Книга Елены Зелинской «На реках Вавилонских» напоминает о 136-м псалме – горькой песне изгнания. На первый взгляд это может удивить – ведь взявшись после нескольких лет архивного труда за повествование о судьбе двух ветвей своей семьи, автор пишет не об эмигрантах, но о тех, кто волею судеб остался в России. Отчего же – песнь изгнания, выделенная ведущей темой?
Самое страшное изгнание – изгнание духовное, самая тяжкая эмиграция – внутренняя. Когда ты не хозяин больше в своей стране, когда не ты решаешь, где и среди кого тебе жить, как называется теперь твоя улица, твой город… Так жила и так умирала в ХХ веке лучшая часть русского народа – во всех его достойных сословиях.
Но вместе с тем – жизнь, ток, струенье, красная река времен, текущая по жилам от предков к потомкам. Елена Зелинская концентрирует писательское внимание на всего лишь двух семьях – казаков Магдебургов (курьезным образом – решительно русских) и шляхтичей Савичей. Двух семей? Нет, уже одной, красная река слилась в общих потомках…
И на долю этих потомков выпало немало тягот.
«Я не доживу, Галя, но когда-нибудь, когда их погонят, ты будешь гордиться, что твой отец был среди тех, кого расстреляли, а не среди тех, кто расстреливал». Так говорит бабушка писателя своей дочери, и это, пожалуй, и есть нравственный посыл всей книги.
Расстрелян – дед, как и у меня.
Пронзительный момент узнавания. «Была такая советская песня, – пишет Зелинская, – «С чего начинается Родина?». Родина, по мнению автора, начиналась с березок, окошек и чувства осажденной крепости – «С того-о-о-о, что в любых испыта-а-а-а-ниях, – заунывно тянул бархатный баритон, – у нас никому не отня-а-а-ать». В числе ценностей, полученных по наследству, фигурировала в том числе и «старая отцовская буденовка», найденная «где-то в шкафу». А не случалось ли пытливым потомкам находить в том же шкафу чайные полотенца Сафоновых? А обручальные кольца, снятые с расстрелянных заложников? А не попадались ли там, на полочке, реквизированные шубы? Или пропили?»
А вот цитата из моего романа о матери, который не знаю еще, опубликую ли при своей жизни. «Дом Марьи Алексеевны с арестом мужа был банальным образом разграблен. Мне кажется, рассуждая о мясорубке ЧК–ГПУ–НКВД, сейчас часто забывают о том, что «чисторукие» товарищи были еще и в древнерусском смысле ворами. Крадущий тайно – тать, грабящий – вор.
Представлявшие бы теперь немалую историческую ценность дальневосточные письма деда к невесте (их было так много, что для хранения служил специальный шкафчик – с ящичками под форму конверта), допустим, как-то можно было еще притянуть к «политике». А остальное, не то что вещи из Китая, а даже настенные часы и постельное белье – это как?!
Думается мне, немало стоит сейчас по домам чекистских внучков редких книг, шкатулок-статуэток-ваз, немало водится старинного золотишка, словом – экспроприированного у политических жертв добра. «Семейное», – со значительной ужимкой поясняют они. Семейное, да не ваше.
Хорошо хоть на наших простынях вы больше не спариваетесь, изветшали за давностью».
Господи, да из какого же адского склада та копирка, под которую писаны истории русских семей ХХ века?!
В вещах своих мы потеряли нечто большее, чем вещи. Вещи, переходящие из поколения в поколение, – материализация памяти. Память – гарантия жизнеспособности не только семьи, но и народа. Наша жизнеспособность подрублена, но не утрачена. Вещи питают память, но – если очень постараться – память выживает и без них.
Думается, лучшей похвалою для автора «Рек Вавилонских» было, когда на презентации книги два человека, уже прочитавшие ее в рукописи, признались, что и сами начали поднимать семейные архивы.
Каждый, не поленившийся съездить в архив, дабы выяснить подробности семейных событий какого-нибудь 1928 года, делает это не только для своих прямых потомков. Он трудится ради восполнения пустот в истории своей страны.
Что-то хорошее происходит в нашей литературе. Два года назад я с радостью рекомендовала читателям трехтомную эпопею Елены Семеновой «Честь – никому». Книга посвящалась событиям на фронтах Гражданской войны. Самой сильной ее стороною, на взгляд автора этих строк, была документальная подоплека художественной прозы. Опять же – автор несколько лет сидела над источниками. Но в наметившейся тенденции (мы не вольны выбирать, а можем лишь следовать, ибо творчество питается флюидами из воздуха, которым мы дышим сегодня) Зелинская рискует зайти еще дальше Семеновой. У Семеновой есть вымышленные персонажи. (Хотя портреты исторических деятелей, опять же, на мой взгляд, у нее выходят объемнее.) Зелинская пишет только о реальных лицах. И все же – это именно художественная проза. Жанр сложен для определения. Не мемуары, конечно, ведь мемуары пишешь о тех, кого помнишь сам. Не историческая монография, хотя текст пестрит врезками документов. Роман, все же роман, только не совсем обычный. Иной раз публицист берет верх над писателем, вмешиваясь в повествование из нашего дня, с современною оценкой событий и процессов. Со всеми ли аналитическими вставками я соглашусь? Нет. Важно ли это? Да не особенно. Важно совсем другое. Важен талантливый пример.
В истории каждой семьи, как в капле воды из русских рек, отражается история России. Восстановить, бережно и кропотливо, все, что было вычеркнуто из общественной памяти, может каждый. Пусть не каждый одарен как литератор, но каждый – может. А значит – и должен. И издать может каждый, хоть бы и за свой счет, хоть бы и в полусотне экземпляров. Но лишь бы встало на полки библиотек, лишь бы внести лепту в сумму отечественной истории. Да и в конце концов есть интернет. Хотя книга все ж таки надежнее.
Гражданская война закончится тогда, когда критическая масса правды перевесит ложь. И написанная превосходным языком книга Елены Зелинской «На реках Вавилонских» в свой черед приближает час мира.