8 марта в Иерусалиме, в Старом городе, в Александровском подворье открылась художественная выставка под названием «Ангелы». На ней представлены фрески, написанные для купольной части православного храма.
Да-да, фрески можно увидеть на выставке — написать их прямо на стенах не позволяют условия храма, они созданы на холсте и затем будут наклеены на специально обработанные поверхности по особой технологии. И сегодня на страницах «Правмира» мы встречаемся с автором этих работ — художницей и иконописцем Натальей Гончаровой, живущей в Иерусалиме.
Наталья Гончарова
Наталья Гончарова родилась на Украине, закончила отделение живописи Харьковского художественного училища, по переезде в Одессу — принимала активное участие в нонконформистских выставках в стране и за рубежом, получила известность как участник направления, названного «2-й одесский авангард».
С 1992 года Наталья Гончарова живёт в Иерусалиме. Продолжая заниматься живописью, участвуя в израильских и зарубежных выставках, Наталья параллельно углубляется в новую для себя область творчества — изучение иконописного мастерства.
Её работы можно видеть возле Порога Судных Врат в Иерусалиме, в колледже святого Георгия в Назарете, в алтаре и иконостасе храма св. прав. Тавифы в Яффо (монастырь архангела Михаила), для этого храма Наталья и делает фрески, представленные на выставке. Ею написано множество икон для греческих и российских храмов и монастырей, к примеру, для нового храма в Дивеево, для кафедрального собора и Ново-Тихвинского монастыря Екатеринбурга, для частных лиц.
Художница также руководит детской изобразительной студией. У неё трое сыновей, гостеприимный дом, любящий муж и много друзей.
Наталья Гончарова живет в Гило — районе Иерусалима, находящемся на высоте 850 метров над уровнем моря, откуда можно увидеть, как на ладони, панораму Вечного города, вдалеке — могилу пророка Самуила, с другой стороны — путь на Бейт-Лехем (Вифлеем)…
— Здесь каждый камень — особенный, — говорит Наталья Гончарова. — А это место — наша находка. Кстати, «Гило» в переводе и означает «находка». Так воскликнул царь Давид, когда отыскал здесь свою потерянную овцу. Хотя сейчас это современный жилой район, в нём сохранилась удивительная первозданная атмосфера. За два тысячелетия характер земли не изменился. И сам пейзаж — иконный… Холмы, ступенчатые террасы, укреплённые белым иерусалимским камнем, масличные деревья, кипарисы на склонах — всё иконные реалии, будто с натуры писанные. Вот откуда взялись эти изогнутые стволы, сам рельеф иконных горок — это слоистая структура иерусалимского камня.
Старый Иерусалим
— Как вы попали на Святую Землю, как вам здесь живется?
— Честно говоря, мы до сих пор это до конца не осознали, настолько в этом городе присутствует элемент чуда.
Когда мы приехали, даже трудно было представить, как в Иерусалиме можно жить обычной бытовой жизнью.
Вообще Израиль — это многомерность, объем при очень компактном, сжатом физически пространстве. А в Иерусалиме особая концентрация. Здесь даже воздух другой. Этот город — модель мира в сжатом виде. Возможно, эта Земля сама изменяет человека. Во всяком случае, трудно оставаться глухим к силе этих мест. У каждого с этим городом складываются свои особые отношения, не всегда простые.
Но когда уезжаешь отсюда, всегда хочется вернуться, начинает не хватать особого иерусалимского напряжения.
— В представлении обывателя «иконописец» — непременно суровый брадатый инок с бледным от аскезы ликом… Насколько обычно для женщины — писать иконы?
— Необычно это было, должно быть, во времена «мрачного средневековья», а также в «светлое» советское время, когда за это могли и посадить, но уже независимо от пола. В постсоветское время ситуация изменилась, и я знаю, что сейчас в России много женщин-иконописцев. Cреди них есть и многодетные. Так что моя ситуация — далеко не исключительна.
— Как вы пришли к иконописи?
— К иконе меня привела живопись. Когда у Матисса спросили, верит ли он в Бога, то он ответил: «Когда пишу — да».
Своеобразный характер одесского художественного андеграунда, который имел свои традиции и был ничуть не менее интересен, чем московский и питерский, создавал поле особого напряжения. Мы находились в пространстве творческой свободы, которую давал эксперимент, поиск языка, формы, и, неотъемлемо от формы, — смысла. Это было невероятно продуктивное время.
Проходящий
— Именно авангард направил ваши искания в область иконописи?
— Мы были поколением, оторванным от духовной традиции. Для меня занятия живописью давали тот контекст, который позволял понять важные вещи.
Многие художники андеграунда тогда работали не для обеспечения своего статуса и преуспевания — это было действительно искусство ради искусства, не ангажированное, свободное. Художники также обращались к душе человека, глубинным ценностям. Обращались к языку иконы, поскольку чувствовали, что в ней заключена совершенная полнота.
Опыт древней иконы оказал огромное влияние на русский авангард вообще. Малевич, Кандинский, Петров-Водкин использовали иконные принципы. Как и французские модернисты: Сезанн, Ван-Гог, Набиды (Пророки). Они переосмыслили многие принципы языковой и философской системы иконы.
— Абстрактная живопись и икона — в чем связь, где тот мостик, по которому вы шли между этими такими, казалось бы, разными областями искусства?
— Коль скоро человек уходит от привязок к реалиям видимого мира, он становится более открытым для процессов, происходящих в мире тонком.
Мне стало понятно, что абсолютная свобода — это иллюзия. Творчество — стихия, которая направляется из разных источников, видимых и невидимых — к примеру, абстракционизмом тоже управляют определенные эмоциональные и духовные состояния.
В настоящем творчестве присутствует элемент божественного вдохновения, возможно — откровения. Икона более конкретно себя позиционирует. В настоящей иконе дух получает визуальное выражение.
Предтеча
Икона умирает, когда происходит разделение между формой и живым творчеством, в этот момент она заканчивается как духовное произведение. Я всегда стараюсь смотреть на икону глазами художника.
Слепое ремесленное копирование, обилие позолоты, блеска при посредственности исполнения, приводит к тому, что икона теряет художественную наполненность, воспринимается исключительно как прикладная часть религиозного культа.
— Иконопись вас не ограничивает как художника?
— Иконопись в моем понимании — кропотливое исполнительское искусство, которое, тем не менее, не исключает творчества, самостоятельности подхода. Индивидуальность автора при этом остается приглушенной. Ремесло иконописца гораздо более смиренно, чем путь свободного художника, но оно подразумевает и некое духовное усилие, и четкое структурирование формы. Это воспитывает и дисциплинирует.
Школа иконописца — постоянное изучение древнего опыта. В духовной традиции — в какой-то степени все ученики.
— Есть ли у вас любимые образы из тех, над которыми Вы работали в разное время?
— Прежде всего, это образы Андрея Рублёва. В его «Троице» — совершенная гармония. Очень люблю образ Владимирской Божьей Матери.
В области фрески очень важен для меня опыт Феофана Грека — его лаконизм, экспрессивность. Его подход очень актуален и по сей день. Особое место для меня занимает образ синайского Спаса и ранняя синайская икона. Мягкая гармония Рублёва, экспрессивная выразительность Феофана — и парадоксальное совмещения божественного и человеческого в Синайском Спасе — то, что мне близко.
Спас
Очень люблю росписи монастырского комплекса Кахрие Джами (XIV век) в Константинополе. Невероятно живые и виртуозно техничные, эти росписи помогают мне сейчас в моей работе над фресками купола храма св. Тавифы в Старом Яффо. Сейчас первый купол уже готов — это Собор Архангелов, предстоит расписать ещё три.
Ангелы
— Вы помните первую написанную вами икону?
— Конечно. Но её я не закончила, только прорись наметила. Заканчивать мне её не пришлось, потому что обстоятельства сложились таким образом, что я неожиданно оказалась в Иерусалиме. И моё дальнейшее знакомство с секретами иконописного ремесла проходило уже в Гефсиманском монастыре Марии Магдалины на Масличной горе.
Моя первая завершённая икона — образ Спасителя «Крайнее Снисхождение» — была написана в Гефсиманском саду. Первые уроки ремесла мне дал начальник Русской Зарубежной Миссии отец Алексий. Личность духовная, яркая и разносторонне одарённая — замечательный проповедник, обладающий даром слова, музыкальным и художественным талантом.
Уроки ремесла — и не только одного ремесла — я получила в тех самых местах, где происходили евангельские события: в географической и духовной близости к ним, в напряжённые дни перед Пасхой. Никогда не забуду эту Страстную неделю в Иерусалиме. Вифания — место воскресения Лазаря; склон Масличной горы, где любил бывать Учитель, где Он провёл последнюю ночь в молитве о Чаше; Кедронский поток, через который Его повели; и далее — Крестный путь, Голгофа и Воскресение.
Ангел. Лик
— Трудна ли в освоении техника иконописи и насколько глубоко она требует погружения в традицию?
— В советское время традиция иконописи была во многом утрачена. Спасло икону то, что к ней относились как памятнику культуры, и секреты мастерства оставались доступны реставраторам. А после оттепели вокруг реставрационных центров образовались иконные мастерские.
Одним из ведущих реставраторов был замечательный мастер, заведовавший реставрационным отделом Русского Музея Петербурга, Сергей Иванович Голубев, ныне покойный. Здесь, в Иерусалиме, я прошла курс, построенный на его разработках.
Однако Восток открывает особые возможности изучения иконы. Здесь становятся понятнее и ближе её земные реалии и истоки. Путешествие вглубь традиции привело меня к встрече с синайской иконой.
Синайский полуостров, с которым мы находимся в ближайшем соседстве — место, где находится знаменитая гора Хорив, где Моисей получал заповеди. В её подножии расположен монастырь св. Екатерины, IV века.
Мне необыкновенно повезло — выпала счастливая возможность копировать древние иконы из уникальной коллекции этого монастыря.
— Чем вас привлекла синайская икона?
— Она поразительно современна, парадоксальна и в высшей степени художественна.
За долгие века, да и сейчас, икона претерпевает разные метаморфозы: уклон в светскую живопись, внешнюю красивость. Из образа веры уходит аспект человечности Христа, восприятия Его не только Богом, оторванным от всего земного, но и Сыном Человеческим. Возможно, поэтому зачастую мы сталкиваемся с формализмом.
Синайская икона возвращает к индивидуальности. Становится понятно, что святые были живыми людьми со своими характерами.
Это мастерски написанные портреты, но это уже икона. В человеческом лице — печать Духа, оно преображается в лик. Таков всемирно известный Синайский Спас, удивительно достоверный в своей человеческой ипостаси. Синайский Спас написан в технике энкаустики (воско-смоляной живописи). В этой технике писались знаменитые фаюмские портреты (сплав египетской и греко-римской традиций). Именно на стыке этих традиций и христианской духовности рождается синайская икона.
Позже сложную и многодельную технику энкаустки заменила яичная темпера, но живой и портретный характер изображений остался. Канон ещё не застыл, и свидетельства синайских икон — это уникальный опыт встречи. Наверно, не случайно исторически сложилось, что Синай — это место встречи с Живым Богом, где встречаются Ветхий и Новый Завет. Господь является еврейскому пророку Моше в Неопалимой Купине. Символично, что над корнем этого вечнозелёного куста располагается алтарь храма св. Екатерины. В этом алтаре на службах могут присутствовать и мужчины, и женщины. И там нет алтарной преграды, отделяющей прихожан от служителей алтаря.
Мне посчастливилось копировать несколько синайских икон, среди которых икона св. Феодосии (XIII век). Она написана темперой, но по духу очень перекликается с фаюмским портретом. Мы видим живой образ красивой молодой женщины, с ярко выраженной индивидуальностью, но это уже икона, ещё не обезличенная усреднёнными благообразными штампами.
Св. Феодосия. Фрагмент
Связь иконы с портретом усилилась для меня на Синае тем, что параллельно с копированием икон я рисовала портрет настоятеля монастыря, синайского епископа Дамиана.
— Ваша икона св. Екатерины с частицей мощей находится в кафедральном соборе Екатеринбурга…
— Её центральная часть — фигура великомученицы — список с подлинника, а иконографию клейм я изменила, сознательно приблизив их к более поздним византийским образцам.
Я написала его в Иерусалиме сразу после возвращения. Ещё свежи были впечатления от общения с синайским подлинником — замечательной иконой 13 века.
Синайский опыт пригодился и в работе над образом великой княгини Елизаветы.
— Расскажите историю написания той иконы, которая сейчас находится в Александровском подворье в Иерусалиме.
— Это стечение сразу нескольких обстоятельств. Александровское подворье, единственное в Старом городе и самое близкое к Храму Гроба Господня русское владение, включающее в себя Порог Судных Врат — ступени к вратам по которым Спасителя вывели к месту казни, домовую церковь святого Александра Невского, часовню во имя Феодоровской иконы Божией Матери, археологические раскопки, небольшой музей и другие достопримечательности, длительное время находилось в аварийном состоянии, было много лет закрыто для посетителей. В 2004 году там начались реставрационные работы. Я очень хотела быть чем-то полезной благому делу. У меня сложились давние особые отношения с этим местом, значимым духовно и исторически.
Кроме того, очень привлекал образ св. Елизаветы, которая была духовной вдохновительницей Императорского Православного Палестинского Общества и, после гибели князя Сергия, взяла на себя обязанности председателя. Выяснилось, что место, где должна находиться её икона, пустует. К этому времени сошлись все части пазла, в том числе — мой опыт, полученный от общения с синайскими иконами.
Прпмц. Елисавета
Работа была тем более интересна, что сохранилось очень много уникального портретного материала.
Моей задачей было уйти от фотографического портрета и формально-иконообразного изображения, а попытаться написать духовный образ, в котором сохранились бы портретные черты великой княгини, сделать её узнаваемой, сохранить её прекрасный облик, который при жизни трогал и восхищал современников.
В 2006 году Подворье открылось для посетителей. Вскоре после этого состоялась торжественная церемония освящения иконы.
Для меня, конечно, очень важно, что моя работа находится на Пороге Судных врат.
— Вы и ваши дети… Для многих православных сегодня воспитание детей в вере — проблема. А для вас?
— Мне кажется, насильно привить ничего нельзя, можно только помочь в раскрытии потенциала, показать что-тона своем примере. Тем более я не представляю, как можно воспитать в ребенке мысль о Боге — мы же сами приходили к Нему долго, мучительно, через атеистическое мировоззрение. Продвигались вперед не благодаря, а вопреки всему, что видели вокруг. Я не хочу ничего навязывать, чтобы у детей не было оскомины, противодействия. Они сами задают много вопросов — я подробно отвечаю. Уже сейчас у них сформирован стержень, есть свои взгляды на мир, достаточно самостоятельные.
Во многом это связано с тем, что мои дети растут в Израиле не в самых простых условиях. Я занимаюсь иконописью — дело здесь достаточно редкое. Тем не менее, сыновья не воспитываются в особых условиях: они интегрированы в окружающую среду, ходят в обычную школу вместе со своими израильскими сверстниками, на занятиях говорят на иврите. У них изначально нет неприятия иудейских ценностей. Мы все выросли из Ветхого Завета, у нас общие корни, вера в Единого Бога.
— Израиль — страна поликонфессиональная. Как осмысливаются в вашей семье религиозные темы?
— В современном мире между христианством и иудаизмом существует достаточно жесткий водораздел. Исторические пути разошлись, но всем нам надо осознать, что это — одна вера в своем истоке. Весь мир принял Христа, в Израиле пока этого не произошло. Христиане порой с трудом осознают ветхозаветное начало нашей веры. Моим детям приходится осмысливать достаточно сложные для их возраста темы, синтезировать информацию, понимать общие черты и различия религий. Это христиане новой формации, они очень остро всё воспринимают, поскольку живут на Святой Земле, где происходили важнейшие события всемирной истории. Для них это не схоластика, а часть реальной жизни.
В нашей семье не насаждается никаких догм. Дети живут так же, как и мы с мужем: ходят на службы в храм, общаются, познают мир на собственном опыте. Невозможно заставить ребенка быть добрым, насильно открыть ему сердце. Они воспринимают жизнь на тех примерах, которые видят дома и вокруг, сами начинают чувствовать, что лучше для них, все больше проявляют отзывчивость, сострадание. Для нас важно, чтобы сыновья росли честными, открытыми, чтобы в них не было фальши, ханжества.
Что касается веры, я просто рассказываю им о том, что чувствую. Многое они сами впитывают. Вместе со мной слушают литургическую музыку, под которую я обычно работаю. Дети очень талантливы. Порой они приходят в мастерскую и тоже рисуют. Все трое уже пробовали написать свои детские иконы.
— Существует ли у вас творческая связь с Россией?
— Она во всём, что я делаю. Ведь Россия — это часть меня самой.
Я пишу для Русской Церкви — иерусалимский список с синайской иконы александрийской царевны Екатерины оказался в России, в Екатеринбурге, в тех местах, где пострадала Великая княгиня Елизавета. Откуда в 1921 году её святые останки были перевезены в Иерусалим. Теперь на Пороге Судных врат находится и её икона.
Живая связь Синая, России и Израиля раскрывает вселенский характер христианства. Может быть, не случайно я оказалась сначала в Иерусалиме, затем на Синае, потом в Екатеринбурге и Алапаевске, и снова в Александровском Подворье. В этом месте всё сходится: ворота «Игольное ушко», Порог Судных врат, храм Александра Невского — духовная и историческая часть России. И если наши пути таинственным образом переплетены, то можно надеяться, что это происходит для возможной встречи с Живым Богом.
Читайте также:
Павел Бусалаев: Быть иконописцем – лучшая возможность для художника в этом мире (+ФОТО)
Александр Соколов: Иконопись – удел маргиналов
Александр Лавданский: из авангарда – в иконопись (+ Фото)