Русская Православная Церковь на пороге исторического события
Интервью корреспондентов газеты «Труд» с архимандритом Тихоном (Шевкуновым)
Trud.ru
6 мая в Сан-Франциско начинает работу IV Всезарубежный Собор Русской Православной Церкви Заграницей. Он может стать историческим, поскольку будет рассматривать вопрос о воссоединении двух ветвей Русского Православия. Что предшествовало этому событию? Каковы проблемы и перспективы сближения Церквей? Об этом корреспонденты газеты «Труд» беседуют с одним из участников этого процесса — архимандритом Тихоном (Шевкуновым), наместником Московского Сретенского монастыря.
— Отец Тихон, вместе с другими участниками официальных, а до того и неофициальных переговоров, Вы прошли долгий и непростой путь, который теперь уже можно оценить. Что, на Ваш взгляд, оказалось главным на этом пути?
— Для меня главным было одно убеждение: в преодолении этого разделения совершается воля Божия. Об этом говорили Святейший Патриарх Алексий II, мой духовник архимандрит Иоанн (Крестьянкин), покойный владыка Василий (Родзянко), когда рассказывал о своих воспитателях митрополите Антонии (Храповицком) и святителе Иоанне Шанхайском. Об этом же говорили многие священники и миряне, как в России, так и за рубежом, духовное мнение которых для меня важно. Сегодня должно совершиться то, чему необходимо совершиться. Но это и огромная ответственность: окажемся ли мы на высоте познания и исполнения этой воли Божией — вот в чем сегодня важнейший вопрос. Страшно не узнать «время посещения». «Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, а вы не захотели» (Мф. 23: 37) — невольно вспоминаются слова Спасителя.
За эти годы и Святейшим Патриархом Алексием, и главой Зарубежной Церкви Митрополитом Лавром, и назначенными ими комиссиями приложены все силы для того, чтобы совершилось воссоединение зарубежной части Русской Церкви в единое тело Русской Православной Поместной Церкви. А препятствия на этом пути были очень серьезные: и трагические события минувшего века, и накопившиеся проблемы во взаимоотношениях, часто чисто человеческие, и сопротивление недругов Церкви…
— Но тут невольно задумываешься о цене вопроса. Ведь участники диалога — это совершенно неравнозначные величины. В Зарубежной Церкви — 250 приходов, в Русской Православной Церкви Московского Патриархата — около 28 тысяч. Стоило ли вкладывать столько сил, чтобы присоединить столь небольшую часть?
— Церковь ощущает себя как единая семья. И неважно, сколько членов этой семьи отторгнуто от общего единства. Само разделение вызывает не только боль у православных людей, но и чувство решимости и долга по исправлению такой ситуации. И пока рана не залечена, даже если она кажется кому-то небольшой, все равно это будет ощущаться как нечто ненормальное, то, в чем необходимо покаяться, исправить. Причем так думают не только богословы, но и самые обычные христиане. То, что подавляющее большинство православных России всем сердцем поддерживают этот процесс — очень светлый и обнадеживающий признак.
— Такие, как президент Путин? Это ведь он, не будучи богословом, стоял у истоков процесса сближения Церквей?
— Многие остро чувствуют потребность в исцелении этой раны. Кроме того, не раз говорилось, что это и высоко символическое событие может поставить точку в истории кровопролитной междоусобицы, которая началась в 1917 году. Сможем ли мы показать пример прощения и мира, в котором должны пребывать братья, забыв о взаимных ошибках, которые, конечно же, имели место? А еще важнее, как пишут святые отцы, оставить позади не только ошибки, но и свою мнимую праведность. Чтобы никто из нас не напоминал ни старшего брата из притчи о блудном сыне, ни фарисея, который благодарил Бога за свое благочестие, чистоту и за то, что он не таков, как ужасный грешный мытарь.
— Какова, на Ваш взгляд, самая большая проблема, которая существует в процессе сближения?
— Такая проблема действительно есть. Одна и общая. Это предрассудки. За эти десятилетия накоплено столько неправды, дезинформации, несправедливости, что все сразу не преодолеешь. А побеждается это только при личном общении, лицом к лицу. Я не буду подробно говорить о предрассудках наших зарубежных братьев, они достаточно известны. Скажу лучше о наших. Их тоже совсем немало.
«Отвергнуть с гордыней и превосходством протянутую вам сегодня руку, отринуть надежды русских людей, которые с замиранием сердца и с нерассуждающей детской радостью ждут воссоединения семьи, — это будет ударом по Руси, — ударом тем более тяжелым, что не от врага, а от брата. Это нанесет непоправимую обиду самым искренним чувствам миллионов людей, которые с восхищением относились к подвигу Зарубежной Церкви, но даже не подозревали, с каким презреньем, оказывается, к ним самим относятся их же русские братья за рубежом». Это пишет в своей недавней статье «Когда же придет настоящий день?» глубоко уважаемая мною Наталия Нарочницкая. И этот стереотип о том, что в зарубежье надменно и свысока относятся к «подсоветским» людям, хотя, возможно, и не без основания, но укоренился в России. Такое мнение порой многое определяет во взаимоотношениях с Зарубежной Церковью. Но, как выяснилось, все не так однозначно и прямолинейно.
Расскажу совсем недавний случай. Последнее заседание нашей совместной комиссии по диалогу с Зарубежной Церковью проходило нынешней зимой в Нью-Йорке. Я был приглашен в замечательный храм в городке Сиклиф, в котором долгие годы подвизался епископ Митрофан Зноско-Боровский — очень почитаемый в зарубежье архиерей. После службы, а это был как раз день памяти епископа Митрофана, в трапезной храма собралось около трехсот прихожан, которые задавали мне множество вопросов. Я рассказывал о церковной жизни в России. И вдруг кто-то очень жестко и даже грубо высказался о Церкви в России, о Московской Патриархии, о том, что никакого общения с ней иметь нельзя и что на этом настаивали прежние иерархи РПЦЗ. Мне не пришлось отвечать, потому что поднялся пожилой прихожанин этого храма — Пантелей Леонидович Жохов и рассказал всем собравшимся историю, свидетелем которой он сам был в начале 60-х годов. К епископу Митрофану, тогда еще священнику, приехал из Польши родной брат, тоже священник, отец Алексий, недавно отбывший долгий тюремный срок за веру. Отец Алексий был священником Польской Православной Церкви, которая была духовно и евхаристически соединена с Московским Патриархатом и никаких контактов с Зарубежной Церковью не имела. И вот владыка Митрофан пригласил своего брата-исповедника отслужить вместе с ним акафист Божией Матери. В тот же вечер кто-то донес всесильному тогда протопресвитеру Георгию Граббе, секретарю Синода РПЦЗ, о том, что вот такое «преступление» было совершено. Граббе тут же позвонил отцу Митрофану и резко его отчитал. А вскоре отец Митрофан получил письменный выговор от первоиерарха Зарубежной Церкви митрополита Анастасия и был вызван в Синод.
«Зачем же Вы меня так больно ударили?» — с горечью спросил отец Митрофан у первоиерарха. Митрополит Анастасий не понял его, а, увидев выговор, удивился. Оказалось, что протопресвитер Георгий Граббе ловко подсунул ему эту бумагу среди прочих, так что тот подписал ее, не вникнув в суть. Когда это выяснилось, отец Митрофан заплакал. А митрополит Анастасий обнял его и сказал: «Служите с ним, когда и как хотите: и акафисты, и литургии. И не обращайте ни на кого внимания». Потом помолчал немного и добавил: «Когда падет безбожная власть в России, дай Бог, чтобы нам с вами разрешили служить там где-нибудь на деревенском кладбище». Это сказал митрополит Анастасий, непримиримый первоиерарх Зарубежной Церкви, и чуть ли не пособник врагов России, каким он слывет у нас. Но вот что, оказывается, он носил в душе.
— Есть еще одна проблема, которую нельзя обойти. Не секрет, что в большинстве своем те, кто протестуют против объединения, это люди, перешедшие в Зарубежную Церковь из Московского Патриархата…
— Да, это серьезная проблема, как для нас, так и для Зарубежной Церкви. Люди, которые перешли по тем или иным причинам…
— Но посмотрим правде в глаза: ведь большая часть этих причин либо корыстные, либо какие-то нравственные проступки. Мы слышали от некоторых зарубежных иерархов, что теперь они уже признают ошибочность приема таких людей, голос которых тем не менее звучит в нынешней полемике об объединении громко.
— Как всегда жизнь расставит все на свои места. Мы ведь в свое время предупреждали о последствиях этого решения. Когда в начале 90-х годов начинался прием наших бывших клириков в Зарубежную Церковь, я написал письмо одному очень уважаемому мною архиепископу Зарубежной Церкви. Просил его, чтобы они этого не делали, потому что можно подорвать доверие внутри России к Зарубежной Церкви. Такое же письмо написал епископ Василий (Родзянко) митрополиту Виталию, своему однокашнику по гимназии.
А сейчас что сказать? Думаю, что Промыслом Божиим все управится. И Святейший Патриарх, и Синод, несмотря ни на что, заверили, что ради церковного мира вопрос об этих священниках будет рассматриваться в духе церковной икономии. В Церкви есть два понятия — икономия и акривия. Акривия — это твердое исполнение всех правил и канонов. А икономия — это подход милостивый, входящий в обстоятельства и положение людей. Так что все, что возможно, будет решено в духе справедливости, истины и милосердия.
— А каковы же основные варианты развития событий после Собора?
— Первый вариант, который ожидает вся православная Россия. О нем написано многими священниками, историками, политиками, как в России, так и за рубежом. Это — единая Поместная Русская Православная Церковь. При этом у Зарубежной Церкви остается статус полного самоуправления, широкой автономии. Епископы Зарубежной Церкви войдут в Собор всех русских епископов. Зарубежная Церковь таким образом будет признана всеми Поместными Церквами Вселенского Православия, что, конечно же, необычайно важно. Тогда наконец свершится чаяние и отцов-основателей РПЦЗ, которые говорили, что «Русская Православная Церковь за границей есть неразрывная часть Поместной Российской Православной Церкви, временно самоуправляющаяся на соборных началах до упразднения в России безбожной власти». В этом случае, и это самое главное, мы сможем причащаться вместе от одной чаши Тела и Крови Христовой.
— Сейчас в зарубежной прессе раздаются заявления, что будет только евхаристическое общение, но без вступления в каноническое общение.
— Это полный абсурд. Если не будет принят томос о каноническом общении, то не может быть ни канонического, ни евхаристического общения.
Ну и второй вариант, который, к сожалению, тоже не исключен, — если возобладает дух разделения, противящийся Христовой истине. Ну что же, это будет выбор Зарубежной Церкви. Но я знаю только одно, что в России этого никогда не поймут. Просто не поймут, как бы это ни объясняли. Как мне с горечью сказал один пожилой, искренне любящий Зарубежную Церковь священник: возможно, Зарубежная Церковь на этом не прекратит своего существования, но для России она перестанет существовать.
Но все же будем молиться и надеяться, что сбудутся два пророчества святителя русского зарубежья — архиепископа Иоанна Шанхайского: когда наконец в России придет «освобождение от безбожной власти, тогда будет ликование торжества восстановления Русской Церкви». «Мы молим Господа, — говорил он, — да ускорит Он наступление того вожделенного и чаемого часа, когда Первосвятитель всея Руси, взойдя на свое патриаршее место в первопрестольном Успенском соборе, соберет вокруг себя всех русских архипастырей, от всех Русской и чужих земель сшедшихся».