Хозяйка выходит на лестничную площадку и звонит в квартиру напротив. Дверь распахивает улыбчивая приветливая дама. Небольшая квартира. Много книг. Стены увешаны семейными фотографиями и вышитыми картинами.
«Вышивать я начала, когда умер мой сын. А потом и муж», – с лица Людмилы Дмитриевны Никитиной не сходит легкая улыбка, даже когда она говорит о тяжелых событиях.
У нее прямая осанка, гордо посаженная голова, ясная артикуляция, искренность, простота в обхождении и море доброжелательности в каждом слове. Она со вкусом одета. На шее нитка бус. Аккуратная прическа.
Таинственный и так никем и не описанный «русский мир» как будто воплощен в этой женщине. Приметы этого мира таковы, что через десять минут разговора кажется, что мы знакомы всю жизнь.
«Я безумно рада, что Крым вошел в Россию, – Людмила Дмитриевна мягко смотрит на своих подруг и соседок крымских татарок. Об этом у них говорено-переговорено. Ее подруги вхождение воспринимают как новый виток трагедии народа, и никто из ее соседей голосовать не ходил. – На референдуме (16 марта 2014 года, о вхождении Крыма – НК) я была в числе первых. И на выборах голосовала (14 сентября, на первых в составе России муниципальных выборах – НК) с самого утра. В очереди постояла. Но в Крыму я заложник».
Людмила Дмитриевна выдерживает паузу, смотрит на подруг и улыбается им. Все в этой комнате понимают магическую силу фразы «мы – заложники» из уст русских в Крыму. Это клише время от времени транслировалось по украинскому ТВ, пока Крым был в составе Украины. А теперь это же клише плавно перекочевывает на российское ТВ. Фраза эта означает, что они опасаются татар. Но тут, в этой квартире, где мы пьем чай, куда приходят в гости старые и молодые, крымских татар точно никто не опасается.
Людмила Дмитриевна заложник другого сорта.
Знала ли она, что значит быть женой крымского татарина? Скорее, чувствовала сердцем. В ее случае замужество означало еще и то, что следовало всю жизнь вести себя так, как будто ничего особенного в биографии ее мужа нет. С одной стороны, он – герой. С другой стороны – весь его народ в ссылке. С третьей стороны – в СССР эта тема была под запретом.
«Понимаете, мой муж любил меня так, что я прожила с ним, как в раю. Он уже был на пенсии, но каждый раз, когда я уходила на работу, он говорил мне: «Помни, я тебя люблю». Я заложник этого рая», – говорит она.
Она смотрит на фотографию своего мужа, едва заметно кивает и продолжает.
«Я никогда не стремилась в Крым. Всю жизнь мы прожили в Киеве. Там все мои друзья, все воспоминания. Это было решение моего мужа – вернуться в Крым. Когда в 2003 году построили первый дом для крымских татар в Крыму, ему предложили здесь квартиру. Муж спросил меня, что я думаю об этом. А что было думать? Как я могла не согласиться, если знала, что он мечтает о возвращении?»
Ее покойный муж – герой крымско-татарского народа гвардии полковник Эмир Усейн Чалбаш. Он был летчиком во время Второй мировой войны. Сначала воевал в составе московского полка, потом участвовал в боях за Смоленск, Курск и Орел. Совершил 360 боевых вылетов. Обучал молодых. После войны был испытателем сверхзвуковых самолетов. Имел множество наград. Трижды начальство представляло его к награждению званием «Герой Советского союза», трижды приходил отказ.
«Воевать Эмиру Усейну долго не дали. Жуков (легендарный советский маршал, возглавлявший оборону Москвы во время войны – НК) снял его с московского фронта и направил в тыловую часть. Начальником у мужа был сын Сталина Василий. Жуков сказал: как это у тебя, Вася, крымский татарин над Кремлем летает? А тот ответил, что или Эмир Усейн будет продолжать летать, или вы все полетите», – так крымский татарин вернулся в действующую часть.
18 апреля 1944 года, когда Чалбаш служил на фронте, из его родного села Шума (сейчас оно называется Верхняя Кутузовка) в ссылку поехала его семья, как и весь крымско-татарский народ, который был обвинен в сотрудничестве с немцами во время оккупации Крыма.
Василий Сталин, пока был в силе, своих летчиков, кто бы они ни были, в обиду не давал.
На параде Победы в Москве в июне 1945 года самолет Чалбаша летел ведущим. А на следующий день он был гостем праздничного приема в Кремле.
«Храню пригласительный билет Эмира Хусейна. Заламинировала его», – Людмила Дмитриевна показывает пожелтевший от времени именной пригласительный билет под номером 179.
Это самый знаменитый в истории кремлевский прием. Именно на нем Сталин произнес свой тост за русский народ и его роль в победе в войне. Надо понимать, что со времени революции 1917 года само упоминание русского народа считалось контрреволюционным. Слышал ли этот тост Эмир Хусейн? Сталин произносил его в большом зале, а летчики сидели в малом.
После окончания войны в 1945 году Эмир Усейн добился разрешения вывезти из ссылки свою семью – мать с четырьмя детьми. Не последнюю роль в этом сыграло слово Василия Сталина, воинские награды и участие в параде Победы. Единственный из высланных народов, крымские татары реабилитации так и не получили в СССР, и жить в Крыму им было запрещено до конца 1980-х годов, даже героям. Семью свою он привез и поселил в Херсоне, самом близком к Крыму украинском городе.
«Да, нелегко было пережить. Но знаете, в каждой семье происходили беды. Наше время было трудным, оно мало кого не задело, – мягко говорит Людмила Дмитриевна.
Она показывает фото своей семьи.
«Вот моя бабушка, еще совсем молодая. Она заведовала детским домом в Путивле (город на Северо-Востоке Украины, в Сумской области – НК). И охотиться умела, и рыбачить. Соседи донесли. Немцы ее расстреляли. В каждом роду есть черные страницы. Люди нашего поколения умели хранить память, но не давали поглотить горечи всю жизнь».
В 1993 году они с мужем съездили в его родное селение, нашли дом его семьи. Там жили русские люди, которых после войны переселили из центральных областей России.
«Поговорили, у них тоже жизнь была непростая, поверьте. Напоили нас компотом. Муж посмотрел на родные стены, где прошли 25 лет его жизни. И только через 10 лет переехали в эту квартиру» – в новом доме, который расположен недалеко от родного села Эмира Усейна, пожить вдвоем им выпало только 2 года. В 2005 году муж умер. Было ему тогда 88 лет.
Каждый крымский татарин мечтает вернуться в свои родные стены. Почти никому это не удалось. Большинство старается построить дом. Но и это не у всех получается. Эмир Усейн Чалбаш был рад квартире – хоть два года, но пожил на родной земле.
После смерти мужа Людмила Дмитриевна добилась, чтобы на подъезде повесили почетную доску, что здесь жил герой крымско-татарского народа.
«Если бы не Люда, никогда доски не было бы. Эта женщина способна горы свернуть», – говорит соседка Соня.
Людмила Дмитриевна собрала рукописи мужа, привела их в порядок и издала его книгу в Москве. Она называется «Советские асы против Люфтваффе».
Не может простить себе, что издательство, несмотря на ее просьбы, сделало некоторые исправления против воли ее мужа.
«Российский паспорт я получила в первых рядах. Я ведь дочь комиссара (политработник в Советской армии – НК). Мой отец вступил в партию (коммунистическую – НК) в день смерти Ленина, в 1924 году. Во время войны пошел на фронт. Попал в окружение. От его дивизии осталось 18 человек. Он из окружения вынес знамя дивизии. Пробирался к своим по болотам, дышал в реке через трубочку, но выжил и вышел. Вы же знаете, за то, что попал в окружение, полагался срок. Но отца лишь понизили с полковника до майора и оставили на фронте», – говорит Людмила Дмитриевна.
В нескольких фразах эта русская женщина не только рассказала о своем отце. Она обозначила вехи российской истории XX века. Партия в СССР была одна – Коммунистическая. Поколение молодежи, вступившей в партию в день смерти Ленина, погибло в репрессиях 1930-х годов или на фронте. Комиссаров в немецком плену расстреливали сразу. На родине за попадание в окружение и плен полагался лагерь или штрафной батальон. Во время войны Сталин вернул в армию старые воинские атрибуты, отмененные революцией – звания, гвардейские полки, знамена, погоны.
Ничто в ней и в ее доме не выдает дочь комиссара. Но стоило поворошить скелеты советского времени, как тут же в разговоре возникла тема, совсем ли на пустом месте возникло обвинение крымско-татарского народа или все же какие-то основания были.
«Но помните, показывали по ТВ фотографии с бескозырками моряков в море. И говорили, что моряков расстреляли крымские татары», – говорит Людмила Дмитриевна.
Соседки укоризненно качают головами. «Людочка, уж сколько раз опровергли, а эта фотография обороны Севастополя. Татары ни при чем, Люда».
Ясно, что разговор этот не в первый раз. Ясно и то, что сила телевидения может заронить сомнения даже в душу человека, который всю жизнь прожил бок о бок с крымским татарином. Что же говорить о тех, кто их никогда не встречал, но смотрит телевизор?
Соседка Соня вспоминает, что было в первые годы после ее возвращения: «Один хороший парень заботился обо мне и все предупреждал, какие страшные люди, эти крымские татары. А как узнал, кто я, так от стыда не знал, куда деваться. В СССР запускали слухи, в Украине выпускали передачи-страшилки, теперь – исторические агитки. А так – все одно».
«А хотите яблок?» – в Крыму умеют переключаться с безнадежных тем. И мы идем на кухню пробовать крымские яблоки, груши и виноград.
Сейчас дочь комиссара и вдова летчика все свое свободное время вышивает, подобно многим русским вдовам былых времен. На ее рабочем столике стоят пяльцы с вышивкой. В красном углу на кухне висит вышитая ею икона.
«Душа у человека хрупкая. Надломилась, когда сын мой умер. Он был тоже летчиком. Спасал людей, когда случилась авария на Чернобыльской АЭС (произошла в апреле 1986 года – НК). Но дозу облучения он получил позже, когда составляли карту заражения местности. И его не стало», – говорит Людмила Дмитриевна. У нее в Киеве осталась дочка и внучка. К ним она приезжает в гости. Для таких поездок, как и большинство крымчан, сохранила украинский паспорт.
«Вот такая моя жизнь теперь. Вышивать и вспоминать. Знаете, меня тянет в Путивль, где мое детство прошло, где бабушка лежит. Там есть монастырь. Вот и думаю – уйти в монахини», – говорит Людмила Дмитриевна.
В старину многие вдовы так и делали. Только кажется, что Путивль далеко. В 16 веке, когда крымские татары ходили походом на Москву, путь их нередко шел именно через этот город. По обычаям войны тех веков, и город сжигали, и монастырь. Но об этом сегодня вспоминают разве что в исторических фильмах с пропагандистским подтекстом.
А сейчас эти женщины, русская и татарка, в который раз обсуждают, по силам ли это намерение.
«Монастырь – это ведь и покой, и молитва, и работа. И вышивание мое пригодится, так, Соня?» – спрашивает Людмила Дмитриевна у соседки. И мусульманка крымская татарка Соня гладит своей рукой вышивку на пяльцах и кивает. «Да, Людмила Дмитриевна, пригодится твоя работа».
Надежда Кеворкова, RT