Возрождение веры в историях и фотографиях
Литургия под пение птиц
Ксения Лученко, журналист, кандидат филологических наук, г. Москва
Это была весна 1990 года. Мой дом находился недалеко от Воронцовского парка — когда-то там была усадьба графа Воронцова — а в глубине парка стоял разрушенный храм. Я его помню с детства страшно запущенным: голые стены из старого выщербленного кирпича, деревья, прорастающие из стен, не было ни купола, ни крыши. И внутри такое же запустение — только бездомные собаки гуляли. В детстве мы лазали по этим развалинам и искали старинные артефакты — свидетельства былой, дворянской жизни. Находили какие-то разбитые стекляшки и воображали, что уж это точно подлиная собственность Воронцовых.
А однажды мы с подружками — а нам было лет по 12 тогда — прибежали, как обычно, к этому нашему заброшенному храму и обнаружили, что там идет служба. Поет хор, горят свечи, батюшка читает Евангелие… И это было совершенно удивительно! Под открытым небом стоял престол, шла Литургия, над головой у священника пролетали и чирикали птицы, из стен храма росли деревья, а свечи горели в нишах из выбитых кирпичей. Впечатление было совершенно фантастическое!
О Церкви у меня были к тому времени какие-то теоретические представления: мама работала гидом-переводчиком, так что она брала меня на экскурсии в соборы Кремля, в Третьяковку. Бабушка иногда водила в храм «свечки ставить», Библия дома была «для общего развития». Но первое богослужение, которое я прожила, было в разрушенных стенах храма Святой Троицы в Воронцове.
Так что когда слышу слова «церковное возрождение», у меня возникает вполне конкретное настроение — весеннее.
Анзер
Павел Федосов, музыкант, г. Москва
Переживание возрождающейся Церкви я испытываю в Троицком скиту на острове Анзер, в Соловецком архипелаге, куда езжу каждое лето. Впервые я попал туда в 2005 году с небольшой группой трудников. Мы увидели разрушенный, оскверненный скит: в храме — редкие остатки сбитых фресок, на окнах — решетки, на стенах — лагерные лозунги. Место, которое было создано для молитвы и жизни, стало местом смерти, страданий, запустения.
Находясь там, работая там, мы, как можем, участвуем в процессе возвращения скиту его предназначения.
Литургия, которую простуженный священник служит в холодном храме, где ветер хлопает пленкой, заменяющей стекла в окнах, выкос зарослей крапивы и разбивка скитского огорода на месте, где он находился 100 лет назад, заготовка дров в лесу для того, чтобы братия могла перезимовать — наверное, все это и есть мой опыт возрождающейся Церкви.
Историй случалось много.
В 2011 году на Анзер приехали потомки эмигрантов из Франции — молодые люди, чьи прадеды 90 лет назад покинули Россию. Среди них был профессиональный плотник, который вместе со своими братьями и отцом за время экспедиции построил иконостас в Троицком храме.
Я видел, как на Анзере люди впервые или после долгого перерыва подходили к исповеди и к причастию. Я знаю человека, который сильно изменил свою жизнь после поездки. Вернувшись, он оставил работу, которая обеспечивала финансово его и его семью. Занялся другим делом, начал вырезать иконы из дерева.
Бывали и трудности, и конфликты, но при всем при этом экспедиции на Анзер — это всегда радость общения, огромное человеческое удовольствие, юмор.
В наши первые приезды единственным монахом, жившим в скиту, был отец Тихон. Он как-то сказал о том, что, когда мы вместе, когда любим друг друга, молимся вместе и друг за друга, Христос стоит посреди нас. Думаю, что это и есть самое главное.
Когда здороваются дети на улице
Игумен Савва (Мажуко), Свято-Никольский монастырь, г. Гомель, Беларусь.
Для меня знаком «перемены погоды», знаком, который непонятным образом всегда меня утешает и ободряет, была очень простая вещь: я стал замечать, что со мной постоянно здороваются дети. Совершенно незнакомые детишки всегда мне улыбаются и здороваются очень учтиво и радостно. Назовите меня глупым оптимистом и наивным романтиком, но что-то в этом простом жесте, в этих ясных глазках и милых мордочках такое, от чего хочется жить и трудиться дальше!
Валерия Посашко