О том, что в нашей стране происходит в действительности и как мы об этом говорим в публичных речах — учитель математики Дмитрий Шноль.
Дмитрий Шноль
Этой осенью я читал лекции учителям математики в дюжине российских городов. Картина везде была одна и та же: 100–200 уставших немолодых женщин, среди них два-три мужчины, как правило, седых. После лекций я собирал анкеты, где в частности был вопрос про рабочую нагрузку (итого выборка в 1,5 тыс. человек). Средний ответ такой: 25 часов.
В некоторых регионах до четверти учителей дают более 30 уроков в неделю. Это означает, что у них минимум 12-часовой рабочий день: каждый из уроков требует 15 минут подготовки, 5–10 минут на заполнение журнала (часто двух: бумажного и электронного), 20 минут на проверку тетрадей, если их собирать не часто. На вопрос, «чего Вам больше всего не хватает, не считая денег», большинство отвечает: времени.
По возрастному параметру русская школа похожа на Академию наук. Основной корпус — это люди, старше 45 лет — те, кто начинали работать в 70-80-х годах. Практически нет 30-летних — опытных и энергичных одновременно, меньше 10% молодежи — тех, кто работает не больше 8 лет. Русская школа теперь, как русская деревня в Нечерноземье, — на грани вымирания. Смены нет и не предвидится.
После лекции чаи-разговоры. Спрашиваю коллегу во Владимире, у которой 40 (!) часов в неделю учебной нагрузки (6 рабочих дней, по 10–12 часов работы): зачем Вам это?
Говорит:
— Не из-за денег, я дочку вырастила, замуж выдала. Просто работать в школах некому, дети просят, родители ходят-просят. А своих практически не вижу… — и улыбается.
— А почему работать некому?
— У нас ставка молодого учителя 5 300 руб. Он(а) помается годик, и пойдет мобильники продавать. Работа не нервная и 15 тыс.
Приезжаешь из очередной поездки с ужасом и предчувствием конца, но и с изумлением перед этими женщинами, которые тянут и тянут нашу баржу, не сдаваясь и не теряя умения улыбаться, и читаешь, что пишут столичные мужчины:
«Сегодня мы возвращаемся на свой подлинный исторический путь. Пробуждение народного самосознания в России является прямым следствием возрождения в ней христианского духа. Последние два десятилетия являют нам небывалое прежде в истории человечества Торжество Православия…».
Как не вспомнить песенку советских времен:
Потом мужчины долго заседали
И составляли план работ на год…
А в это время женщины копали,
И продвигались женщины вперед!
Причем «копали» не в переносном смысле, а в самом прямом. Как и в 90-е годы провинциальный учитель накануне судьбоносной Сочинской олимпиады питается своим огородом.
Граждане-товарищи, отцы-учители, ну какое такое «небывалое Торжество Православия»?! Да вы по сторонам-то смотрели?
Вы вот пишете: «Христианские заповеди справедливости продолжали служить основой нашего общества и во времена официального атеизма в СССР». Допустим, хотя жил, видел, помню. Но если эти «заповеди справедливости» служили основой при «официальном атеизме», что же они провалились под землю за два десятилетия «небывалого Торжества Православия»? Где это видано, чтобы за одну и ту же каторжную работу учителю в Петушках (Владимирская обл.), платили 15 тыс., а в соседнем Орехове-Зуеве (Московская обл.) — 30 тыс.?
Когда я думаю о медсестрах в провинциальных больницах, о домах престарелых и инвалидов, о числе самоубийств, абортов и заключенных на нашей земле, а потом узнаю, что оказывается «христиане всего мира с надеждой смотрят на Россию как на хранительницу истинных ценностей», мне становится стыдно. И это чувство стыда — быть может, последнее, что еще напоминает нам о христианских корнях русской цивилизации.