Читайте также: Рождество в Гулаге. «Праздновать величайшее событие человечества в лагере было чрезвычайно опасно»
Празднование Рождества
Но наши рождественские празднества свидетельствовали, что в людях нельзя уничтожить стремление к чему-то поистине небесному. Им нельзя овладеть, возможно, потому, что оно слишком возвышенно, но мы все ощущали его наличие.
Несмотря на то, что в каждом лагере празднования различались, огромная духовная чистота праздника была одинаковой, чего я не испытывала с раннего детства. Такое возвышенное чувство единства, братства и любви! Когда я восстанавливаю в памяти эти картины, мне кажется, что эти празднования были на самом деле самыми духовными, самыми трогательными и самыми близкими к Богу. Мы чувствовали, что Бог был среди нас.
Но примечательно, как шло приготовления к этим празднествам. Каждое празднование требовало много энергии, терпения, смелости и стойкости, и каждый шаг к празднованию был опасен. Приготовления начинались первого октября, когда в Сибирь приходили первые морозы, а вскоре за ними выпадал снег. Поскольку большинство женщин в лагере было из России или Украины, верующих называли «монашками». Они были не монахини, а просто религиозные женщины из деревень, чье преступление состояло в том, что они протестовали против закрытия церквей. Они вступали в спор с теми, кто приходил закрывать церкви, и их арестовывали. Их забирали от своих мужей, детей и внуков, и они были приговорены как «контрреволюционеры», пытавшиеся разрушить будущее процветание советского общества. Эти женщины были инициаторами праздника, и какая же тесная связь была между ними! Они помогали друг другу в самых трудных обстоятельствах – с едой, с получением продовольствия из домашних посылок, и даже с получением одежды из закрытого «гардероба».
За несколько месяцев до Рождества каждая женщина, получавшая посылку, отдавала часть своей муки, сахар, сухофрукты или вяленую рыбу женщине, ответственной за празднование. Все это было аккуратно отсортировано и спрятано, как правило, в сугробах во дворе, потому что каждый угол в лагере тщательно обыскивался. Ночью, когда вся охрана отправлялась по домам за пределы лагеря, печь продолжала гореть, потому что был ужасный мороз. Так что по ночам за недели наперед эти женщины готовили на печи в бараке множество всяких угощений. Они готовили кутью из пшеницы, сладкое кушанье из зерен с сахаром или медом и сухофруктами, которое мы обычно используем во время поминальных и праздничных дней. Они делали замечательные пирожки со смородиной. Они приготовляли сушеный картофель так, что он казался восхитительным. Но делали они это с осторожностью и благоразумием, а потом все припрятывали. Если охрана случайно обнаруживала эти свертки, их яростно уничтожали, а ответственную женщину наказывали.
Но к великому дню Рождественского Сочельника все было готово. Конечно, нам также нужна была Рождественская елка. Одна из бригад заключенных работала на лесоповале. В назначенный день каждая женщина из этой бригады прятала маленькую елочку под своей арестантской одеждой. В воротах лагеря их тщательно обыскивали, находили елочки в большом количестве и ломали их. Но был жесточайший холод, и для обыска бригады в конвое было всего три охранника, а женщин больше пятидесяти. Пока одну из них обыскивали, две или три проходили позади нее. Так что в Рождественский Сочельник в каждом бараке была елка. Другая бригада трудилась на обработке слюды, прозрачного как стекло минерала, а частички слюды сверкали и блестели. Так вот, из производственного цеха, где они трудились весь день, эти женщины приносили маленькие кусочки слюды для украшения.
Конечно, столы тоже нужно было чем-то покрыть. Но столы были очень длинные, за каждым умещалось восемьдесят человек, и представить себе скатерти такой длины было просто нереально. Но на протяжении месяцев в разные дни женщины умудрялись раздобыть простыню, которую забирали из запертой кладовой, говоря: «Понимаете, моя наволочка вся разодрана, я не могу спать на голом сене». Ладно, ей выдавали простыню.
Таким образом, в Рождественский Сочельник в каждом бараке, во всю длину стола лежали скатерти из белых простыней. На каждом столе была сверкающая елка, которая сияла частичками слюды и красивой звездой из цельной слюды. Почти каждый день на протяжении осени, столовая недосчитывалась столовых приборов, так что к Рождеству был полный комплект мисок, ложек и кружек к банкету. Вы не представляете, как это было трудно, потому что бараки очень часто обыскивали, и если они находили под подушкой всего лишь одну ложку, она немедленно конфисковалась. Лагерные ложки пересчитывались по мере их возвращения, поэтому раздобыть и спрятать столько ложек, мисок и кружек было большим подвигом. Это устраивали семь или восемь женщин.
Во время ежедневной работы эти женщины часто друг с другом ссорились. Представьте себе, в одном месте собрались русские, украинки, немки. Но в тот вечер, я не могла их узнать. Как ловко некоторым из них удавалось раздобыть еще одно платье из каптерки: «Зачем тебе это платье?» — «Это на 9 октября…» — «Это запрещено…» Но так или иначе, дежурная была тоже из заключенных, и она зависела от остальных, поэтому мало помалу она уступала.
В 10 вечера в Сочельник нас запирали в бараках, и тюремное начальство и охрана уезжали из зоны в свои деревянные дома, которые располагались в двух километрах оттуда. Тюрьма была надежной, поэтому они уезжали без опасений. Конечно, на дворе стоял декабрь, был жуткий холод, и они не хотели приезжать ночью для обысков, поэтому мы знали, что находимся в относительной безопасности. В полночь, женщины, которые осуществляли подготовку стола, похожие в своих платьях на ангелов, по одной подходили к каждому в бараке и очень вежливо приглашали нас к столу: «Будьте добры, присоединяйтесь, присаживайтесь за стол». Приглашали даже коммунистов. Некоторые ворчали: «Это в честь Бога, никакого Бога нет», но все равно приходили, они очень хотели придти, и большинство из них принимало участие в пении.
Есть такая украинская традиция, что в Сочельник за столом должно быть тринадцать перемен блюд, и у нас всегда их было тринадцать. Прекрасные, очень вкусные блюда. Сначала маленькие булочки с изюмом, потом кутья с сухофруктами, затем какое-то вкусное блюдо из вяленой рыбы и потом еще и еще до тринадцати. И все это время елка в центре мерцала частичками слюды.
Надо сказать, что весь этот криминальный мир, эти убийцы и воры, становились такими кроткими и благопристойными. Они сидели друг подле друга на скамьях, и им казалось, что они в раю. Когда наступало время службы, так называемые «монашки», верующие деревенские женщины, которые очень хорошо знали Рождественскую службу, начинали петь. Украинки тоже пели, и пели превосходно! Сначала пели православные, потом немки, поляки, украинские католички, а затем протестантки. Все они пели свои службы. А Евангельское чтение! Я уже упоминала, что почти в каждом бараке, как минимум одна женщина прятала экземпляр Евангелия, которое ей удавалось сохранить после обысков. Каждый год, в каждом бараке было Евангелие, которое читалось в этот день. Я помню одну пожилую немку, которая читала отрывки наизусть, и американку, которая читала по-английски. На каждом языке мы слушали Рождественскую историю. И мы все пели, даже ожесточенные убийцы и воры, все женщины, которые верили во Христа и Рождество.
Было чувство, что ты на небесах. Среди нас было абсолютное духовное единство, как будто все мы из разных групп слились в один голос, величающий Иисуса Христа и величайшее на земле событие. Пели латышки, пели немки свое Stille Nacht , а также полячки, китаянки, эстонки, украинки, армянки, француженки, американки. Все они пели колядки своих стран.
Конечно, в этих ужасных лагерях были очень тяжелые условия, и это никак не способствовало формированию добрых чувств между людьми. Была холодность, раздражительность, несправедливость… естественное влечение к семье, которая была так далеко. Люди зачастую были ожесточены, но в тот момент единственный раз в году мы чувствовали, что на земле воцаряется рай. И мы долгое время потом вспоминали это, говоря друг другу: «А помнишь то-то и то-то… Это было так прекрасно!»
За шесть лет только одна женщина отказалась придти. Она была коммунисткой, копия Троцкого, но одна из женщин принесла ей еду к ее кровати, и она съела. Она говорила: «Эти люди просто невежды. У них нет ни ума, ни культуры… но еда вкусная». Она тоже поучаствовала, но в такой мере, в какой смогла. Впоследствии преступники и многие коммунисты говорили: «Это было так прекрасно. Значит, Бог милостив?» — «Да, да, Бог милостив», — говорили мы. «Он нас простит?» — «Простит, если вы верите правдиво и искренне, и если вы раскаиваетесь, Бог вас простит. Он не такой как начальник тюрьмы. Он совершенно другой».- «Да, — говорили они, — мы это чувствуем».
Все, и молодые, и старые, с разным культурным уровнем и разными профессиями, те, кто обычно казались друг другу чужими, кто часто жестоко ссорился, совершенно переменялись в эту ночь. Мы все знали, что с нами Бог, и в эту ночь эту веру не могла разрушить ни одна земная власть. Мы были счастливы, и даже те, кто имел трудный характер, были рады стать частью одной человеческой семьи, славящей Христа и Его рождение. Это был праздник, который я запомню навсегда, и я знаю, что никакая земная власть не нарушит этого единства.