Хорошие люди

В книге памяти православных подвижников XX века должны быть упомянуты не только сонмы мучеников и исповедников, но и безвестные скромные труженики, умевшие при тоталитарном режиме сохранить и приумножить талант веры. За последние годы издано немало книг, раскрывающих все новые и новые подробности из жизни народа Божия в советскую эпоху. Митрополит Вениамин Федченков, Е. В. Апушкина, монахиня Анна Теплякова ¹и другие помогли нам соприкоснуться с многоликим духовным опытом, который образует реальную жизнь Церкви в реальную историческую эпоху. И чем шире будут известны те, кто совсем недавно работал Богу, а не мамоне, тем глубже станет наше восприятие христианства. Я позволю себе ради этого рассказать коротко о некоторых близких мне лицах, исполнивших заповеди о любви к Богу и ближнему.

Наталия Ивановна Динсдорф

В 1955 году я собиралась провести отпуск на курорте Кемери в Латвии. В Москве Н. А. Павлович дала мне рекомендательное письмо к старосте тамошней церкви Наталии Ивановне Динсдорф. Приезжаю в Кемери, нахожу дом Наталии Ивановны, стучу. В ответ слышу непонятное слово “лудзу, лудзу” ². Продолжаю стучать. Наконец дверь распахивается, и я вижу женщину в черном, она вся в ослепительном сиянии света и протягивает мне руки для объятий. Как потом вспоминала Наталия Ивановна, она подумала в этот момент “дай я ее полюблю!”. В этом жесте любви, обращенном к незнакомому человеку, выразилась сущность этой замечательной женщины, льющееся через край вдохновение ее христианского сердца.

Наталия Ивановна родилась в начале 90-х годов XIX в. на Холмщине, в семье священника отца Иоанна Рындуэ, прадедом которого был пленный офицер наполеоновской армии. У отца Иоанна было одиннадцать детей. Маленькая Наташа с трех лет, когда пасла гусей, собирала вокруг себя ребятишек, вешала на кустик иконку и пела молитвы. С пяти лет она уже управляла детским хором в храме, отец разрешал ей петь малые ектении. В семь лет, по благословению ее крестного отца, епископа Евлогия, девочку отправили учиться в школу при женском Радечницком монастыре. По окончании школы она была послана в Москву в Марфо-Мариинскую обитель святой великой княгини Елисаветы для обучения церковному пению, потом вернулась в школу и несколько лет там учительствовала, но в монастыре не осталась, в двадцать четыре года вышла замуж за Вильгельма Матвеевича Динсдорфа и вскоре уехала в Латвию. Первая мировая война и революция на десятилетия отрезали ее от родины. В Кемери, где супруг Наталии Ивановны занимал должность начальника вокзала, была православная церковь, служба там совершалась один раз в месяц. В конце Великой Отечественной войны немцы отправляли местное население на запад. Вильгельм Матвеевич готов был уехать, но Наталия Ивановна наотрез отказалась, заявив: “Придут мои соотечественники, я жду их”. Она помогала советскому полковнику собирать останки убитых и посоветовала устроить братское кладбище напротив православного храма. Вскоре после войны были репрессированы муж и младший сын Наталии Ивановны ³. Она осталась вдвоем с дефективным старшим сыном Володей. Наталию Ивановну вызвали в органы и состоялся такой разговор:

— Вы знаете польский, украинский, латышский языки, такой человек нам очень нужен.
— Я не умею лгать, я даже сына своего не сумела выгородить.
— Вы нуждаетесь материально, мы вас обеспечим.
— Чистая совесть дороже всего.

В 1948 году на Рижскую и Латвийскую кафедру был назначен митрополит Вениамин (Федченков). При нем в храме возобновилось богослужение. Первые заботы о восстановлении и благолепии храма пали на плечи репатриантки Надежды Андреевны Соболевой, которая в течение шести лет была церковным старостой ⁴. Наталия Ивановна пришла сюда как певчая и регент, прекрасно знающая церковный устав и гласовое пение, что немало удивило митрополита. При почти полном отсутствии постоянных прихожан, поскольку местное население состояло преимущественно из лютеран и католиков, Наталия Ивановна сумела привлечь к храму нескольких православных людей с хорошими голосами, которых она стала обучать церковному пению, так что вскоре составился хор. Митрополит Вениамин любил бывать в этом храме, подавая всем урок смирения, когда как простой причетник становился на клирос и читал часы за Божественной литургией. Иногда он незаметно входил и становился сзади, слушая пение певчих, не подозревавших о его присутствии. Спустя много лет певчие с умилением рассказывали об этих встречах с Владыкой. Наталия Ивановна чтила его как духовного отца. После отъезда Н. А. Соболевой в Успенский Пюхтицкий монастырь, где она приняла постриг с именем Силуаны, все заботы о храме в течение более двух десятилетий несла Наталия Ивановна.

Неизменными посетителями храма в Кемери были все время сменяющие друг друга пациенты курорта. Храм стоял в парке напротив главного санатория “Кемери”, но был скрыт от всеобщего обозрения кронами столетних дубов и лип. Посвященный святым первоверховным апостолам Петру и Павлу, он Промыслом Божиим и ревностными усилиями Надежды Андреевны и Наталии Ивановны в годы яростной пропаганды атеизма стал светильником Православия, который своим существованием свидетельствовал о вере Христовой сотням и тысячам приезжих людей ежегодно. В 50–70-е годы настоятелями здесь были такие вдохновенные проповедники Слова Божия, как протоиерей Николай Трубецкой, протоиерей Владимир Блазма и протоиерей Серафим Шенрок.

Построенный в конце XIX века в русском стиле из дерева без единого гвоздя, храм был невелик и очень изящен; легкая колокольня, казалось, звала всех устремить взор к небу. Вокруг — только могилы воинов Великой Отечественной и гражданской войны и заросли высоких деревьев; не видно ни улиц, ни строений. Человек, попавший в этот уголок парка, переносился из бурлящего мира светской жизни в мир вечного покоя и красоты, из атмосферы курорта в атмосферу скита. Ощущение красоты усиливалось от множества цветов, насаженных здесь Наталией Ивановной. Редко кто мог отказать себе в удовольствии подняться по ступенькам и взойти внутрь храма, может быть, впервые в жизни. И тут опять красота: резной из дерева иконостас, иконы и цветы в вазах. И приветливая Наталия Ивановна целыми днями отвечала на вопросы, связанные с Православием и с историей храма.

Постепенно сама собой родилась своеобразная “мобильная община-приход”: верующие, приехавшие на отдых или лечение, знакомились с Наталией Ивановной и чем могли служили храму. Из года в год проводили лето в Кемери отец Константин Карчевский из Киева, преподаватель закрытой при Хрущеве Киевской Духовной семинарии, и отец Петр Гнедич из Ленинграда. Из Москвы всегда спешила сюда поэтесса Н. А. Павлович в сопровождении кого-нибудь из друзей, а также Мария Нико­лаевна Цеханович, повторившая подвиг своей знаменитой тез­­ки, отправившись вслед за мужем в ссылку; она усердно поддерживала храм деньгами, а пожилые супруги-ленинградцы несли клиросное послушание, пели в хоре, муж вдобавок прекрасно читал Апостола. Ради этого чтения Наталия Ивановна давала им деньги, чтобы они снимали комнату не на месяц, а на два. Молоденькая девушка Нина, ученица М. Н. Соколовой (монахини Иулиании), приехав на отдых, целый месяц писала для храма икону ⁵.

Поездка в Кемери для иногородних превращалась в паломничество: Наталия Ивановна чутко угадывала духовную потребность своих гостей, предоставляла им возможность не только внести материальную лепту, но и работать тут своими руками, ощутить себя членами приходской семьи. Евдокия, сотрудница отдела кадров, москвичка, целыми днями подметала дорожки вокруг храма, мать с дочерью из Гомеля пололи и рыхлили клумбы, кто-то носил воду, мыл полы и окна, тряс половики, зажигал лампадки, а вот колхозница Мария из далекой Сибири, двадцать лет не бывавшая в церкви и неожиданно попавшая в храм на курорте, куда приехала лечиться, удостоилась самой большой чести: в день святых апостолов Петра и Павла ей поручили нести икону праздника во время крестного хода, и уже у себя дома Мария получила альбом с фотографиями этого крест­ного хода, где она заснята с иконой в руках. В этом маленьком эпизоде сказалось способность Наталии Ивановны войти в положение каждого человека и постараться сделать для него что-то очень хорошее.

В ее хоре была певчая, которая не выносила пьяницы-мужа и разошлась с ним, а Наталия Ивановна захотела помочь ему, научила читать молитвы, одела в стихарь и радостно приговаривала “Федя! Какой ты красивый!”. Правда, научить Федю читать Шестопсалмие ей не удалось, но зато ему оказывалось почетное доверие: он ездил в Ригу в епархиальное управление за свечами, и я наблюдала, с какой радостью он возвращался восклицая “я выполнил поручение Наталии Ивановны!”. Душевнобольную де­вушку, которая из-за тяжелого характера нигде не могла устроиться на службу, Наталия Ивановна пожалела и взяла в свой хор, равно как и другую душевнобольную, старушку Лоренс, которой она платила 15 руб. за то, что та подметала дорожки около храма.

Наталия Ивановна не несла особых подвигов поста, молитвы, поклонов, но вся ее жизнь была предстоянием пред Богом и служением святыне. Почти до 90 лет она пела и управляла хором, сохраняя вдохновение молодости. Помню, как уже в 70-е годы она распахнула дверь комнаты, где я сидела, и я услышала восторженный возглас “Зло побеждается только добром, только добром!”. Оказывается ее как-то обругала соседка за сделанное замечание, а потом Наталия Ивановна ухаживала за больной матерью этой женщины, и вот теперь при встрече обидчица выразила Наталии Ивановне свою любовь. На этом бесспорном принципе непамятозлобия строились повседневные отношения Наталии Ивановны с людьми. Она посылала посылки репрессированной жене полицейского, которая до войны отказалась сидеть с ней рядом, презрительно бросив “кревс (русская)!”. Увидев пьяную женщину, которая с комом земли в руках целилась в ее окно, подошла к ней, обняла ее с ласковыми словами “Аня, Аня!”. “Монастырь научил меня смирению!” — любила повторять Наталия Ивановна. Она не произнесла монашеских обетов, но целиком вручила Господу свою жизнь, подчинила себя Его воле. В одном из последних писем она мне сообщала: “18/I был у меня сильнейший сердечный приступ. Такой он у меня впервые. Испугалась очень, поскольку ключи от церкви находились у меня. Утром — литургия, а я не в силах подняться с постели. С неимоверным трудом добралась я до церкви и с таким же усилием провела службу. Как видите — Господь меня наказывает, а смерти не предает”. В конце жизни она переехала к сыну на ст. Булдури, попала в чуждую ей обстановку, но перемену места жительства перенесла безболезненно, восприняв ее как свое вступление на новое поприще — воспитание внука. Сломала ребро и без всякого ропота сообщала мне: “лежу в чистоте и тепле, ухоженная и накормленная”. Скончалась Наталия Ивановна в начале 80-х годов и похоронена на Кемеровском кладбище.

Анна Александровна Сетцис (урожд. Соболева)

Близким другом Наталии Ивановны была москвичка Анна Александровна Сетцис, в течение двадцати лет неизменная летняя прихожанка Кемеровской святыни. Она родилась в 1902 году, в Замоскворечьи, и мать ребенком часто водила ее в Чудов монастырь Кремля. В шестнадцать лет Нюра пошла работать в управление Курской железной дороги, где проработала до выхода на пенсию в должности бухгалтера и главного бухгалтера. Ее первым духовным отцом был отец Сергий Богословский, затем — отец Сергий Мечев, до конца дней она сохранила теплую память о храме святителя Николая в Кленниках и сердечную близость с духовными сестрами Маросейской общины. С Зинаидой Александровной Соловьевой, иконописцем и певчей, духовной дочерью отца Сергия Мечева, она несколько раз ездила вместе в Кемери. Будучи уже в возрасте свыше тридцати лет, Анна Александровна вышла замуж за Альберта Мартыновича Сетциса. Этот человек в течение многих лет добивался ее руки, но она настаивала на венчании в церкви, а для него как военного это было в те годы немыслимо. Наконец, не зная, что делать, Нюра Соболева пришла в храм, пала на колени пред ликом Богоматери и взмолилась: “Матерь Божия, укажи мне Сама, как я должна поступить”. Вышла из храма и увидела Альберта Мартыновича, который встретил ее словами: “Я брожу по улице в надежде встретить тебя”. Нюра восприняла это как ответ свыше на ее молитву и дала согласие на брак. Семь лет ее супружества не были омрачены ни единой размолвкой. “Он был больной, я жалела его”, — объясняла Анна Александровна свое отношение к семейной жизни. Детей ей Бог не дал. Подобно Наталии Ивановне, она не несла каких-либо суровых подвигов аскезы, довольствуясь посильным выполнением церковного устава, но закон Божий был написан у нее в сердце. Я как-то спросила ее: “Вам тяжело жить одной?” — и услышала в ответ: “Я не одна, я с Богом”. Это ощущение своей близости к Богу выражалось прежде всего в том, что заповедь Христова была фундаментом всех ее отношений с людьми. Она так изъясняла свой принцип жизни: “Я не имею права умереть с обидой на кого-либо, умереть я могу каждый день, следовательно, не должна иметь в сердце ни на кого обиды”. На практике это выражалось в том, например, что, вознегодовав на своего начальника по службе, она шла в Богоявленский собор, становилась перед мощами святителя Алексия и два часа стояла там, пока злоба не уступала место душевному покою. Незлобие заставляло ее ценить интересы ближнего выше своих собственных и порождало способность принимать каждого человека в свою душу, искренне сочувствовать ему не только в горе, но и в греховных падениях. Анна Александровна признавалась мне, что жалеет пьяниц. Люди открывались перед ней, могли рассказать ей все самое заветное.

Мы не раз ездили с ней вместе в Латвию, и несколько штрихов нашего общего быта остались в памяти. Идем на рынок, дорогой она говорит мне: “Не смотрите на товар, смотрите на продавца, не покупайте у молодой, купите у старушки”. Гуляем по Риге, на обочине тротуара сидит торговка с ведром черники, я шепчу: “Анна Александровна, смотрите, у этой женщины никто не берет ее ягоду!”. Анна Александровна тут же порывистым движением вынимает из сумки рубль и протягивает женщине с черникой, та насыпает ей два стакана и отсчитывает сдачу (ягода продавалась по сорок копеек за стакан), Анна Александровна с недоумением смотрит на эту сдачу, ведь ей не товар нужен был, нужно было помочь торговке. Анна Александровна вместе с вышеупомянутой Зинаидой Александровной Соловьевой зашла в магазин, Зинаида Александровна попросила продавца показать ей платок, посмотрела вещь и вернула обратно, а Анна Александровна купила этот платок, не потому, что он был ей необходим, а потому, что продавщица трудилась, показывала, и нельзя было ее обидеть отказом. В начале августа, до яблочного Спаса старушка-латышка угощает нас яблоками, я их не ем, а Анна Александровна ест, чтобы не обидеть бабушку. Я с ней повздорила, на следующее утро Анна Александровна говорит мне: “Лежу я ночью и думаю «Бедная Таня! Обидела старуху, теперь придется каяться перед священником»”. В предвоенные годы, после смерти мужа, Анна Александровна стала постоянной прихожанкой Богоявленского Елоховского Собора и духовной дочерью протопресвитера отца Николая Колчицкого, помогала ему в делах собора как опытный бухгалтер, была председателем ревизионной комиссии. Я познакомилась с ней в Кемери в 1955 г., часто встречала потом в соборе и неизменно видела ее не просто в сиянии, а в целом облаке света. Анна Александровна скончалась 13 октября 1981 г. Ее отпевали два соборных священника, 90-летний отец Алексий и отец Анатолий, и оба со слезами. Отец Алексий вспоминал, какое теплое, полное любви письмо написала она ему во время болезни, отец Анатолий рассказывал, каким светлым восторгом загоралась Анна Александровна всякий раз, когда разговор заходил о Боге и духовных предметах. Не такими ли чистыми душами, как Анна Александровна, держится до сих пор наша планета?