, а не ребенка. Это не про осознанность, а это про какие-то на голову поставленные искусственные стимулы и реакции.
— Абсолютно.
— Наталья, скажите, пожалуйста, с чего начинать взрослым, которые понимают, что они очень сильно попали уже с играми и со всем этим, и количество экранного времени зашкаливает, а ты снова, снова туда же. За что хвататься? Какая дорожная карта, куда, если не получается?
— Осознанность. Научиться ловить себя в моменте, когда ты берешь. Ты берешь телефон, ставишь себе таймер на 15 минут, через 15 минут ты задаешь себе вопрос: «Зачем я здесь, почему я здесь?» Если эта история тянется достаточно давно, то принудительно отключать сеть и заставлять себя возвращаться в режим сосредоточенности, всё отключаем и хотя бы 40 минут подряд работаем над одной задачей. Это будет, скорее всего, очень сложно, но мы возвращаем себя в задачу, мы не переключаемся, мы делаем.
Можно внедрять небольшие правила. Например, я внедряю правило, что на следующей неделе я не беру смартфон в руки раньше, чем я проснулся, умылся, позавтракал, оделся, совершил утренний моцион, неделю так живу. Следующую неделю я не беру в руки смартфон после того, как я поужинал. Начинается ужин, мы кладем телефон на зарядку и берем его утром после завтрака. Можно отловить триггеры в моменты, в которые ты залипаешь, зависаешь. Проанализировать свое экранное время и понять, в какие моменты ты зависаешь. Я сажусь кофейку попить, это мой перерывчик, поэтому я открываю Инстаграмчик и через 3,5 часа открываю глаза. Значит, правило утром, правило вечером, вводим правило есть и пить исключительно без экрана.
Если мы зависаем, когда мы в машине едем, или еще что-то, то заранее продумать, что ты будешь делать вместо. Возьми с собой книжку. Попробуй себя переключить, потому что когда не будет предмета зависимости, будет очень тяжело, а ты возьми с собой книжку, начни читать. Вспомни, от чего ты получал удовольствие раньше, потому что в данной ситуации это привычное удовольствие, ты привык получать от этого удовольствие, и привычные действия гладят эту нашу систему вознаграждения. Вспомни, от чего ты получал удовольствие до того, как начал получать его только от Инстаграма.
Сыну 18 лет, и время в сети он регулировать не хочет. Он взрослый человек. К сожалению, всё, что мы вложили в этого человека, мы уже вложили и вряд ли можем каким-либо образом повлиять на поведение взрослого человека.