Россия и Греческая Церковь: к истории взаимоотношений в XVII–XIX веках

Россию и Греческую Церковь связывают столетия самых тесных взаимоотношений. История этих взаимоотношений переживала различные фазы. Сначала Россия была облагодетельствована Византией и ее Церковью, которым она обязана вхождением в семью христианских народов, формированием государства. Затем, когда православный Восток попал под иго турецкого господства, Россия оказывала ему всяческую помощь: военную, материальную, духовную. Как раз вторую фазу взаимо­отно­ше­ний России и Греческой Церкви, а точнее, период XVII–XIX веков призвана осветить настоящая статья.

Источниками для нее послужили грамоты двух московских архивов — РГАДА (Российский Государственный архив древних актов — Ред.) и АВПРИ (Архив внешней политики Российской империи — Ред.), где хранится богатая коллекция документов, отражающая связи греческого духовенства и России. В архиве РГАДА, в частности, собрана большая коллекция документов, отражающая связи Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса (1570–1638). В фонде 52 (оп. 2) насчитывается 56 грамот Патриарха, что превышает число грамот любого другого иерарха или церковного центра христианского Востока и свидетельствует об особом интересе Кирилла Лукариса к России. Россия занимала в его политических планах центральное место, царь же Михаил Федорович и патриарх Филарет Никитич рассматривали Константинопольского патриарха как опору во взаимоотношениях России с Турцией, принимая его советы и сведения о состоянии дел на Востоке. Так, в архиве имеется 6 собственноручных писем патриарха Кирилла¹. Это секретные донесения царю Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету, содержащие информацию о положении Турции, политической ситуации в ряде стран Европы, где шла Тридцатилетняя война, о планах турецкого правительства и придворных интригах. Секретную корреспонденцию доставляли в Россию особо доверенные люди. Одним из них был некто Иоанн Тефрали — русский политический агент, связанный с Россией на протяжении нескольких десятилетий до 50-х годов XVII века.

Наиболее типичные грамоты — это просьбы о денежном пособии, причем все они имеют сходное содержание и напоминают молитвы. Например, в грамоте царю Михаилу Федоровичу от архимандрита Мардария Павловско-Георгиевского монастыря говорится: “Призри милостивым оком на нас смертных <…> помози нам убогим <…> и подаждь от своего царскаго и неистощимаго сокровища в управление монастырю”². Кончается грамота, как и молитвы, признанием всемогущества царя в оказании помощи. При этом употребляются эпитеты, относящиеся к Богу: “Твое бо есть воистину Твое и Твоего царского благоутробия достойно, еже по подобию Божию помиловати нас убогих. Буди нам милостив, и не отрини моления нашего, но сотвори с нами знамение во благо <…> понеже по Бозе иного упования не имамы, кроме Твоего царскаго величествиа. Аминь. Аминь. Аминь”³. Содержащиеся в описи № 1 2429 грамот в подавляющем своем большинстве содержат именно просьбы и благодарность о пожертвовании. Во многих грамотах указана и причина оскудения греческих церквей и монастырей — бедствия, претерпеваемые от турок. Так, указанная грамота содержит просьбу о милостыне, которая необходима для того, чтобы вернуть церковные сосуды, положенные в заклад за выкупленного из турецкого плена монастырского иеромонаха⁴. В 1626 году Цареградский патриарх Кирилл просит снабдить его милостыней для выкупа неких даров⁵. В том же 1626 году от патриарха Кирилла Михаилу Федоровичу направлена просительная о награждении милостыней оклеветанного и мученного за веру от турок, а потом сбежавшего от них грека Димитрия. В 1627 году Архидонский архиепископ Иоасаф просит денег на разоренную от турок епархию⁶. В том же году патриарх Кирилл и архимандрит Дохиарского Афонского монастыря Климентий просят пожаловать этому монастырю на выкуп заложенных под заклад церковных сосудов, а также отнятого турками монастырского подворья на Касандрийском острове. Наиболее впечатляюще составлена грамота от всех афонских монастырей с 22 печатями и подписями наместников, которые просят милостыни, жалобно указывая на причину: “Ибо томительной десницы супостасней власти покорени бывше <…> дани дающе от горькаго труда рук своих <…> крайнею нищетою одержимы есмы”⁷.

Интересен тот факт, что просительная грамота от 29 мая 1627 года была передана с турецким послом-греком. Значит, сами турки были нисколько не против такого сообщения греческого духовенства с Россией и получения от нее пожертвований.

Общение Востока с Россией не ограничивалось милостыней. В середине XVII века, например, появляется множество грамот с просьбой о принятии греков на службу в России. В 1669 году Алексей Михайлович дарует Афонскому Иверскому монастырю в вечное пожалование подворье в Москве — монастырь святителя Николая “Большая глава”⁸. Тот же монастырь упоминается еще несколько раз в течение последующих лет⁹.

Начало взаимоотношений Ивира с Москвой восходит к 1627 году, хотя по прочности связей уже в середине этого века можно было бы предполагать о более древнем общении. В 1627 году архимандрит Акакий был первым посланцем этого монастыря в Москве¹⁰. В грамоте, которую он передал патриарху Филарету от насельников монастыря, говорится об упадке монастыря и главным образом основной святыни — иконы Богоматери “Вратар­ницы”. В 40-х годах XVII века по заказу архимандрита Новоспасского монастыря Никона (будущего Патриарха) была сделана копия с этой иконы и привезена в Москву в сентябре 1648 года¹¹ — грамота об изготовлении иконы Ямвлихом Романовым, истории монастыря и описание иконы.

Здесь нужно обратить внимание на то, что именно эти годы были временем войны Турции и Венеции за обладание Критом, — временем, когда турки были ослаблены и появилась надежда на освобождение греков. Поэтому тон просительных грамот становится смелее. Уже встречаются документы, не просто указывающие на виновника бедствий, но содержащие прямые призывы к свержению турецкого владычества. Непосредственные участники обороны Крита, представители высшего и среднего духовенства Константинополя и Иерусалима, а также широкие слои населения собственно Балканского полуострова начинают настойчиво обращаться к русскому правительству, убеждая его, что настал момент для вмешательства в дела Средиземноморья. В Москву начинают регулярно поступать сведения о ходе военных действий, и редкий документ не содержит информации о Критской войне. Кроме потока посланий в 40-е и 50-е годы XVII века, где содержится просьба о вмешательстве, имеются три сочинения, в которых сформулированы эти надежды и советы русскому правительству о взятии Константинополя. Все три сочинения составлены критскими греками. Два из них принадлежат перу видных церковных деятелей: Афанасию Пантелару и Герасиму Влаху.

Афанасий Пантелар, занимавший одно время патриарший престол (6/16 марта – 2/12 апреля 1634 года, конец июня — 10 июля 1652 года), был тесно связан в 30–50-х годах с Россией. В 1653 году он посетил Москву, затем жил и скончался на Украине¹². В 1646 году он отправляет из Ясс грамоту царю Алексею Михайловичу, только что вступившему на престол, где описывает события Критской войны на ее начальном этапе¹³. Это один из первых документов подобного содержания. В ноябре 1653 года, накануне своего отъезда из Москвы, Афанасий представил царю Алексею Михайловичу “Слово понуждаемое” — сочинение, в котором он, анализируя события последних лет, указывает на ослабление Порты и настойчиво проводит мысль о том, что нужно воспользоваться ситуацией и осуществить предсказания пророчеств — отвоевать у турок Константинополь¹⁴. К написанию слова его побудило перенесение в Россию с Востока некоторых святынь, а именно иконы Влахернской Божией Матери и мощей святителя Григория Богослова. В Россию переносятся главные святыни Востока, так как Москва должна стать новой столицей великой империи. Второе сочинение составлено Герасимом Влахом (1605/7–1685) в 1665 году: “Побудительное слово… к непобедимому царю Московии Алексею Михайловичу”. Автор его — участник Критской войны, замечательный дидаскал, будущий митрополит Филадельфийский и глава греческой общины Венеции. Текст также дошел в русском переводе.

Третье сочинение принадлежит архимандриту Неофиту — настоятелю монастыря Богородицы, бывшему в окружении Афанасия Пантелара. Его “Повесть о Крите острове” пишется в одно время с сочинением Афанасия и, может быть, по наущению последнего. В ней Неофит дает краткую историю острова, описывает подробно первый этап Кандийской войны и заканчивает словами: “настало время освободить Константинополь”¹⁵. Он также приезжал в Москву, где встретился с Афанасием Пантеларом, который принял его в свою свиту.

Газский митрополит Паисий (находившийся в то время в Киеве) пишет, что “желает покорить Его Величеству под стопы гордейшую Порту и возвратить прежнее в Константинополе благочестие”¹⁶. В 1688 году патриарх Константинопольский Дионисий, передавая царю грамоту с “афонским архимандритом, просит Его Величество согласиться на войну с турками ради избавления христиан”¹⁷.

Хорошо видно, что именно духовенство Греции активно подготавливало освобождение родины, возлагая свои надежды на единоверную Россию.

Грамоты, хранящиеся в архиве, отражают еще одну сторону русско-греческих отношений — в них содержатся свидетельства о распространении просветительства при участии греков. В 80-е годы XVII столетия в Москву прибывают братья иеромонахи Лихуды — уроженцы Венеции. Один из них — Иоаникий Лихуд стал основателем Славяно-греко-латинской Академии в Москве¹⁸. В грамоте Иерусалимского патриарха Досифея также упоминается об открытии в Москве “Еллино-Греческой школы для пользы Церковной” (то есть с той же целью, с которой открывались подобные школы в самой Греции)¹⁹.

Уже упоминавшийся ранее митрополит Паисий занимается в Киеве ничем иным как “упражнением в чтении и сочинении богословских вещей”, сетует, что еще не получил доступа в академическую библиотеку²⁰.

Ряд грамот отражают историю поездки Арсения Суханова за рукописями на Афон в 1654 году. Для проведения реформы богослужебных книг им было собрано в библиотеках Святой Горы около 500 кодексов. Так, в 1655 году царю Алексею Михайловичу адресована грамота Афонского Павловского монастыря от настоятеля и братии, коею благодарят за полученную ими государеву милостыню, просят за взятые у них старцем Арсением Сухановым славянские книги еще пожаловать милостыню²¹.

Следующий, XVIII век стал новым этапом в развитии русско-греческих связей. Ознаменовался он большой эмиграционной волной греков в Россию. Именно в это время приезжают в Россию и известные греческие просветители — “керкирские мудрецы”²², как уважительно называли их современники: Никифор Феотокис и Евгений Вулгарис. До конца своей жизни они оставались в России. Приняв архиерейский сан и заняв на определенное время епископские кафедры в местах, где проживала греческая диаспора, они возлагали надежды на единоверную Россию в деле освобождения своей родины.

Богатым источником для исследования русско-греческих отношений в XVIII веке является коллекция документов АВПРИ, которые позволяют выявить основные направления и задачи данных связей.

Как видно из материалов архива, продолжается ставшая традиционной в XVII веке денежная помощь Российского государства греческим Поместным Церквам²³. Если ранее речь шла преимущественно о милостыне, то теперь устанавливается официальное жалование, которое Российское государство выплачивает Патриархатам и ряду монастырей. Так, например, в правление Анны Иоанновны зафиксировано дело “о ежегодном жаловании четырем Патриархатам”²⁴. В нем обозначена сумма жалования и способ, каким Патриархи должны его получать: “Именным своим Императорского Величества указом и собственным подписанием повелела святейшеству Вашему из своей императорского величества казны отпущать чрез каждую пять лет денег по пяти сот рублей. И для того, от Вашего святейшества ко всеросийскому престолу в богохранимыя своя царствующия Грады Москву или Санкт-Петербург через каждую пять лет присылать бы из духовных лиц по единому архимандриту или игумену, а при них по единому иеродиакону да светских служителя по три человека путем тем, который вящия безбеден и угоден покажется”²⁵.

Из жалованной грамоты видно, что четко определялись не только сумма жалования, но и лица, которые должны за ним приезжать. Они “получат для прокормления своего из ея Императорского Величества казны денежное подаяние какое на всякую из присылаемых особу именно у нас определено”²⁶. То есть определялась и норма пропитания этим лицам. Какова она была, можно видеть из “Ведомости сколько и кому было послано жалования и дано милостыней”²⁷, в которой до мелочей фиксировались все затраты на приезжающих духовных особ. Указывалась казенная норма на них, зависевшая от сана духовного лица. Приведем в пример одну из таких миссий — Ахайского и Вифлиемского митрополитов. “Поденная норма митрополитам:

Ахайскому: питья со дворца: 4 чарки вина двойного, по полу ведру меду цыженого, по полу ведру пива доброго;

Вифлиемскому: по 3 чарки вина двойного, по четверти ведра меду цыженого, по полу ведра пива;

Архимандритам: с кабака по 2 чарки вина, по кружке меду, по кружке пива человеку на день;

Келарям: келарю Вельямину, архидиакону Дионисию, черному попу Гедеону <…> питья с кабака по 2 чарки вина, по кружке пива на день человеку;

Служкам: по 5 денег и по две копейки на день”²⁸.

Видно, что отпускаемая норма отличалась количеством и качеством продуктов — митрополитам подавалось “со дворца”, остальным “с кабака”, служкам увеселительных напитков вообще не давали.

Так же четко фиксировалось все, что давалось в подарок. Так, например, архимандриту Исаие было отпущено “по 10 аршин камии, по 40 соболей по 20 рублей, денег по 20 рублей”²⁹. Записывалось и количество лошадей, данных на прогон. Жалование и милостыня выдавались строго по жалованным грамотам, где определялась частота, с которой нужно было за ней являться. Этот срок колебался по грамотам от одного до семи лет.

Жалование из царской казны было столь привычным и обычным делом, что просьбы о нем не только многочисленны по количеству, но его подчас требуют. Например, в 1752 году патриарх Кирилл обращается к Елизавете с просьбой о милостыне за 20 лет, определенной ему Петром I и просит к тому же награды. Он же в 1755 году, не получив, видимо, удовлетворения своей просьбы, просит выслать ему милостыню уже за 30 лет, определенную ему Петром I³⁰. На жаловании царской казны находятся не только монастыри и духовные лица в Османской империи, но и греческие монастыри и церкви в самой России. Так, Никольскому монастырю в Москве была выдана жалованная грамота о ежегодной выдаче 500 рублей на пропитание. Нужно отметить, что положение этого монастыря, судя по документам, все более укреплялось в России. Фонд изобилует делами о смене священства, приезжавшего из Иверского монастыря на Афоне на службу на свое московское подворье. Связи между Афоном и Москвой стали настолько просты, что чуть ли не ежегодно канцелярия фиксирует приезды и отъезды в Никольский монастырь с Афона³¹. Сам факт того, что в России к XIХ в. на содержании государственной казны существовало два греческих монастыря — Никольский в Москве и Екатерининский в Киеве³², — говорит о том, что греческие монахи чувствовали себя в России неплохо и стремились жить в ней.

В это время учащаются просьбы греческого духовенства о переходе на русскую службу и выдаче им разрешения на проживание в России.

В 1728 году бывший архимандрит, а затем архиепископ Смоленский Филофей обращается с прошением о дозволении жить ему в Нежине с определенным жалованием³³. В 1761 году зафиксировано дело об определении в должность греческого священника Геннадия по его прошению³⁴. В 1793 году иеромонах Новаковский обращается к Екатерине II с просьбой о назначении его Феодосийским архимандритом. В том же году зафиксировано прошение архимандрита Захарии к императрице о принятии его в Российское подданство и назначении ему пенсии.

Понятно, что канцелярия фиксировала далеко не все приезды греческого духовенства на постоянное место жительства в Россию, поэтому этот список можно рассматривать как часть общего явления.

Список же светского греческого населения, желающего переселиться в Россию, в фондах архива весьма внушителен. Из просьб греков можно выяснить и другие сферы их тесного сотрудничества с Российским государством. Наряду с просьбами о переселении на Черноморское побережье зафиксированы и события такого типа: “Приезд грека Ватация из Константинополя с донесением о событиях там (1720)”³⁵. Грек этот был патриаршим доместиком, как видно из другого документа³⁶. То есть Вселенская Патриархия продолжала уведомлять Российского императора о событиях в Османской империи.

Вознаграждения за известия во время Русско-турецкой войны просит в 1755 году грек Георгий Петал³⁷. В 1783 году поступает донесение Палладоклиса Антона в Коллегию Иностранных Дел о народах Эпира, Амонии, Греции и возможности использования их в войне с Турцией³⁸.

В правление Екатерины II, проводившей политику по заселению Черноморского побережья греками, канцелярия фиксирует ряд писем и прошений, число которых сильно увеличивается, где содержатся свидетельства о службе в русской армии во время войны с Турцией и просьбы даровать за это жалование и разрешение поселиться на Черноморском побережье³⁹.

Греки, имея в борьбе с Турцией ту же цель, что и Россия, не только становились помощниками и проводниками русской политики, но переселялись на постоянное место жительства в Россию, с готовностью принимая и разделяя планы российского двора в этом вопросе. Россия же опиралась на греков как на верных бойцов в борьбе с Османской империей, поскольку никто более них не был заинтересован в войне с Турцией.

Фонд документов АВПРИ позволяет также рассмотреть вопрос о просветительской деятельности Греческой Церкви.

В 1733 году архиепископ Киевский и Галицкий Рафаил прислал донесение в Синод о том, что греки, проживающие в Киеве, хотят возобновить греческую церковь “для жития и пристанища приходящих из стран греческих и ради научения других желающих греческого языка школу…”. А по мнению Его Преосвященства, “во оном монастыре грекам жительствовать позволить прилично понележе могут церковь упалую <…> возобновить школу дидаскала ради учения малых детей на общую прочим пользу устроить, где многие из малороссийских детей могут охотно греческого обучаться языка, что небезнадежно и весьма полезно будет”⁴⁰. Из этого документа видно, что греки, проживающие в России, беспокоятся об образовании детей и желают устроить школу при церкви. Интересно то, что стремления России и Греции и в этом вопросе совпадают. О греках ходатайствует российский архиепископ, отмечая, что в школе могли бы обучаться и российские дети. На вспомоществование в устроении здания обветшалого монастыря он предлагает оставить 14 дворов, числящихся за ним, добавить еще денег, а монахов, живущих там, расселить по другим монастырям.

Другой архивный документ свидетельствует о том, что мысль об устроении совместной русско-греческой школы не была единична. В 1744 году в Россию от епископа Феоклита Полидиса, проживавшего в Лейпциге, приходит ряд прошений с просьбой выделить денег на строительство греческой церкви в Лейпциге и открытие при ней школы; он просит также прислать русских священников и диаконов для служения в этой церкви и обучения в местной Академии различным наукам⁴¹. Как видно, здесь прослеживается стремление к тесным взаимоотношениям с Россией, к контакту в области культуры и образования. Русский резидент в Константинополе, статский советник Вешняков, которому было поручено выяснение личности епископа, выразил опасения, что епископ Феоклит — еретик, уклонившийся в протестантизм, и туда же хочет втянуть и других через свою школу. Но наряду с этим он отмечает, что если эти опасения не подтвердятся, то хорошо бы открыть там гимназию “с подлежащим числом профессоров греческого языка, латинского, а насчет российского и других наук нужнейших <…> к Просвещению разума таких и полезных знаний пристойных духовенству и мирским и для оной нужную библиотеку завести”⁴². По мысли Вешнякова, в эту школу следовало бы принимать кроме греков также “сербов, волохов, молдован и Вашего императорского Величества поданных великорусских украинских могущих быть на своем иждивении и для несколького числа неимущих какое содержание пожаловать несказанная могла быть польза особенно Вашего Величества поданным”. Далее Вешняков называет императрицу “единственной защитницей сего народа (греческого), достойного сожаления”, которому она может “всякую оказать щедрую милость <…> и свой высочайший покров”⁴³. Так российский служащий советует при возможности основать школу, выделив денег, поскольку это послужит пользе просвещения подданных и, с другой стороны, окажет покровительство грекам. Заметим, что школа должна была открыться под эгидой Греческой Церкви и что ее характер мыслился как вселенский, то есть наднациональный — учеников должна была объединять православная вера. В этом Россия выступает здесь как продолжательница идеалов Византийской империи, где единоверие подданных отводило на второй план их национальные различия.

С вопросом об устройстве школ в XVIII веке неразрывно связана проблема изыскания средств. В вышеизложенных документах можно было видеть, что источником таковых является государственная казна Российской империи. Но был и другой, не менее важный источник. Греки, посвятившие себя различной деятельности за пределами своей родины и накопившие определенное состояние, не успокаивались на личном благополучии, но заботились о благосостоянии и просвещении отчизны. Так, интересно будет привести здесь в пример завещание архиепископа Евгения Вулгариса, которое он составил перед своей кончиной в Петербурге.

“1. <…> Две украшенные драгоценными камнями панагии, с изображением всечестной иконы Божией Матери, из которых одна приснопамятной императрицей Екатериной II, а другая благочестивейшим ее потомком императором Александром I, милостивно мне были пожалованы, а с ними также и нагрудный крест, украшенный драгоценными смарагдами, полученный когда-то в дар от всесиятельного правителя Молдавских княжеств Александра Иоанниду Маврокордата <…> все эти три драгоценности посвящаю в дар новосозданному правлению Иоаннических островов, чтобы были они употреблены на помощь и устройство открытой там Академии <…>

2. Из десяти тысяч рублей <…> определяю дать святоименитой Афонской школе, устроенной в Ватопеде 1000 рублей, подобно школе острова Патмос другую рублей 1000, что в сумме составляет рублей 2000.

3. Определяю в храм <…> святого <…> Спиридона на Керкире 1.000 рублей из которых <…> пусть получает каждый год рублей 50 или 60 <…> священноучитель <…> чтобы он проповедовал с амвона <…> евангельскую <…> и нравственную беседу к духовной пользе верующих <…> Столько же желаю дать и на остров Закинф в церковь называемую Фанеромени на песке на то же евангельское дело, к той же духовной пользе верующих <…>

4. <…> В Иерусалим Животворящему Святому Гробу и на Гору Синай, и в Полтаву в Российский монастырь Воздвижения Честнаго Креста, и в греческий в Таганроге, в каждый из названных по 100 р.

5. Почтеннейшему господину Лаврентию Парамифиати, который сейчас проживает в Венеции, дяде по родству оставляю 1000 р.

6. Трем братьям Валсаму <…> по 500 рублей каждому.

7. Верному эконому дома моего <…> Феодосию <…> рублей 500.

8. <…> 1000 <…> беднякам, другую 1000 <…> на мое погребение <…>

10. Все остальное, что найдется при мне из вещей и имущества <…> желаю передать <…> монашествующим Лавры святого Александра Невского <…>

11. <…> Книги, на каком бы то ни было языке, пусть будут переданы в библиотеку находящейся там Невской Академии. Все рукописи и мои сочинения, и переводы пусть будут переданы проживающему в Москве Зою Зосиме <…>”⁴⁴.

Итак, складывается следующая картина: большая часть имущества завещана Церкви и школам. Причем деньги, завещанные Церкви, опять же должны были пойти на поддержание вероучения и образования. То есть из 10 тысяч рублей 4 тысячи и дорогостоящие святыни завещаются на развитие образования и проповеди в Греции. А рукописи и переводы передаются в Москву Зосимам — известным благотворителям и просветителям своего народа. Вулгарис поступает, как и многие его соотечественники. Прожив долгие годы вдали от Родины, он не расстается с ней душой и большую часть имущества завещает на пользу просвещения сограждан.

В этом отношении показателен еще один документ из коллекции АВПРИ⁴⁵. Капитан-лейтенант Бозо просит разрешения МИДа перевести деньги, завещанные греком Варвацием, в Грецию. В прошении в МИД он пишет:

“Известный общеполезными своими пожертвованиями покойный Коллежский Советник и Кавалер Иван Андреевич Варваций, отъезжая заграницу сделал в Таганроге в мае 1824 года духовное завещание, засвидетельствованное десятью лицами, всякого доверия заслуживающими <…> и завещал 700 тысяч рублей на учреждение в Греции лицея, но перед смертию своею сделал на острове Занте в пополнение первой духовной другую, законным образом там засвидетельственную, в коей из сих 700 тысяч рублей отделил 100 тысяч для семейства племянника своего <…> но сверх того завещал Греческому Правительству 300 тысяч рублей <…>

3 июня 1825 года, Таганрог”.

Из этого завещания также можно видеть, что почти все денежное состояние Варваций завещает Греции. Находясь на службе в России, он думает больше о своей родине, чем о родственниках. Причем подавляющая часть денег завещается опять же на развитие в Греции образования. История этого документа, однако, не совсем проста. В спор за состояние коллежского советника вступает его дочь Мария Комнин. Она настаивает на том, что Бозо и его друзья обманом захватили деньги и хотят их похитить в своих корыстных целях⁴⁶.

Канцелярия Государственной коллегии иностранных дел свидетельствует: “Бозо не обращался в коллегию с этим вопросом, а все капиталы из России за границу переправляются через нее по отношению присутственных мест, а не по просьбам частных лиц”⁴⁷.

То есть здесь представляются доказательства к тому, что Бозо — вор и таким способом хочет похитить столь большую сумму. Даже если дело обстоит так, то этот документ становится еще более ценным в утверждении того, что огромные капиталы были завещаны греками за границей на просвещение своей родины. Ведь для того, чтобы похитить деньги, Бозо вряд ли стал бы прибегать к какому-либо неординарному способу, могущему навлечь на него подозрения. Напротив, он должен был обратиться к очень распространенному способу переправки денег из России в Грецию. К тому же Варваций, занимаясь торговлей рыбой и икрой на Каспии и накопив громадное состояние за 40 лет своей деятельности в России, действительно славился своей благотворительностью. Так, он расходовал много денег на строительство школ и церквей в России и поддержание образования в Греции⁴⁸. Таким образом, завещания столь крупных сумм на пользу образования в Греции были весьма частым и привычным явлением в России.

Таким образом, объединенные усилия Церкви, при которой открывались школы, греческих меценатов и Российского государства активно способствовали развитию образования греков до и после их освобождения. В XVIII веке, как мы видели, Россия и Греция имели одинаковые цели и задачи не только на политической арене. Общим было сотрудничество и в области образования, протекавшее под эгидой Церкви, как Греческой, так и Русской. И в этом деле Россия как бы обращалась за помощью к Греческой Церкви, видя большую пользу от обучения русских подданных в греческих школах. Не только Греция была заинтересована в России как в сильной державе-покро­ви­тельнице, которая оказывала ей материальную поддержку, но и Россия в Греции. Взаимная заинтересованность выражалась как в борьбе с Османской империей, так и в продолжении традиций Византийской империи, ее великих просветительских и духовных традиций.