Её осанка мне запомнилась сразу, при случайном посещении в 2005 году русской Никольской церкви на виа Палестро. Потом уже я жила и работала в Риме, с графиней Майей Александровной Ферзен мы записали интервью. От публикации она отказалась, дабы не допустить погрешности в воспоминаниях о дорогих её сердцу людях. Я поняла её и отложила текст в стол. А спустя два года вновь оказалась в Вечном Городе, и Майя Александровна сама начала разговор с того, что «моя совесть неспокойна перед Вами». Так мы окончили работу над материалом. Это не эпизод, это основа подлинно русского характера: совесть. Майя Александровна для меня — портрет старой России в лучших её проявлениях веры и культуры, скромности и чести, юмора и свободы, порядочности и благородства. С Майей Александровной мы беседуем о России, уходящей и грядущей. 
— Вы происходите из замечательных родов — Воронцовых, Шуваловых, Ферзен. Что об истории семьи Вам рассказывали Ваши родные?
— Они, конечно, говорили о России, которую были вынуждены оставить. Но никогда не жаловались, хотя вначале им пришлось очень трудно. Они всегда мужественно относились к жизни.
Майя Ферзен перед фотографией своего дедушки Иллариона Воронцова
Со стороны матери моя семья — это Воронцовы. Последние месяцы перед эмиграцией они жили в Алупке, в своей летней резиденции. Мой прадед, Илларион Иванович Воронцов1, был последним наместником Кавказа. С 1905 по 1916 годы он исполнял обязанности наместника в Тифлисе, в то время как семья оставалась в Алупке.
Илларион Воронцов, последний наместник на Кавказе
Бабушка Александра, урождённая Воронцова, вышла замуж за Павла Павловича Шувалова2. Она мне всегда рассказывала о том, что он был благородным и хорошим человеком. Часто к нему обращались бедные люди, брали у него деньги в долг. Когда же у них появлялась возможность вернуть ему эти деньги, он отказывался. Он унаследовал пост московского градоначальника, который прежде занимал великий князь Сергей Александрович, супруг великой княгини Елисаветы Федоровны. Но оставался на этом посту совсем недолго, потому что сам был убит во время приёма посетителей в доме градоначальника на Тверском бульваре 28 июня (11 июля) 1905 года.
Великая княгиня Елизавета Феодоровна. Фотография подписана бабушке Майи Ферзен
Бабушка рассказывала мне, что по вторникам у него был приёмный день, и каждый мог подойти с прошением. Он всех выслушивал и старался оказать помощь.
Графиня Александра Илларионовна Шувалова, урождённая графиня Воронцова-Дашкова, в одеждах боярыни XVII века (1903–1904)
— Когда Ваша семья выехала из России?
— В марте 1919 года. Из Ялты на английских кораблях, которые тогда стояли на Черном море. Это произошло благодаря императрице Марии Федоровне, которой тогдашний английский адмирал предоставил военный корабль. Императрица объявила, что выедет из России только в том случае, если сможет взять с собой всех тех, кто её окружает — друзей и близких. Английский адмирал не мог отдать такое распоряжение самостоятельно, телеграммы шли уже очень плохо. И тогда он всё-таки взял ответственность на себя и предоставил два дополнительных судна. Таким образом, все смогли выехать — сперва на Мальту, которая находилась под английским протекторатом (там они оставались в течение шести месяцев), а потом уже семьи перебирались кто куда. Семья моего отца переехала в Италию. Мать моей матери, бабушка Александра Илларионовна Шувалова, — во Францию, кто-то отправился в Англию.
Дворец Воронцовых в Алупке
Большинство всё же отправилось во Францию, где образовалась самая большая колония русских беженцев. Там они первое время жили очень скромно, в маленьких квартирках. Устройству на работу помогало то, что все русские говорили на французском, английском и немецком языках. Мой отец, например, получил должность в банке, а в последние годы помогал в Русском доме в Sainte-Geneviève-des-Bois.
— Как сложилась судьба Вашей матери?
— Моя мать Александра Павловна, урожденная Шувалова, родилась в Вартемяках3, в имении Шуваловых. Я помню, в её паспорте было написано «Вартемяки». И в скобках — Санкт-Петербург, там на Фонтанке находился дом Шуваловых4.
Зимой во время игры в хоккей. Александр III, Николай II и среди остальных бабушка Майи Ферзен Александра Илларионовна Шувалова и две ее родных сестры
— Вам приходилось бывать в этом доме?
— Я никогда не была в Санкт-Петербурге. Единственный раз я посетила Россию в 2000 году с паломничеством. Мы плыли по Волге, было очень хорошо и волнительно. Россия на меня произвела невероятное впечатление. Это моя Родина, но, живя за рубежом, я как-то это не так ощущала. А приехав в Россию, поняла, как глубоко во мне сидит любовь к России. Помню, когда мы приземлялись в Шереметьево, у меня слёзы потекли от волнения — я оказалась на Родине! Мама вышла замуж в 19 лет и почти сразу овдовела — её первого мужа, Дмитрия Вяземского5, убили в 1917 году.
Александра Павловна Ферзен, урожденная Шувалова, мать Майи Ферзен
Первые два года моей жизни мы прожили в Риме. А потом переехали на север Италии — в Южный Тироль, в маленькую деревню Суизи. Это в Доломитах, природа там невероятно красивая. В Суизи граф Алексей Алексеевич Бобринский6 выстроил в 1909 году дом, в котором позднее устроил пансион7. По сей день в деревне вспоминают: «Ах, эти русские! Какие они были весёлые, спортивные!» Именно там брат моего отца, дядя Павлик, проводил лето со своей семьей, и однажды он предложил моей матери: «Почему ты томишься в Риме? Переезжай лучше со своими девочками в горы».
Панихида на Радоницу на могиле А. Н. Ферзен на Тестаччо. Служит протоиерей Вячеслав Бачин, настоятель Никольского храма в Риме
Кроме того, моя мать тогда овдовела второй раз. Мой отец Александр Николаевич Ферзен скончался от туберкулеза в 1934 году8. Мне был год, так что я его не помню. Но я помню, как каждый раз, когда мы с сестрой начинали кашлять, мама смотрела на нас с испугом. Этот страх у неё остался навсегда. Так вот, мой дядя Павлик посоветовал нашей матери: поезжай, и ты увидишь, сколь полезно провести лето в горах. Мама поехала и больше в Рим уже не вернулась. Я помню, в 1937 году она подозвала нас с сестрой и спросила: «А вы не хотите здесь остаться на зиму, кататься на салазках?» Так ей понравилось в Суизи — и природа, и образ жизни…
— И вы остались жить в Южном Тироле?
— Да. Сначала мы ничего не понимали, там говорят на местном диалекте. Но мы его быстро выучили. Кроме того, в период фашистской диктатуры нужно было говорить по-итальянски. В это время мы ходили в итальянскую школу. Немецкий язык был запрещён, все немецкие школы закрыты. А в 1943 году, когда произошел переворот, всё переменилось: немецкую школу открыли на радость всего населения Южного Тироля, и я в течение двух лет её посещала.
Слева направо: Александра Вяземская, Софья и Майя Ферзен
Дома говорили только по-русски. Но мы с сестрой говорим на разных языках, и этим мы обязаны нашей матери. Она говорила на русском, французском, английском, немецком языках. Когда она общалась с друзьями и хотела, чтобы мы не поняли, о чём идёт речь, переходила на тот язык, который мы не знали. Тут наши уши начинали шевелиться. Таким образом, для нас английский или французский языки никогда не были чужими. И когда мы начали их изучать, у нас уже была основа. Моя мать давала уроки английского языка детям наших друзей. Ученики вспоминают маму до сих пор и говорят, как им помогли эти уроки.
— Сумела ли Ваша мать, с её великосветским прошлым, привыкнуть к деревенской жизни?
— Наша мать влюбилась в красоту природы Южного Тироля и в деревню, где мы жили. После равнинной России она полюбила горы. И даже скалолазание — оно вызывало у неё такое сильное чувство, что очень помогло ей пережить горе второго вдовства, потерю нашего отца.
Александра Илларионовна Шувалова, бабушка Майи Ферзен
Иногда я навещала бабушку Александру Илларионовну Шувалову в Париже (хотя до 1945 года не так часто — по финансовым причинам нам было трудно путешествовать). Мы были беженцами без паспортов и без гражданства. Каждые шесть месяцев мы продлевали permesso di soggiorno («вид на жительство»). Моя мать была глухая, и она всегда мою сестру и меня брала с собой в Questura, чтобы мы переводили. Я вспоминаю, как мило и доброжелательно нас, детей, выслушивали итальянские чиновники. «Principi russi» («русские князья») называли нас здесь. Итальянцы нас жалели, это прекрасная сторона их характера — доброта сердца! И когда нам снова выдавали permesso di soggiorno, свершалось чудо: еще шесть месяцев можно жить спокойно. Я и сейчас помню лицо моей матери в эти моменты!
— А когда же Вы получили итальянское подданство?
— Когда мне минул 21 год. Я родилась в Риме и автоматически стала итальянкой. Мне хотелось остаться в Италии и преподавать в сельской школе (в Турине я окончила университет по специальности французский и немецкий языки).
— Вы помните свой первый приход в храм на виа Палестро?
— Я не могу этого помнить — это был день моего крещения в 1933 году. Меня крестил настоятель архимандрит Симеон (Нарбеков). Кажется, я была первой, кого тут крестили после открытия церкви в 1932 году. Мне рассказывали, что маленькая я кричала, когда меня подносили для причастия к амвону.
В Свято-Никольском храме в Риме
Мы три раза в год приезжали из Северной Италии в Рим, чтобы причаститься, и всегда шли в храм с бабушкой или с тетей Ольгой Ферзен, сестрой моего отца. Один раз в год отец Симеон приезжал к нам, в горы, чтобы нас причастить. Это был добрый и образованный настоятель. Его все уважали и очень любили. Но я была слишком маленькой, чтобы тогда иметь с ним какое-то личное общение, а исповедовалась, конечно, всегда у него. Я помню, как после окончания литургии, он вместе с нами, детьми, шел в кафе и всех нас угощал кофе.
— Что за атмосфера царила в храме?
— Спокойная. Было мало людей, меньше служб. Я даже помню, где кто стоял. Бабушка всегда просила меня подойти к святому Пантелеимону и поставить свечку — сама она хромала, ей трудно было ходить. Хор был хороший, он исполнял обиходные песнопения, которые все меньше и меньше слышно теперь. Прихожане раньше не пели (пение «Отче наш» и «Верую» всем храмом — это новая традиция). Голову у нас не покрывали. Но когда пришёл отец Виктор Ильенко9, он потребовал на причастие надевать платок. Я помню этот момент: иду к причастию, подходит прислужник: «Отец Виктор просит Вас надеть платок». Я никогда не слыхала такого и испугалась: «Боже мой, неужели мои грехи такие ужасные?!» На Западе платок в церкви редко носили. 
Кроме Ферзен нашими прихожанами были Шереметьевы, Орловы, Денисовы (все мы находились в родстве). Приходили очень милые казаки, потом некие старички Родионовы, Владимировы, старушка Параскева Банкул, которая долго жила в Эфиопии.
— Каким было отношение у старой эмиграции в Риме к Католической церкви?
— Мой отец был глубоко верующим православным, но несмотря на это, он всегда интересовался католицизмом. От него у меня даже сохранились книги о святом Франциске Ассизском. У отца никогда не было враждебности к католикам, хотя он был стопроцентно православным (он даже хотел стать священником, но не смог, женившись на нашей матери-вдове). Когда я жила в горах, то ходила в католическую церковь. Это мне абсолютно не мешало оставаться православной. Я помню, как мои подопечные, школьники, меня спрашивали: «Учительница, а почему ты никогда не причащаешься с нами?» Я им объясняла, что я не католического вероисповедания, но православная. Получив ответ, они успокаивались.
Я удивляюсь, как в деревне с традиционным укладом жизни мне вообще позволили стать учительницей (я преподавала все предметы в младших классах). В те времена учителя с учениками каждое утро ходили до уроков в церковь на краткую мессу. Я принимала участие в их жизни, но все знали, что я православная. Помню, даже говорила с детьми о первой исповеди. Дети были очень милые. Они так волновались, а я их старалась успокоить: «Главное скажите, что у вас на душе и что вам жалко, что вы согрешили». Объясняла им, что такое покаяние. Еще я спрашивала у них: «Вы боитесь оставаться дома одни?» — «Да!» — «Тогда помолитесь святому Николаю, и он вам поможет!» Они прислушивались.
Майя Ферзен и митрополит Смоленский и Калиниградский Кирилл. Рим, 2007 г. Освящение храма Константина и Елены, нижнего храма вмч. Екатерины
В детстве, когда я приезжала в Рим, то каждое утро мы с моей бабушкой ходили на площадь Сан Сильвестро, в церковь этого святого. Там есть статуя святого Антония Падуанского. Моя бабушка свято верила в то, что если она что-то потеряет и помолится святому Антонию, то он непременно ей поможет это найти. И святой помогал, а бабушка всегда шла после и опускала ему монету. Так что я никогда не знала агрессии к католическому миру. Поверхностное отношение — опасно (когда говорят: ах, мы лучше, чем они). Нужно знать о своей вере (т. е. почему ты веруешь православно) и быть уверенным в своей вере. Это главное.
— Что мама рассказывала Вам о своей жизни России?
— Она рассказывала, как их строго воспитывали: день начинался в 7:30 утра (и неважно было, во сколько они легли накануне), утро проходило в ученьи, днём занимались конным спортом. Если они поздно возвращались с бала в поезде, им не давали задремать. Обсуждать вслух «бобошки», жаловаться не разрешалось: болит что-то — сиди смирно.
— А как Вам ставили осанку?
— У меня это врождённое.
— Вы росли русской или итальянкой?
— Я всегда считала себя русской. Моя мать меня учила: «Помни, когда тебя спросят, кто ты такая, отвечай „russa bianca“ („русская, белая“)». Ведь русские были и красные!
— Будучи взрослым человеком, Вы следили за тем, что происходило в Советском Союзе, в России?
— Мы слышали, но говорили об этом шёпотом, во всеуслышание было нельзя. Ничего хорошего я не слышала. Многие до сих пор видят повсюду железные сети КГБ. Я даже иногда сержусь на них: «Подумайте, на что была бы похожа Италия, если бы она пережила семьдесят лет того, что пережила Россия. Нужны многие годы, чтобы постепенно этот яд вышел вон». А так русский народ добрый и христианский. В деревне, где я жила, оказалось множество военнопленных Первой мировой войны. Они очень тепло отзывались о русском народе, рассказывали, как даже бедняки, ютившиеся в лачугах, их принимали, угощали молоком. 
Моя мать осталась верна своей Родине, своему народу. Когда в 1956 году проходили олимпийские состязания, в которых участвовала Россия, мы с матерью каждый день ходили в кафе смотреть их по телевидению. И мама всё время шептала мне на ухо: «Как я горжусь, что русские получили столько золотых медалей!» Это же мой русский народ! Видно было, что у неё осталась особая любовь к России.
— Какие лучшие черты русского народа Вы бы назвали?
— Доброта, духовность, в наших кругах много справедливости.
— Что Вас радует, а что огорчает в современной России?
— Я радуюсь, что Россия открыла свои двери и старается жить иначе, чем жила на протяжении двадцатого столетия. У меня создаётся впечатление, что правительство старается обустроить лучше страну. Но нельзя надеяться на быстрые перемены, ведь восемьдесят лет Россию разрушали! Такие события накладывают печать на историю. Самое главное, чему я рада: народ может без страха ходить в церковь, венчаться и крестить детей, хоронить близких, храмы и монастыря начинают жить нормальной жизнью. И видно: русский народ веру сохранил.
Фотографии: из архива графини Майи Ферзен, иеромонаха Авеля (Усачева), а также из открытых интернет-источников. Автор благодарит протоиерея Вячеслава Бачина и игумена Алексия (Никонорова) за помощь в подготовке интервью.
___________________
1. Граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков (1837–1916) — русский государственный и военный деятель: министр императорского двора и уделов (1881–1897), председатель Красного Креста (1904–1905), наместник на Кавказе (1905–1916). Будучи другом Александра III, после убийства его отца организовал «Священную дружину» (1881). Один из крупнейших землевладельцев России, владелец большого числа промышленных предприятий, Шуваловского парка в Парголово, Воронцовского дворца в Алупке.
2. Граф Павел Павлович Шувалов (1859 — 28 июня 1905, Москва) — русский военный и государственный деятель, генерал-майор, градоначальник Одессы и Москвы.
3. Деревня в Агалатовском сельском поселении Всеволожского района Ленинградской области.
4. Дворец Нарышкиных-Шуваловых — памятник архитектуры XIX века в Санкт-Петербурге. Находится на углу набережной реки Фонтанки, дом 21 и Итальянской улицы, дом 39.
5. Князь Дмитрий Леонидович Вяземский окончил юридический факультет Петербургского университета. С началом Первой мировой войны организовал на личные средства санитарный отряд. За самоотверженную работу по спасению раненых награжден Георгиевской медалью «За храбрость» I степени (1915), орденом Станислава III степени с мечами (1917). Погиб 2 марта 1917 г. в Петрограде, попав под обстрел по дороге к мятежным солдатам лейб-гвардии Павловского полка, которых намеревался уговорить вернуться в казармы. Гибель Д. Л. Вяземского отражена в «Красном колесе» А. И. Солженицына. Захоронен в Коробовке в фамильном склепе местной церкви. У Д. Л. Вяземского, женатого на графине А. П. Шуваловой, было двое детей: Леонид (1913 — 1968) и Александра (1915 — 1992). Историческая справка по: http://vyazemskiy.ucoz.ru
6. Граф Алексей Алексеевич Бобринский (9 (21) декабря 1861, Москва — 4 декабря 1938, Суизи, Южный Тироль, Италия) — этнограф, этнолог и археолог. В конце 1818 года граф А. А. Бобринский выехал в Италию и жил в местечке Суизи, где и скончался, и был похоронен.
7. В 1936 году его пришлось продать.
8. Граф Александр Николаевич Ферзен (Санкт-Петербург, 4 декабря 1895 — Миццина, провинция Новара, область Пьемонт, 16 (29) октября 1934, захоронен в Риме, на русском участке кладбища Тестаччо), гвардии штабс-капитан.
9. Протоиерей Виктор Ильенко (10 ноября 1894, с. Осиновка Приморской обл. — 10 июня 1989, Лос-Анжелес). Окончил Иркутскую семинарию (1916), поступил в Московскую духовную академию. Воевал в Добровольческой армии. Покинул Россию в 1920 г. С 1921 по 1929 гг. был псаломщиком и регентом в Константинополе, в Риме, на юге Франции. Священник (1929). Настоятельствовал в храме Воскресения Христова в Брюсселе (1946–1953), Спасо-Преображенской церкви в Лос-Анжелесе (1953 — 1966), Свято-Николаевской церкви в Риме (1966–1984), Свято-Николаевской церкви в Милане (1973–1974). Вышел за штат по старости и вернулся в США, проживал в г. Лос-Анжелес.