Русская Церковь в 1917 году: путь к восстановлению патриаршества
Дорогие друзья, рад вас приветствовать!
Позвольте предложить вам краткий план нашей сегодняшней беседы. Во-первых, мы поговорим о том кризисе, какой существовал в отношениях империи и Церкви накануне 1917 г. Во-вторых, о том, чем разрешился этот кризис, то есть о «церковной революции» весны – лета 1917 г. Затем, в-третьих, мы поговорим о том, как Церковь пыталась справиться с последствиями «церковной революции», или, по выражению историка Е.В. Беляковой, превратить «церковную революцию» в «каноническую реставрацию». Наивысшей точкой этого движения к «канонической реставрации» был Священный Собор Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. О нем мы поговорим в четвертой части нашей беседы.
Главный принцип, которым мы будем руководствоваться во время нашей сегодняшней беседы, заключается в том, что события церковной жизни мы будем рассматривать в контексте истории России, и даже больше: события церковной истории будем рассматривать как события истории России.
Важно подчеркнуть, что события 1917 г. не сводятся к крушению политического режима.
После падения империи события стали разворачиваться таким образом, что стихийно на разных уровнях стали возникать новые формы общественной, социальной, хозяйственной и т.п. жизни. И то, что происходило с Церковью, по сути представляло собой часть большого процесса переустройства, пересоздания строя общественной, социальной жизни России. Церковь была вовлечена в этот процесс.
Приведу один пример, заимствованный мной из недавнего выступления петербургского историка П.Г. Рогозного. Уже в марте – апреле 1917 года местные органы власти, например совет петроградского Технологического института, по требованию граждан стали выдавать свидетельства о расторжении брака, а ведь бракоразводный процесс до этого был в ведении Церкви. Но процедура церковного развода была бюрократизирована, не удовлетворяла население, и вот после революции последнее явочным порядком создает новые формы брачного права.
Империя и Церковь: динамика углубляющегося конфликта
Сначала затронем вопрос о том, с какими проблемами Церковь подошла к 1917 году. Современные историки, например выдающийся американский исследователь Г.Л. Фриз, выделяют следующие проблемы:
1. Огосударствление – «бюрократизация» Церкви.
2. Политика власти в области расширения веротерпимости без учета интересов Церкви.
3. Вопрос о церковном и светском браке.
4. Церковь, власть и народное образование: вопрос о церковно-приходских школах.
5. Культурно-бытовые вопросы (праздники, метрикация и др.).
6. Приходский вопрос.
7. Сословность православного духовенства как проблема церковной и государственной жизни.
8. Вопрос о материальном обеспечении духовенства.
9. Первая мировая война: углубление кризиса.
Это, разумеется, самый общий список самых существенных проблем. Обратите внимание на их разнообразие. Остановимся кратко на некоторых из них.
Первая проблема. Когда говорят об огосударствлении Церкви, обычно имеют в виду общее подчинение иерархии императорской власти. Но современники ощущали это острее, речь шла не только об огосударствлении вообще, но о «бюрократизации» Церкви, о том, что на каждом из уровней церковного организма церковное управление было подчинено светским чиновникам.
На высшем уровне был обер-прокурор, который к этому моменту имел уже фактически статус министра духовного ведомства, министра православного исповедания. На епархиальном уровне это был секретарь консистории, который подчинялся обер-прокурору, хотя формально должен был помогать епископу. Это было око петербургской бюрократии, которая контролировала иерархию. Такая система сложилась при графе Н.А. Протасове в 40-е годы XIX столетия. Когда епископы в эту эпоху говорят о бюрократизме, который не дает возможности Церкви нормально развиваться, они говорят, прежде всего, об этой системе.
Вторая и очень болезненная проблема: власть, начиная с 60-х годов XIX столетия, расширяет права религиозных меньшинств. Наиболее ощутимо и наиболее болезненно для Церкви расширение прав староверов, поскольку староверие в ту эпоху – явление массовое. И существовала возможность, суть которой прямо сформулировал в 1905 году петербургский митрополит Антоний (Вадковский). Он обратил к власти вопрос: если правительство не пойдет навстречу просьбам иерархии и не предоставит Церкви внутреннюю автономию, не станет ли церковь старообрядческая народной, в то время как мы так и останемся Церковью государственной.
Что происходило? Права староверов расширялись, и не только гражданские права. Так, 17 октября 1906 года был издан указ о старообрядческом приходе, согласно которому фактически самоуправляющаяся и хозяйственно самостоятельная церковная община староверов приобрела полностью легальный статус. Но в это же время православный приход испытывал очень серьезные трудности, не имея, например, прав юридического лица и не имея возможности покупать имущество, даже принимать его в наследство.
Однако на одновременное дарование аналогичных прав православному приходу правительство не пошло. Результатом такой двойственной политики, по мнению современников, был уход из Православия десятков тысяч человек с 1905 по 1915 год, в том числе почти 40 тысяч – в старообрядчество.
Вопрос о браке и разводе. Государственное брачное законодательство было согласовано с правилами Православной Церкви. На Церковь возложена обязанность венчать браки и их разводить. Учитывая, что конец XIX – начало XX века – это очень бурные изменения демографических процессов, это очень бурные изменения демографического и брачного поведения российского населения, это рост числа разводов, по крайней мере, желания развестись, но по тогдашним церковным правилам это невозможно, поэтому фальсифицируются свидетельства, позволяющие получить церковный развод.
За 10 лет, с 1905 по 1914 гг. число только санкционированных разводов возрастает более чем в 3 раза. Но в это же время, к 1915-1916 году в очереди в Синоде лежит еще 6 тысяч дел, уже дошедших до Синода, а на епархиальном уровне еще 60 тысяч дел бракоразводных. И главным виновным в том, что население нормально, легально не может выстроить свою семейную жизнь, оказывалась Церковь, потому что ей государством были переданы все эти полномочия по ведению бракоразводного процесса.
Приходский вопрос. Приходский вопрос – один из самых острых и обсуждаемых вопросов накануне революции. Проиллюстрирую, в чем сложность этого вопроса. В XIX – начале XX вв. растет число прихожан, приходящееся на одного священника. К 1914 г. это уже 2 тысячи человек, причем это средние данные по стране, потому что по регионам эти данные сильно разнятся, в некоторых регионах и 3 тысячи человек, и 5 тысяч человек есть.
Такая ситуация возникает в том числе потому, что правительство, еще с эпохи Петра Великого относясь достаточно утилитарно к Церкви, сдерживает целенаправленно рост приходской сети в основном из мотивов экономии бюджетных средств. Кроме того, прихожане в Российской империи закреплены за конкретным приходом и за его территорией законодательно, то есть по факту своего места проживания вы привязываетесь к соответствующему священнику, духовнику, к тому, кто будет крестить ваших детей.
Даже если, допустим, вы регулярно ездите исповедоваться в монастырь, вы должны соответствующие документы о том, что вы где-то в другом месте исповедуетесь и причащаетесь, предоставлять в свой приход. В противном случае, когда вы захотите жениться, у вас будут проблемы с документами. Проблема территориальности прихода активно обсуждается с 90-х годов XIX столетия, и городские священники говорят, что такая система полностью устарела, что нам пора вводить принцип добровольного формирования приходов, фактически записи в приход того, кто хочет ходить в ту или иную церковь. Понятно, что на селе эта проблема не столь остра, как в городе, но в целом она тоже имеет место. Эта проблема дискутируется, но не разрешается до 1917 года никаким образом.
Еще один аспект приходского вопроса – кто является субъектом распоряжения церковной собственностью – храмовой, приходской и так далее? Эта собственность создана многими поколениями прихожан, их трудом построена церковь, она поддерживается их пожертвованиями. Но фактическим распорядителем является клир, а юридическим распорядителем – епархиальное начальство. Прихожане формально к этой собственности никакого отношения не имеют, хотя из их пожертвований платятся взносы, из их пожертвований содержатся духовные учебные заведения…
Протесты против такой ситуации имели место и раньше, но особенно активны становятся в эпоху первой русской революции. В чем они выражаются? Например, в таком явлении, которое у современников называется «забастовками старост», когда старосты перестают выплачивать епархиальные взносы. Взносы эти были велики, они составляли от 40% до 80-85% валового дохода церквей. Иногда у церквей после уплаты всех сборов не оставалось средств на текущий ремонт, церкви ветшали, понятно, почему «бастовали» старосты.
Еще вопрос: участвует ли приход в выдвижении кандидатов в члены клира? Выборность духовенства запрещена формально еще при императоре Павле I. Де-факто она отмирала еще раньше, еще в течение XVIII столетия, но для прихожан это очень существенный вопрос, потому что в конце XIX в. священник для них – просто откуда-то сверху присылаемый чиновник. Вопрос очень острый. Вопрос не состоял в том, что мы сейчас будем голосованием выбирать из своих кого-то в члены клира. Вопрос стоял в рекомендации: можем ли мы рекомендовать своего кандидата, и из кого мы можем рекомендовать?
Компетенция органов приходского управления. Они формально существовали в Российской империи, приходское собрание существовало, но фактические его полномочия были крайне узкие. Приходское собрание имело право только раз в определенное количество лет выбирать церковного старосту, который не был ему подотчетен, который отчитывался только епархиальному начальству, фактически зависел от клира.
Но одна из самых острых проблем приходского и вообще социального устройства Церкви и империи – это проблема сословного характера духовенства. Почти 84% семинаристов в 1912 г. были выходцами из духовного сословия, а среди рукоположенных этот процент был еще выше, потому что отучившиеся иносословные далеко не все принимали священный сан. Понятно, что у этого процесса есть различия региональные.
Например, в зауральских епархиях ситуация другая, там больше среди священников выходцев не из духовного сословия. Но это не меняет общей картины. Большая часть духовенства по-прежнему сохраняет сословный характер. Это означает, что статус, род занятий и часто место в приходе наследуется. Вы принимаете этот статус, потому что вы родились в этой семье, потому что ваш отец был священником, дед был священником и так далее, независимо от того, какие у вас склонности, скорее всего, вы тоже будете священником. Это имеет массу последствий, но одно из очень важных социально-психологических последствий – это глубокое отчуждение паствы от духовенства, которое наслаивается на материальные проблемы. Современники это прекрасно видели.
Архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский) в 1905 году в своем отзыве о перспективах церковной реформы говорит:
«Сословность духовенства и то обстоятельство, что служение Церкви вследствие этого есть единственное средство содержания его как сословия, есть наше главное зло».
Причем он оговаривается, что говорит это с тем большей уверенностью, что сам является плотью от плоти духовного сословия.
Проблема материального обеспечения духовенства накладывается на все вышеперечисленные, потому что в этот период плата за требы продолжает быть основным источником дохода, который и является постоянным предметом столкновений, конфликтов внутри приходов, и воспринимается всеми, прежде всего духовенством, как архаическая и унизительная процедура. Другие способы содержания – доход от причтовой земли или государственное пособие – недостаточны. Государственное пособие в среднем составляет 200–300 рублей в год, тогда как по расчетам священнику требуется примерно 1200–1500 рублей в год для нормальной, не роскошной жизни.
Все эти проблемы Первая мировая война усугубила многократно, если не тысячекратно, и в марте 1917 г. кризис разрешился «церковной революцией».
«Церковная революция» 1917 года
Когда говорят о «церковной революции», имеют в виду не участие Церкви в революции, а о революции внутри Церкви. Окончательно это понятие вошло в обиход после 2008 г., после выхода книги петербургского историка Павла Рогозного «Церковная революция 1917 года. Высшее духовенство Российской Церкви в борьбе за власть в епархиях после Февральской революции».
Можно выделить три блока конфликтов, которые развивались в рамках «церковной революции».
Это конфликт между новой властью и органами церковного управления разного уровня, множественные конфликты, которые по своей природе имели сословную подоплеку: духовенства белого с духовенством монашествующим и епископатом, младших клириков со священниками, сельского духовенства с городским и, наконец, на нижнем уровне «приходская революция», бунт прихожан против духовенства.
Основной конфликт первого типа разворачивался в Петрограде между обер-прокурором Временного правительства Владимиром Николаевичем Львовым и старым составом Синода, потому что Львов пытался вести себя, как церковный диктатор, пытался объяснить Церкви, как она теперь должна жить, начать чистки среди епископата, мотивируя это тем, что нужно избавиться от так называемых «распутинцев», действительных или мнимых, в данном случае неважно.
В.Н. Львов поддерживал попытки смены архиереев на местах, когда духовенство или местные комитеты выступали за такого рода смену епископата. Но важно подчеркнуть, что политическая риторика в период весны 1917 года становится одним из самых естественных мотивов, для того чтобы обосновать какие-либо неудовольствия и репрессии со стороны или духовенства епархий против епископа, или прихожан против священника, или местных властей против епископа и того же священника. Политическая риторика – обвинения в контрреволюции – как бы покрывает всю эту очень сложную драматургию «церковной революции» и маскирует подлинные мотивы тех или иных групп.
Очень важный блок «церковной революции» – это конфликты, вызванные сословным противостоянием. Духовное сословие замкнутое, достаточно давно осознавшее свои корпоративные интересы, которые не во всем совпадают с общецерковными интересами, заявляло свои требования, свои права. На что? Прежде всего, на власть в Церкви, потому что белое женатое духовенство пыталось пошатнуть положение монашествующего епископата, или прямым образом убрав неугодного епископа, или встав в такое положение, когда оно может влиять на его решения. В книге Павла Рогозного есть примеры и удавшихся попыток свержения духовенством епископата, и неудачных.
Другая составляющая сословными противоречиями обусловленного конфликта – это борьба младших членов клира, псаломщиков, дьяконов, которые тоже являются членами сословия, со священством. Прежде всего, псаломщиков и дьяконов интересует доступ в органы сословного самоуправления, потому что до революции их не пускали на епархиальные съезды.
Но самое важное, особенно в эпоху очень серьезного экономического кризиса 1917 года, который после Февраля только нарастает, это раздел приходских доходов, потому что псаломщику остается не более, а иногда менее четверти общих доходов причта. Это революция. Священники пишут во власть письма с ноткой плача в голосе, псаломщики требуют своего. В некоторых местах псаломщики и дьяконы объединяются в группы, которые в своих программах прямо пишут, что если их требования не будут осуществлены, то они прибегнут к террору. Политическая риторика заражает и церковные массы.
Сюда же можно отнести и конфликт сельского духовенства с городским; он, например, имел место в Киевской епархии. Ведь городское духовенство – это спаянная корпорация, часто объединенная родственными связями, где настоятель собора или глава консистории, белый священник, они родственники все.
Они своих кумовьев, шуринов, братьев распределяют по этим важным местам, в том числе вводят в консисторию, непотизм такой со стороны сословия – это не со стороны архиерея, а именно со стороны белого духовенства. И прорваться туда сельскому священнику практически невозможно. Эти конфликты сельского священника с городским не менее острые, чем между псаломщиками и священниками на приходах.
Наконец, «приходская революция». Суть ее заключается в том, что те проблемы приходской жизни, которые назрели к 1917 году и которые я обозначал выше, были стихийно разрешены уже в марте – апреле 1917 г. Прихожане явочным порядком, как тогда говорили, взяли в свои руки управление церковным имуществом, очень часто отбирали землю у причтов, понижали плату за требы; почти прекратилась выплата взносов в епархии.
Прихожане стали изгонять неугодных священников и избирать на их место новых. По сути прихожане взяли власть в приходах в свои руки, и никто ничего не мог с этим поделать, ни церковные власти, ни Временное правительство, в адрес которого шли многочисленные слезные жалобы духовенства. Причем подчеркну еще раз: все это произошло очень быстро, уже в марте – апреле месяце.
Когда мы читаем письма духовенства, у нас возникает ощущение, что изгнание священников и выборы новых происходят во всех приходах. Однако когда мы начинаем считать (не всегда есть информация, сколько реально священников было изгнано, но иногда она есть), то оказывается, что их было изгнано не так уж и много. Например, в Самарской епархии с марта по сентябрь было изгнано (а потом этот процесс пошел на убыль) 53 священника из более чем 1100, кажется, это менее 5%. Но духовенство было травмировано, терроризировано самой возможностью оказаться в руках прихожан, это было для него колоссальным потрясением.
Вообще, весна 1917 года становится временем начала агонии духовного сословия, потому что летом и осенью 1917 года духовенство пишет в вышестоящие инстанции, что молодые священники бегут из сословия.
Стихийное снятие сана начинает происходить не при большевиках, а весной и летом 1917-го. Кто приходит на их место? Народные пастыри. Поэтому к середине 20-х годов, по подсчетам замечательного американского исследователя Грегори Фриза, две трети священников, служащих в эпоху гонений в приходах, не будут связаны с сословием, они не будут выходцами из духовного сословия. Это приходская революция произведет изменение социального состава духовенства.
Приведу несколько цитат: «19 июня на заседании президиума церковного комитета села Лозоватки Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губернии от имени общества церковным комитетом постановлено: 1) все церковное имущество, а также церковные деньги принять в свое ведение, и уже принято», – это они извещают Временное правительство. Вторую часть я пропускаю. «3) Псаломщикам выделять третью часть всех доходов, имеющих быть в приходе, а не четвертую, так как в настоящее время по дороговизне жизни на четвертую часть псаломщику прожить нельзя. На все вышеописанное причт села Лозоватки изъявил свое согласие».
То есть причт согласился и на изъятие из его ведения церковно-приходской собственности, на то, что он больше не является распорядителем средств, и на введение новой пропорции распределения доходов. Тем самым причт признал власть прихожан.
Вот письмо духовенства Черниговской епархии от июня 1917 года с описанием того, как происходит реализация выборного начала. «Вышибленные (имеется в виду из приходов) пастыри, реже псаломщики и дьяконы десятками идут до своего архипастыря. Последний предлагает найти свободный приход и доставить приходский приговор о принятии пастыря прихожанами».
Очень важная деталь. Если где-нибудь месяцев за шесть до этого архиерей вообще даже не думал спрашивать мнение прихожан, а просто направлял своей властью священника, куда считал нужным, то теперь архиереи, видимо, первые осознали новую реальность. Духовенство еще пытается сопротивляться, а архиереи уже поняли, где находится власть – у прихожан, без приходского приговора священник не может поступить на приход.
Я забегу вперед и в скобках скажу, что это сыграет свою роль в будущем, потому что основа сопротивления обновленческому расколу, который, безусловно, будет являться чисто сословным движением белого духовенства, это союз епископата с прихожанами. Начало этого союза – в приходской революции марта-апреля 1917 года.
Продолжаем чтение черниговского письма. «Удрученный горькой нуждой, обиженный безместный пастырь плетется за несколько сот верст, является он в известное село, совершает службы Божии и приветствует прихожан, говорит подобающее слово и просит народ <…> принять его в приход. Народ (потомки Хама) на просьбу пастыря отвечает: “Ты нам не нравишься, иди отсюда туда, откуда пришел. Если бы была горилка, то мы выпили бы по чарце и побалакали бы!” Идет наш брат дальше голый и голодный, а семья также бедствует: без крова, пищи и одежды».
Понятно, что в этом письме мы слышим голос духовенства, которое, еще раз повторяю, глубоко травмировано происходящим. Они прямо спрашивают у Временного правительства: «Вы нас защитите или нам снимать сан?» Но защитить их власть в Петрограде уже не может, и кто-то снимает сан.
Задача Церкви, священноначалия в этой ситуации – это всю новую реальность «церковной революции» ввести в некие церковные рамки – где-то признать ситуацию, где-то ее исправить. Или, по выражению одного из крупнейших исследователей этого периода Елены Владимировны Беляковой, превратить «церковную революцию» в «каноническую реставрацию».
Впрочем, здесь возможен взгляд с двух точек зрения. Та нормализация церковных практик, которая вводится сверху, с точки зрения Церкви как института, иерархии, выглядит как «каноническая реставрация», а снизу это выглядит как наступление на уже завоеванные права, как своего рода «контрреволюция».
Поиск путей к «канонической реставрации»
Теперь дадим очерк поступательного движения Церкви к канонической реставрации, к Собору.
Начну с определения Синода от 6 мая 1917 г., в основе которого находится документ, разработанный комиссией митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого), которая была создана еще 13 апреля 1917 г., когда в Петрограде стало понятно, что происходит на местах. С одной стороны, это определение санкционирует уже начавшиеся по местам епархиальные съезды, совещания духовенства, младших членов клира, мирян, причем иногда они идут прямо чередой с небольшим временным расстоянием друг от друга.
Майское определение Синода не только санкционирует созыв епархиальных съездов, предлагает им обсудить не только вопросы внутрицерковной жизни, но и насущные проблемы жизни русского государства, и общие вопросы о жизни Православной Церкви в русском государстве. Широкие слои церковного народа призываются к обсуждению создавшегося положения и будущего страны. С другой стороны, в этом же Определении несколько статей были посвящены урегулированию выборного процесса на уровне приходов.
Духовенство будет воспринимать дело так, что этим Определением Синод разрешил выборное начало: нас изгоняют, нас заставляют скитаться из прихода в приход, а вы это разрешаете. Но пафос Определения другой: это первая попытка ограничить стихийное изгнание духовенства из приходов, потому что там было подчеркнуто, что удалить священника из прихода может только церковный суд – не прихожане, и даже не епископ своей властью, а решение церковного суда. Это был очень мощный аргумент в попытке остановить волну изгнания духовенства из приходов.
Следующий этап – Всероссийский съезд духовенства и мирян, который проходит в Москве в июне 1917 года. Это очень представительный форум: в нем участвовали почти 1300 человек. Обычно этот съезд воспринимается как революционный орган, который предлагает достаточно радикальные церковные преобразования. Но если мы посмотрим на конкретные предложения Всероссийского съезда, например, связанные с «приходской революцией», то увидим, что его предложения были не столь радикальны, как та реальность, с которой он пытался соотнестись, которая уже существовала в приходе к этому моменту. Его предложения скорее были направлены на ограничение «приходской революции».
На съезде была создана специальная секция, которая обсуждала приходский вопрос, в том числе вопрос, что делать с приходским имуществом и что делать с выборным началом. Председателем этой секции был юрист и очень известный публицист по приходскому вопросу Александр Александрович Папков. Эта секция постановила узаконить ситуацию, когда прихожане являются фактическими собственниками церковного имущества. Это соответствовало представлениям А.А. Папкова, который еще до революции популяризировал эту точку зрения.
Однако на общем собрании съезда 8 июня проект секции утвержден не был. Была предложена другая конфигурация имущества в приходе: храмовое имущество поступает в управление прихода, но собственностью прихода оно не является. Как видим, в мае Синод пытается ограничить так называемое выборное начало, а в июне Всероссийский съезд пытается ограничить имущественное право прихожан.
Вслед за Всероссийским съездом духовенства и мирян на этот раз в Петрограде начинает работать Предсоборный совет. Это уже орган подготовки Собора. В него входят 64 члена из епископов, клириков, мирян. Семь архиереев были избраны в состав совета всем епископатом. Епископат голосовал телеграммами, эти телеграммы сохранились. В научном издании документов Собора 1917-1918 года, которое сейчас осуществляется под эгидой Новоспасского монастыря, в первом томе, где изданы впервые документы Предсоборного совета, материалы этих выборов опубликованы.
Были делегаты от Всероссийского съезда духовенства и мирян и другие представители – учебных заведений, монастырей, приглашенные лица. Предсоборный совет был экспертным органом, который должен был выработать правила проведения будущего Собора и подготовить для него законопроекты по тематике 10 отделов. Главная задача – это подготовить «Наказ» для Собора, то есть тот документ, по которому Собор будущий будет работать.
Из десяти отделов Предсоборного совета первый занимался непосредственно подготовкой Собора, а другие готовили документы или их основу для рассмотрения на Соборе. Что же, в частности, решает Предсоборный совет по приходскому вопросу? Совет отклонил предложение епископа Уфимского Андрея (Ухтомского), который до этого по поручению Синода разработал основные положения о православном приходе, в которых, как мы видели, фактически признавались «завоевания» приходской революции в имущественной сфере.
Предсоборный совет отклонил это предложение и склонился к конструкции, рекомендованной Всероссийским съездом: два собственника в приходе и два юридических лица. Мы можем обсуждать, насколько эта конструкция могла быть в тех условиях реализуемой. Важно понимать, что имелось в виду следующее: храм и храмовое имущество является отдельным юридическим лицом, и субъектом распоряжения этим имуществом является клир. Есть второе юридическое лицо, это все остальное имущество (школа, имущество благотворительных учреждений и т.п.), которым распоряжается приход, как коллектив, как корпорация.
Эта схема обсуждалась еще в 1906 году, в Предсоборном присутствии, и тогда была выработана как оптимальная. К этой схеме возвращается Предсоборный совет. Это означает новый этап ограничения имущественных прав прихожан, которые они пытались получить в ходе «приходской революции». Таким образом, мы видим поступательное движение по ее ограничению. И, конечно, вершина этого движения и, на самом деле, новый этап церковного творчества, это – Священный Собор Православной Российской Церкви 1917–1918 гг.
Состав и структура Собора
Именно так Собор называл себя сам. В литературе он чаще всего называется Поместным Собором 1917–1918 года, но сам себя он именовал именно так. Открылся Собор 15 августа 1917 года, в день Успения Божией Матери по старому стилю. В этот день была совершена литургия в Успенском соборе Московского кремля и всенародный молебен на Красной площади, в котором участвовали более ста тысяч человек.
За время работы Собора было проведено три сессии. Первая – с 15 августа по 9 (22) декабря 1917 г. Вторая – с 20 января (2 февраля) по 7 (20) апреля 1918 г., и третья – с 6 (19) июля по 7 (20) сентября 1918 г. Таким образом, Собор проработал чуть больше года и прервал свою работу, не рассмотрев всю повестку дня. Он остановился в условиях уже начинавшейся гражданской войны.
Членами Собора были 564 делегата. Состав Собора формировался двумя путями. С одной стороны были квоты, выделенные конкретным корпорациям. Члены Синода и Предсоборного совета входили в состав Собора в полном составе. Также было выделено некоторое количество мест для представителей монастырей и монашествующих. Были представлены игумены известных обителей, а также монашествующие, избранные на всероссийском монашеском съезде. Например, старец Зосимовой пустыни преподобный Алексий (Соловьев), который будет извлекать жребий святейшего Патриарха Тихона во время выборов Патриарха, был как раз делегатом от монашеского съезда. Свои квоты были предоставлены университетам, правительству, фронтам. Страна воевала, все понимали, что на фронтах находится значительная часть православного населения, которому тоже нужно дать свой голос на Соборе.
С другой стороны основу Собора формировали епархиальные делегации, которые состояли из правящего архиерея, двух клириков и трех мирян. Один из двух клириков должен был быть священником, а второй мог быть кем угодно, от псаломщика (они тоже тогда – члены клира!) до викарного епископа. Клирики и миряне избирались на специальном епархиальном собрании. Причем выборщики на это собрание избирались на уровне приходов, на приходских собраниях. Епархиальные делегации и составили основную массу соборян. Это сделало Собор и географически, и социально представителем всей Русской Церкви, всей России.
Состав Собора имел следующую структуру. 14% епископов, около 4% монашествующих, примерно треть белого духовенства и более половины, 53%, миряне. Это представители всей Церкви, всей России, которая готова была не разрушать, а созидать. Причем созидать не только церковное устройство, но, по их глубокому убеждению, и устройство общественное, государственное. Среди них были крестьяне, учителя, сельская, городская интеллигенция, духовенство, епископат со всех концов страны.
Собор осознавал себя как исключительное явление в истории Русской Церкви. В документах встречается наименование его чрезвычайным Собором, а также церковным учредительным собранием.
Напомню, что император Николай Александрович отрекся от престола в пользу брата Михаила Александровича. А последний решил не принимать власть, пока будущая форма устройства государства российского не будет определена Учредительным собранием.
Именно оно являлось по-настоящему легитимным органом власти в стране после отречения великого князя Михаила Александровича. Временное правительство только должно было довести страну до Учредительного собрания, которое имело право выработать новую форму власти, сделать страну конституционной монархией, президентской или парламентской республикой и т.п. И Собор осознает себя как церковное учредительное собрание, заново созидающее организм Русской Церкви. Ведь было понятно, что вернуться в XVII век невозможно, а нужно пересоздать жизнь Русской Церкви на канонических основаниях.
Структура рабочих органов Собора была такова. Главным из них было общее собрание, куда входили все члены Собора. Предложения по конкретным вопросам готовились в отделах. Их было создано 23. Отделы готовили законопроект, он обсуждался в общем собрании, общее собрание вносило в него поправки. Если этот законопроект имел вероучительное или иное принципиальное значение, он обсуждался в Епископском совещании, которое могло его отклонить или принять. Если оно его отклоняло, то проект отправлялся на доработку, а если совещание его одобряло, то проект становился Определением собора, церковным законом. Епископское совещание не было «верхней палатой» парламента: епископы были и членами общего собрания Собора. Но это был своего рода канонический фильтр. Так в устройство Собора было привнесено иерархическое начало. Собор очень следил за балансом соборности и иерархичности и в своем устройстве, и в своих решениях.
Итак, главным документом в наследии Собора являются его определения и постановления. Они были изданы в 1918 г. в собрании «Определений и постановлений» Собора и переизданы в наше время. Это достаточно компактная книжка, с которой можно и – мне кажется – нужно познакомиться всем интересующимся. Деяния Собора – это подробные стенограммы его Общего собрания. Часть из них также была издана в 1917–1918 гг. Значительный массив документов был подготовлен отделами Собора. В их фондах отложились протоколы, предварительные материалы, доклады членов отделов и комиссий отделам, доклады отделов Собору, материалы с мест… Этот массив документов стал вводиться в оборот только в 1990-е гг. и полностью публикуется только сейчас в рамках проекта по научному изданию документов Собора.
Я уже сказал, что были сформированы 23 отдела. Среди них были отделы высшего и епархиального церковного управления, церковного суда, о благоустроении прихода, правового положения Церкви в государстве, церковной дисциплины, внутренней и внешней миссии, о богослужении, проповедничестве и храме, монастырей и монашества, духовных учебных заведений, церковного имущества и хозяйства, правового и имущественного положения духовенства и др. В отделы записывались, то есть один член Собора мог записаться в какое угодно количество отделов, иногда записывали в 4–5 отделов, кто-то работал в 1–2 отделах.
В отделах было разное количество народу, от более чем 200, как в отделах о высшем церковном управлении и о благоустроении прихода (это были два самых массовых отдела), до 12 человек. Самым маленьким был Отдел об устроении церковной жизни в Закавказье после объявленной Грузинской Церковью автокефалии. Понятно, что не все 230–260 человек работали в самых крупных отделах одновременно. В приходском отделе самое большое количество человек, которое единовременно присутствовало на заседании – это 150, а самое маленькое – 14. Но многие из записавшихся какой-то вклад в работу отделов вносили.
Ключевые решения Собора
От описания состава и устройства Собора перейдем к его решениям.
Понятно, что наиболее известным и значимым было решение о восстановлении патриаршества. И это было безусловно историческим и, можно сказать, пророческим решением, потому что патриаршество стало тем духовным символом и знамением Русской Православной Церкви, под которым она прошла весь ХХ век, гонения советского периода, это был фактор консолидации церковного сознания. Но нужно понимать, что Собор был очень многогранен, его постановления касались самых разных сторон церковной жизни.
Например, определение от 2 декабря 1917 года «О правовом положении Православной Российской Церкви». Фактически этот документ адресован светскому Учредительному собранию и является предложением Церкви о заключении договора с будущим российским государством или, как бы сказали европейские юристы, о заключении конкордата. И в этом определении Церковь формулирует условия, на которых этот конкордат может быть заключен.
Она уже не рассматривает себя как часть государства, как часть государственной машины, она рассматривает себя как часть общества, но при этом предлагает, чтобы государство признавало ее первенствующее положение. Очень важно, что это первенствующее положение отличается от того, какое Церковь имела в эпоху империи, от господствующего положения, потому что первенство не соединяется с правовыми ограничениями тех, кто к Церкви Православной не принадлежит, это первенство чести.
По мнению соборян, Церковь может занять это первенствующее положение как святыня большинства российского населения и историческая сила, созидавшая российское государство. Но при этом они четко позиционируют Церковь в сфере общества, а не государства. Так, если между Церковью и государством возникают конфликты, то мы решаем их в судебном порядке. Это четко показывает, что Церковь мыслит себя как институт, отдельный от бюрократической машины. Но вообще, основа будущего взаимодействия с российским государством мыслится Церковью как сотрудничество на разных поприщах.
Как Собор видел будущее устройство Русской Церкви, ведь для определения этого устройства он прежде всего и собрался?
Я подчеркну очень важный момент: Собор последовательно подводит принцип баланса иерархического и соборного начал через всю систему церковного управления, которую он выстраивает.
Проиллюстрирую это на нескольких примерах.
Собор восстанавливает патриаршество вместе с соборностью. По мысли Собора, патриаршество без Соборов невозможно, это единые две категории, которые сосуществуют и не могут быть упразднены. Если мы упраздняем одну категорию, упраздняется вторая категория, как было в синодальный период: нет патриаршества – нет Соборов. Восстанавливая патриаршество, мы восстанавливаем соборное начало. По мысли Собора, Патриарх кровно связан с соборностью, поэтому соборы должны созываться регулярно. И высшие органы церковного правления отчитываются перед Соборами и избираются Соборами, равно как и Патриарх отчитывается перед Собором.
Как Собор мыслит будущую соборную структуру Церкви? Будущие Соборы – как видел их Собор 1917–1918 гг. – можно разделить на две категории: регулярные и созываемые по определенному поводу. Регулярные Соборы должны были собираться раз в три года. По своему составу соборы трехлетнего цикла – это малые Соборы, делегацию которых формирует церковный округ, в который входит несколько епархий.
А вот каждый третий регулярный Собор, то есть Собор девятилетнего цикла должен был быть Собором расширенного состава, так как его делегацию должна была формировать епархия, поэтому на Собор девятилетнего цикла должно было приезжать численно больше делегатов. При этом все регулярные Соборы – это Соборы смешанного состава: их членами должны были быть и епископы, и приходские клирики, и миряне.
К Соборам, созываемым по определенному поводу, относятся избирательный Собор и судебный Собор. Чем отличается избирательный Собор, который должен избирать Патриарха, от обычного Собора? Главное его отличие — в наличии специальной делегации от Московской епархии, которая по своей численности должна быть равна десяти епархиальным делегациям, потому что Патриарх – предстоятель Московской епархии, поэтому она должна иметь особенно весомый голос на избирательном Соборе. Судебный Собор – это Собор епископов Русской Церкви, и главная его функция – это предавать суду и осуществлять суд над московским Патриархом, если возникнет такая чрезвычайная ситуация, других функций у епископского Собора, по мысли Собора 1917–1918 гг., нет.
Отметим, что, с точки зрения Собора, все эти проектируемые Соборы являются Соборами поместными, потому что все они представляют собой поместную Русскую Церковь. При этом они отличаются по своему составу и по своим функциям. Свой состав у Собора трехлетнего цикла, свой состав у Собора девятилетнего цикла, свой состав у избирательного Собора, и свой состав у судебного Собора, но все вместе – это поместные Соборы.
Вернемся к уже озвученному тезису о том, что для Священного Собора 1917–1918 гг. принципиален баланс иерархического и соборного начал на всех уровнях церковного управления. Посмотрим, как этот баланс реализуется на центральном уровне. Церковное управление возглавляет Патриарх как представитель иерархического начала, при нем существуют два выборных органа: Священный Синод и Высший церковный совет. Оба органа должны избираться очередным Собором трехлетнего или девятилетнего циклов. Каждые три года они могут быть переизбраны.
Обращаю ваше внимание, что Священный Синод – это принципиально новый орган, он не наследует Святейшему Синоду, потому что Святейший Синод в империи был создан Петром I вместо Патриарха, как коллективный патриарх. С восстановлением патриаршества у нас уходит в небытие Святейший Правительствующий Синод. Священный Синод, созданный впервые Собором 1917–1918 гг., является представительством иерархии при московском Патриархе. Постоянный член в нем только один – киевский митрополит.
Высший церковный совет – это представительство при Святейшем Патриархе всех других церковных, условно говоря, «сословий» – епископов, приходского духовенства, монашествующих и мирян. Его члены также избираются собором на соответствующий срок. У Синода и Высшего церковного совета разные юрисдикции, разные функции. У Синода больше каноническая, вероучительная, у Совета больше хозяйственно-административная. А принципиальные решения они должны принимать вместе, в общем собрании Синода и Высшего церковного совета.
На епархиальном уровне вместе с епископом как представителем иерархии работают соборные органы – епархиальное собрание и епархиальный совет. Епархиальный совет избирается собранием и переизбирается собранием. На приходском уровне представителем иерархического начала в приходе является священник. Приходское собрание и совет являются органами соборного представительства на уровне прихода.
Очень важно, что приход мыслится Собором в единстве клира и прихожан.
Клир не существует отдельно от прихода или над ним, он внутри него, поэтому приходское собрание составляют и прихожане, и приходский причт. И в приходском совете то же самое: причт входит в его состав, потому что священнослужители – это часть прихода. Как видим, на всех уровнях Собор стремится соблюсти баланс иерархического и соборного начал.
Вкратце остановимся на решениях приходского отдела. Напомню четыре главных проблемы приходского вопроса: территориальный и добровольный принцип лежит в основании прихода, кто отвечает за храмовое и приходское имущество, какова роль прихода в назначении священника, каков объем компетенции органов приходского управления. Очень интересно, что отдел и Собор показали себя в приходском вопросе очень консервативными органами, по сравнению с той реальностью, с которой они имели дело, с реальностью приходской революции.
Отдел решил, и Собор потом подтвердил это решение, что приход формируется по-прежнему по территориальному принципу, а не по добровольному. Решение было обусловлено исключительно мнением большинства. Отдел рассуждал так: поскольку большинство в Русской Церкви – крестьяне, а для них пока остается актуальным территориальный принцип, нужно его закрепить в приходском уставе. Храмовое и приходское имущество – две разные категории, храмовое имущество не принадлежит приходу, но он участвует в распоряжении им под надзором епископа.
Помните, мы говорили, что церковная власть постепенно движется от признания того факта, что имущество находится в руках прихожан, к идее некой компромиссной конструкции. Отдел на ней и остановился. Вообще, вопрос о приходском имуществе на Соборе был одним из самых горячо дискутируемых. Это единственный вопрос, который был подвергнут поименному голосованию членов Собора. Такая процедура предусматривалась для исключительных случаев, так вот это был тот самый исключительный случай, когда эта процедура была применена.
Приход рекомендует своего кандидата епископу по строго определенной процедуре, и удаляется священник из прихода только по решению церковного суда или по собственному желанию. Но Собор пошел еще дальше. Он фактически отказался от процедуры рекомендации, и в окончательном варианте приходского устава было сказано, что священника избирает епископ, принимая во внимание пожелания прихожан. Как видим, общее собрание Собора было еще более консервативно, чем приходский отдел, и еще более консервативно, чем все те органы подготовки Собора, которые действовали с апреля по лето 1917 года. Вместе с тем Собор полностью одобрил очень широкие полномочия самоуправления приходской общины в лице приходских собрания и совета.
Одним из самых важных документов, принятых Собором, было Введение к приходскому уставу, которое было разработано не приходским отделом, а специально назначенной Собором комиссией. В нее входили архиеп. Тверской Серафим (Чичагов), еп. Пермский Андроник (Никольский), Л.К. Артамонов и П.И. Астров. По поручению Синода оно было отредактировано митрополитом Владимирским Сергием (Страгородским). Это единственный по-настоящему богословский документ, который вошел в собрание определений Собора, потому что остальные документы касаются системы церковного управления и церковной дисциплины.
Этот богословский документ развивает идеи приходской сотериологии, то есть объясняет, как каждый член Церкви, каждый прихожанин может обрести свое вечное спасение, участвуя в повседневных приходских делах. Это главная мысль Введения, а сам этот документ – важная часть наследия Собора 1917–1918 гг. Сейчас в рамках многотомного научного издания документов Священного Собора Православной Российской Церкви вышел 14-й том с документами приходского отдела, в котором в том числе опубликован и текст Введения.
Вершина церковного творчества
Хочу сделать несколько заключительных замечаний.
Мы с вами начали с того, что 1917 год принес Церкви «церковную революцию», компонентами которой были политический конфликт, сословный конфликт и приходская революция. На протяжении всего года священноначалие пыталось вправить этот вывихнутый сустав, превратить «церковную революцию» в «каноническую реставрацию». Собор был наиболее авторитетным институтом, который работал в этом направлении. В какой степени ему это удалось, насколько решения, принятые Собором, были реализованы в жизни Русской Церкви после окончания его работы?
По этому вопросу дискутируют историки. Мы видим, например, что решения о епархиальном управлении, по крайней мере некоторые, Церковь пыталась реализовывать на протяжении всех 1920-х годов. С приходским уставом Собора все было сложнее. В 1919 г., например, на юге России устав не был известен приходским священникам. Более того, достаточно консервативную схему распоряжения приходским имуществом в советских условиях реализовать было нельзя, да и за границей она не была реализована, потому что там были совершенно другие юридические нормы, которые не позволяли, например, признать православный храм юридическим лицом.
Почему же, несмотря на то, что его решения не были в полной мере реализованы, Собор все равно остается выдающимся явлением, выдающимся историческим событием, не только церковным, но и общенациональным?
Представляется, потому, что Церковь в лице Собора продемонстрировала высочайший уровень церковного, канонического, богословского творчества, причем творчества соборного, поскольку в нем участвовали все церковные группы.
Это был подлинно соборный творческий акт, который имел своей целью согласовать идеальное церковное устройство с реальной жизнью России того времени. Ввести каноническое начало в современную жизнь. И в этом смысле – это был совершенно беспрецедентный творческий акт и в истории мирового православия той эпохи.
Русская Церковь первой откликалась на вызовы современного мира, на демографические, социальные и политические вызовы. В этом она была первой среди других Православных Церквей и даже среди других христианских Церквей, потому что многие вопросы, на которые пытался дать ответ Собор 1917–1918 гг., в западном, католическом мире были подняты почти через 50 лет, в эпоху Второго Ватиканского собора. Этот опыт согласования современности с идеальным церковным устройством, а также поиска равновесия между иерархическим и соборным началами – это тот урок, который дает нам Священный Собор Православной Российской Церкви 1917–1918 гг.
Спасибо за внимание и терпение, я готов ответить на вопросы, если они есть.
– Я хотел бы уточнить вопрос об отношениях двух личностей и духовенства. Почему духовенство не поддержало Николая II после свержения монархии и как влиял Распутин на поставление епископов, как епископы относились к Распутину?
– Распутин, безусловно, повлиял на назначение одного из иерархов, митрополита Питирима (Окнова) в конце 1915 года на петроградскую кафедру. Это был важный шаг для них обоих, потому что у митрополита Питирима была не очень хорошая репутация среди епископата, и он с определенного момента понял, что отвести от себя немилость со стороны Синода он может, только прибегнув к помощи не церковных кругов, и сибирский странник был наиболее удобной фигурой.
А Распутину, по всей видимости, митрополит Питирим был нужен, чтобы блокировать в Синоде церковное следствие в отношении него. Что касается того, в какой степени Распутин влиял на другие назначения, это дискуссионный вопрос.
Как к Распутину относились епископы? Часть епископов искала его расположения прямым образом или тайно, потому что вообще-то митрополит Питирим очень умело маскировал свое общение с Григорием Ефимовичем Распутиным, по крайней мере до осени 1916 года. Кто-то искал его расположения, а кто-то относился к нему крайне отрицательно, единства в епископате не было. Но скажем так, та группа, которая искала его расположения, была численно очень небольшой, в основном епископат относился к Распутину по меньшей мере настороженно.
Что касается фигуры государя императора и отношения Церкви к свержению монархии. Отношение императора к вероисповедной политике своего правительства и в целом к Церкви, увы, было столь же непоследовательно, как его отношение и к ряду других политических проблем, которые существовали в России в предреволюционный период.
Например, государь император лично не раз заявлял о том, что он заинтересован в разрешении приходского вопроса, причем первое заявление такого рода приходится на эпоху первой русской революции 1905–1907 гг. Но после того, как приходский вопрос завяз в бюрократических согласованиях, в переписываниях в обер-прокуратуре приходского устава (потому что за 10 лет, с 1906 по 1916 гг. было создано шесть редакций приходского устава, и каждый обер-прокурор отзывал прежнюю редакцию, переписывал ее и вносил новую), не было той политической воли, которая бы разрубила этот гордиев узел и прекратила бы эту бюрократическую волокиту.
При этом считалось, что если приход будет все-таки реформирован хоть как-то и прихожанам будет дан реальный голос на местах, то обновленный приход станет в том числе политическим оплотом власти и сыграет важную роль в консолидации нижнего уровня управления. Но, увы, ни со стороны правительства, ни со стороны императора политической воли, хотя бы в разрешении этого вопроса, проявлено не было. Это трагическая ситуация.
Что касается отношения иерархии к императору, то многие из них на самом деле были ему как носителю высшей власти лично преданы. Но то количество проблем, которые накопились в отношениях империи и Церкви, вело к острому недовольству и со стороны иерархии, и со стороны более широких слоев духовенства.
Поэтому, когда грянули февральские дни 1917 года, они, скажем так, не высказали поддержку не императору, они не высказали поддержку той системе государственно-церковных отношений, которая существовала и которая в их глазах себя уже полностью дискредитировала.
Вообще, в вопросе отношения к Февральской революции духовенства, иерархии нужно принимать во внимание очень важную вещь. Когда местное духовенство шлет телеграммы Временному правительству, заявляя о своей лояльности, нужно понимать, что оно, особенно сельское, находится в очень тяжелом материальном положении, оно в этот момент почти голодает и понимает, что церковные власти ничем не могут ему помочь.
Священникам в этот период государство выплачивало около 200-300 рублей в год. А из одной епархии батюшка пишет: на 200 рублей у нас нынче нанимают пастуха на лето. Духовенство жалуется: чиновникам дали надбавку на дороговизну, то есть индексировали зарплату, солдатам паек повысили, рабочие добиваются повышения зарплаты всю войну с 1914 по 1916 год, а нам ничего. От земли кормиться не можем, потому что раньше мы ее сдавали в аренду, а теперь крестьяне призваны на фронт, никто не берет ее в аренду, земли наши не обработаны. (Это еще одна причина, почему их в 1917 г. легко отбирают крестьяне, и духовенство машет на это рукой.) Земли не обработаны, пособие превратилось в фикцию, плата за требы прихожанами понижена – духовенство ждет голод.
И они ищут защиту у Временного правительства, которое, правда, тоже ничего не может с этим сделать, но только в этом контексте можно понять гиперлояльность клира, которую он выражал новой власти. Это была попытка приспособиться к новой ситуации. Это тоже реальность весны 1917 года.
– В вашей презентации было упомянуто, что Собор также решил, или как-то изменил, вопрос об участии женщин в церковной жизни. В чем заключались эти изменения? Спасибо.
– Это был один из самых существенных вопросов, который дискутировался перед революцией. Не надо, наверное, пояснять, что в начале ХХ века шло обсуждение так называемого женского вопроса, не только в России, но и в Европе, Америке, везде. Что тогда имелось в виду под женским вопросом?
Несколько моментов: это вопрос о женском образовании; это вопрос о политических правах женщин, то есть о праве женщин участвовать в выборах, прежде всего в Европе и в Америке, трудовое право женское и другие есть моменты. Очень интересно, что – как показывает современный исследователь Н.А. Белякова – в России уже с 1890-х годов был свой внутрицерковный дискурс по поводу женского вопроса, причем этот дискурс по своей политической природе был правоконсервативным.
Такие церковные деятели, как отец Иоанн Кронштадтский, митрополит Владимир (Богоявленский) говорили, что политические права для женщин не актуальны, но женщина – это ключевой участник нравственного религиозного воспитания в семье и в общине, и вообще – религиозной миссии. Женщина – это потенциальный миссионер. В контексте этого внутрицерковного дискурса, например, обсуждался вопрос о восстановлении чина диаконисс, за что ратовала преподобномученица Елизавета Федоровна.
Причем диакониссы рассматривались как двоякий институт. Имелось в виду, что будут общины диаконисс полумонастырского такого склада, хотя они постриг не должны принимать, и будут приходские диакониссы, которые будут жить на приходе и заниматься детьми, женщинами, миссионерствовать. Более того. Как известно, Церковь первая начала давать систематическое образование женщинам, дочерям духовенства, открывать женские епархиальные училища. Причем это было образование именно профессиональное, имелось в виду, что они получат право преподавать в народных школах.
Что делает Собор? На Соборе – уже другая стадия обсуждения женского вопроса, потому что «церковная революция» вопрос о женщинах ставит тоже. Речь уже идет о том, может ли женщина входить в органы приходского управления, епархиального управления, прежде всего в епархиальное собрание, или в органы приходского управления. Перед революцией этот вопрос решался по-разному, например, такой был вариант, рекомендованный в 1906 году Предсоборным присутствием: женщина может участвовать в приходском собрании, если она – глава семьи, например, вдова, если она не глава семьи, то не может. Или, например, может она быть приходским, церковным старостой или нет.
Весной-летом 1917 года вдруг выясняется, что на местах женщины уже являются членами приходских собраний, приходских советов, и кое-где они уже церковные старосты. Вместе с тем нужно понимать, что Собор – исключительно мужское собрание. Но сейчас выясняется (и в томе 19-м, посвященном монастырям и монашеству, научного издания документов Собора это есть), что женщины-монахини присутствуют на заседаниях Отдела о монастырях и монашестве, но не в качестве его членов, а в качестве приглашенных экспертов по женскому монашеству. До этого момента никто не знал, что женщины участвовали полноценно, не как технические сотрудники, в деятельности Собора.
Вернемся к решениям Собора. Собор узаконивает участие женщин в органах церковного управления, фактически он санкционирует то, что станет общераспространенной практикой в советское время. Он санкционирует не только вхождение женщин в органы приходского управления, и собрания, и совета, не только то, что она может быть церковным старостой, но и санкционирует, что она может занимать место псаломщика (что до этого вообще не было возможно), правда, не становясь членом клира.
Собственно, это уже через несколько месяцев не играло никакой роли, потому что юридически сословие перестало существовать, псаломщики превратились в вольнонаемных людей, они уже не были членами сословия, очень часто это были просто крестьяне, и женщины стали естественной частью этого нового церковного клира послереволюционной эпохи. Но еще один очень важный момент, который, конечно, тоже касался женщин, может быть даже больше, чем то, что я только что перечислил.
Это вопрос о разводе, о браке и разводе, потому что Собор меняет церковное законодательство о разводе, увеличивая законные поводы к разводу. Это тоже, разумеется, касалось внутрисемейных отношений и роли женщины.
Видео: Виктор Аромштам