Ревность – не порок?
Протоиерей Игорь Прекуп. Фото: Станислав Мошков/rus.postimees.ee
Позвольте сначала ответить вопросом на вопрос: какая ревность? Любая? Нет, не любая – порок. Тут, пожалуй, надо быть поосторожней с обобщениями. Если вопрос о той страсти, которая лишает человека достоинства, превращая его в опасного галлюцинирующего параноика, способного лишь разрушать то, что ему дорого, и калечить жизнь тем, кто его любит – да, порок. Но из святоотеческого учения мы знаем, что зло не самобытно. Стало быть, и ревность либо паразитирует на какой-нибудь добродетели, либо сама и есть добродетель, на которой паразитирует порок-самозванец, похитивший ее имя. Похоже, что последнее.
Да ну, скажете тоже… Так вообще жить невозможно! Мало ли, что там святые подвижники писали – это для монахов, а мы в миру живем, тут веру и благочестие спасать надо от всеобщей апостасии.
Нам, грешным, начинать надо с малого – со строгого соблюдения уставного благочестия: с вычитывания утреннего и вечернего молитвенного правила, с соблюдения всех постов, с регулярного и полного отстаивания богослужений, соблюдая все обычаи, касающиеся дресс-кода и передачи свечек через правильное плечо, с отказа от ИНН и паспортов, с утончения класс… ой! церковного чутья, с обостренного и воинственного реагирования на оскорбления наших чувств.
Только освоив этот уровень, имеет смысл озаботиться хранением сердца от всего противного любви, кротости и милосердию, а до тех пор мы недостойны посягать на евангельские заповеди – это дерзость. Как мы можем помышлять о жизни по Новому Завету, не освоив толком жизнь в духе Ветхого? Все должно быть последовательно. А потому будем заботиться о доступном – о внешнем, а недоступное отложим на потом. Так, да?..
Отсюда и распространенное представление, что «ревность по Бозе» – это строгое соблюдение свода канонических правил, богослужебного устава, постов; осторожное до параноидальной подозрительности отношение ко всему и всем (включая священноначалие) на предмет наличия ереси или заговора, устойчивая неприязнь, переходящая в ненависть к тем, кто, по мнению «ревнивцев», представляет опасность для чистоты веры и нравственных устоев общества. Это плотское истолкование духовного понятия.
Фото: simbeparhia.ru
Житейское понимание ревности основано на эгоизме
Ревность у нас часто ассоциируется с любовью, как ее побочный эффект, а напрямую – с завистью, собственничеством, ненавистью, злостью, помрачением ума и прочими состояниями, ничего общего с любовью не имеющими. Мы в этом исходим из личного опыта, из опыта знакомых нам людей, ну и, разумеется, из литературного наследия: ревность – одна из частых тем великих произведений, если не центральная, как в «Отелло», то сквозная, как в «Братьях Карамазовых».
Это очень понятное нам чувство, но понятное в обыденном аспекте, как низменное выражение собственнического отношения к предмету ревности, как эгоистичное стремление господствовать, доминировать безраздельно, контролировать даже помыслы, или, выражаясь словами Б. Спинозы, как «любовь, полная ненависти к любимому предмету и зависти к другому, пользующемуся любовью первого».
Апостол Павел
Но вот мы встречаем это слово в Священном Писании, причем в явно положительном смысле. Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший (1 Кор. 12: 31), – призывает апостол Павел коринфских христиан, рассуждая о природе Церкви и о дарах Святого Духа. …Ревнуйте о странноприимстве (Рим. 12: 13), – обращается он же к римским христианам. Из контекста понятно, что речь не о дурном соперничестве, а о чем-то другом.
Это понятие освящается Богом, Который во II заповеди Десятословия называет Себя «ревнителем», по-древнееврейски אל קנא <Эль кана>.
Глагол קנא <кине> – «ревновать» может на древнееврейском означать и «ревновать», и «завидовать» в самом пошлом смысле, но он переводится также и в смысле рвения, ревности о Боге, о стране, о чем-то дорогом, святом, важном. Отец Павел Флоренский обращает внимание, что слово קנאח <кин’а>, кроме «страсти любви с ревностью», означает еще «соревнование» и Божию ревность о славе Своей.
Означающее ревность греческое слово ζηλος переводится на русский в первую очередь как «рвение», «кипение», «пыл», «стремление», «соревнование», «подражание». И уже как производное отсюда, с одной стороны – как ревность и зависть, с другой – гнев и негодование (но опять же в новозаветном словоупотреблении в смысле рвения, ревности о чистоте веры, о святости).
В русском языке понятие ревности «в основном своем направлении характеризуется как мощь, как сила, как напряжение, но вовсе не как страх, или ненависть или зависть. <…> Ревность, очевидно, – то же, что и рвение, ревнивый – то же, что и ревнитель, ревновать – то же, что и рвать, или скорее рваться. <…> Как „иметь ревность“, так и „иметь рвение“, по своему корню, означает лишь наличность силы, мощи, стремительности. Это противоположность вялости, бессилию, слабости», – пишет о. Павел («Столп и утверждение истины»).
Как уже говорилось выше, житейское понимание ревности основано на ее эгоистичном проявлении. В самом деле, эгоизм извращает в человеке любое здоровое естественное свойство.
Проявляясь как унизительное недоверие, подозрительность, переходящая в ненависть, выплескивающаяся в агрессивных выпадах, как в отношении предмета ревности, так и в отношении соперника, это чувство не делает чести человеку и справедливо осуждается как недостойное. Не удивительно, что, согласно тому же пониманию, ревность по своей сущности чужда любви, паразитирует на ней.
«Чтобы понять ревность в собственной ее природе, надо еще теснее связать ее с любовью, ввести в самое сердце любви и, подчеркнув личную природу любви, вскрыть, что ревность есть сама любовь, но в своем „ино-бытии“; нам надо обнаружить, что ревность есть необходимое условие и непременная сторона любви, – но обращенная к скорби – так что желающий уничтожить ревность уничтожил бы и любовь. Точно так же в вожделении есть всегда ненависть с завистью» (там же).
И далее о. Павел делает вывод, что ревность – это «один из моментов любви, основа любви, фон любви, первичная тема, в которой воссиявает луч любви».
Фото: patriarchia.ru
Не ревнитель, а ревнивец
Поэтому любовь к Богу рождает и ревность по Нему – добродетель, соединяющую в себе трезвение с мужеством, пробуждаемую сознанием высоты замысла Божия о человеке, стыдом за несоответствие этому замыслу и характеризуемую энергичным стремлением сделать все, дабы с помощью Божией восстановить в себе Его поруганный образ, тщательно исследуя себя, выискивая и удаляя все противное Богу, а также зорко следя, чтобы не приблизилось к душе что-либо враждебное.
Прп. Исаак Сирин
«…Некто, облеченный во Христа, – пишет прп. Исаак Сирин, – ревность сию в словах своих назвал псом и хранителем закона Божия, то есть добродетели, потому что законом Божиим называется добродетель. Эта сила ревности двумя способами укрепляется, пробуждается и воспламеняется на хранение дома, а также двумя способами приводится в изнеможение, дремоту и леность.
А именно: пробуждение и воспламенение бывает, когда человеку приходит на мысль некий страх, заставляющий его бояться за то благо, которое он приобрел или имеет в виду приобрести, чтобы не было оно украдено, т.е. уничтожено каким-либо случаем или последствием оного. И сие возбуждается в человеке по Божественному промышлению; разумею же страх во всех достойных делателях добродетели, пребывающий в душе для ее пробуждения и ревнования, чтобы не предавалась она дремоте».
Однако часто этот «цепной пес» кидается не столько на порок внутри нас, сколько на ближнего нашего, побуждая нас отвращаться и гневаться отнюдь не христианским образом. Ведь ревность ревности рознь. Ревнующего истинно уместно называть «ревнителем», тот же, кто одержим ревностью, пусть даже направленной на святые ценности, но ревностью страстной, порочной, плотской по сути – не ревнитель, а такой же ревнивец, как, например, сходящий с ума от своей собственнической мнительности ревнивый муж.
Люди нередко истолковывают религиозные понятия в ключе имеющегося внерелигиозного опыта, подменяя их содержание чем-то внешне схожим, но чуждым по духу. Так и в случае с ревностью по Богу: под неведомое понятие адаптируется знакомая, понятная страсть, характеризуемая агрессивностью и подозрительностью, только направленная теперь на собственное представление о Боге и символы благочестия: обряды, дисциплину и пр.
Ревность дана для того, чтобы мы зорко следили за своей душой
Ведь гораздо проще (и тут мы вспомним, что «где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного») так понять, что ревности (той самой, знакомой, а какой же еще?) можно давать волю, если повод – возвышенное и священное.
«Человек ревнивый никогда не достигает мира ума, – говорит прп. Исаак Сирин, – а чуждый мира – чужд и радости. Ибо если мир ума называется совершенным здравием, а ревность противна миру, то, следовательно, тяжкою болезнью страждет тот, в ком есть лукавая ревность. По-видимому, ты, человек, обнаруживаешь ревность свою против чужих недугов, а в действительности свою душу лишил здравия. Поэтому потрудись лучше над оздоровлением своей души. Если же желаешь врачевать немощных, то знай, что больные более нужды имеют в попечении о них, нежели в порицании. А ты и другим не помогаешь, и самого себя ввергаешь в тяжкую, мучительную болезнь. Ревность в людях признается не одним из видов мудрости, но одним из душевных недугов, и именно – она есть ограниченность в образе мыслей и великое неведение. Начало Божественной премудрости – скромность и кротость, которая свойственна великой душе и носит на себе немощи людей».
Духовная ревность побуждает человека пренебрегать временным ради вечного и не бояться скорбей, «ибо, – согласно прп. Исааку Сирину, – когда сердце возревнует духом, тело не печалится о скорбях, не приходит в боязнь и не сжимается от страха, но ум, как адамант, своею твердостью противостоит во всем искушениям».
Ревность дана для того, чтобы мы зорко следили за своей душой, дабы ничто чуждое не смогло бы вкрасться в нее под видом добродетели.
Истинная ревность побуждает человека всеми силами хранить мир, уклоняясь от всяких помыслов осуждения, пресекая всякие лукавые попытки своих страстей прорваться наружу под благовидным предлогом «ревности по Бозе».