Русские паломники у Гроба Господня

С самого начала своего бытия Русская Православная Церковь поддерживала тесные отношения с Православными Церквами Востока, прежде всего с Константинопольской и Иерусалимской. Через Царьград лежал путь рус­ских паломников в Палестину — колыбель христианства. Паломники из сла­вянских стран стали появляться в Палестине начиная с VI–VII вв. Самое раннее письменное свидетельство о таком паломничестве в Иеруса­лим, совершенном монахом Варлаамом, от­носится к 1062 году. Все они стремились в Иерусалим, к тому месту, которое является святыней для каждого христианина — храму Воскресения Христова и находящимся ныне в его стенах Голгофе и Гробу Господню.

История создания этого храма уходит в глубокую древность. Члены первой христианской общины с благоговением чтили Голгофу и Гроб Господень — мес­та, связанные с крестными страданиями и Воскресением Спасителя. В 70 г. по Р. Х. Иерусалим был разрушен римскими вой­сками и снова стал восстанавливаться в 136 г. при императоре Адриане (117–138), который приказал построить на Голгофе храм Венеры, а на месте Воскресения Христова — храм Юпитера.

Но усилия императора-богоборца предать забвению христианские святыни были тщетны, и в течение многих десятилетий христиане приходили сюда, чтобы тайно поклониться святым местам. И когда в 326 г. в Иерусалим прибыла царица Елена, мать принявшего христианство императора Константина, то она легко отыскала место распятия и погребения Спасителя по тем статуям Юпитера и Венеры, которые поставил над Голгофой и пещерой Гроба Господня император Адриан. Именно тогда, после упразднения языческих капищ, началось здесь возведение храма над Гробом Господним по приказанию святого императора Константина и его святой равноапостольной ма­тери Елены. “Святая Иерусалимская Воскресения и Гроба Христова церковь по построении своем освящена была по Рождестве Иисусе Христове в 335 г., царствования же Великого Константина 30 года”¹, — писал один из рус­ских паломников в конце XVIII века.

Этот храм был подробно описан современником Константина, историком Евсевием Памфилом. Из его описания видно, что импе­ратор желал воздвигнуть над Гробом Господним такой храм, который “был бы великолепнее всех храмов, где-либо существующих и чтобы другие здания при храме были гораздо превосходнее самых прекрасных по городам стро­ений”². Быть может, по образцу первого храма над Гробом Господним был сооружен и величественный храм в Херсонесе, близ Севастополя, над тем местом, где по преданию в X веке принял крещение святой равноапостольный князь Владимир³.

На протяжении многовековой истории храм Гроба Господня много­кратно подвергался разрушениям. Первое из них было в 614 году при нашествии на Палес­тину войск персидского царя Хосроя. В следующем году Патриарх Иеру­салимский Модест (614–628) смог восстановить отдельные части этого храма над пещерой Гроба и на Голгофе. Восстановление осуществлялось при помощи Патриарха Александрийского Иоанна Милостивого, но уже не в первоначаль­ном виде. Вместо одного большого великолепного храма Патриархом Модестом было сооружено четыре небольших храма, которые просуществовали почти 400 лет. В 1009 году они были разрушены по повелению египетского султана Хакема, но не прошло и 40 лет, как храм на месте смерти и погребения Христа был снова восстановлен византийским императором Константином Мономахом (1042–1054).

Русский паломник игумен Даниил, посетивший Святую Землю в самом начале XII века (ок. 1104–1107 гг.), в своем “Хоже­нии” приводит подроб­ные сведения об этом храме, находившемся к тому времени во владении крестоносцев. Вот что писал игумен Даниил о пещере Гроба Господня, которая находилась в храме Воскресения Христова: “Гроб Господень высечен в каменной стене, наподобие небольшой пещерки, с малыми дверцами, как можно человеку влезть на коленях, склоняясь. Пещера квадратная, 4 локтя в длину и 4 в ширину. И как влезешь малыми дверцами в эту малую пещеру, то на правой сторо­не будет небольшая лавка, высеченная из того же пещерского камня. И на той лавке лежало тело Иисуса Христа. Ныне эта лавка Святая покрыта мра­морными плитами. В стороне проделаны три круглых оконца, и в эти оконцы виден Святой камень, и тут поклоняются все христиане”⁴.

Свое хождение в Иерусалим игумен Даниил совершил не один, а с паломнической группой, в которую входили 8 человек — жители Киева и Новгорода, в их числе миряне Изяслав Иванович, Городислав Михайлович, двое Кашкичей. Поклоняясь Гробу Господню, русские паломники увидели, что здесь висят “пять больших лампад с маслом, и горят они непрестанно днем и но­чью”. Благочестивые богомольцы решили принести этой святыне дар от русских верующих.

Игумен Даниил сообщает, что накануне праздника Пасхи Христовой — в Великую Пятницу — он «пошел к князю Балдуину и покло­нился ему до земли. Он же, увидев меня, худого, подозвал к себе с любовию и спросил: “Что хочешь, Игумен русский?”. Он хорошо знал меня и очень любил, был он человеком добродетельным, очень скромным, и ничуть не гор­дился. Я же сказал ему: “Князь мой, господин мой, прошу тебя ради Бога и князей русских, разреши, чтобы я поставил свое кандило (лампаду — а. А.) на Святом Гробе от всей Русской земли”».

“Тогда, — продолжает игумен Даниил, — он милостиво и любовно разрешил мне поставить кандило на Гробе Господнем, послал со мною челове­ка, своего лучшего слугу, к эконому церкви Воскресения и к тому служите­лю, который держит ключ гробный. Эконом и ключарь Святого Гроба раз­решил и мне принести свое кандило с маслом. Я, поклонившись им, пошел с большой радостью, купил большое стеклянное кандило, налил в него мас­ла честного, принес уже вечером ко Гробу Господню и упросил ключаря впустить внутрь Гроба Господня. Он открыл мне двери, велел снять калиги, босого ввел меня с кандилом и разрешил мне поставить кандило на Гробе Господ­нем. Я поставил своими руками грешными в ногах, там, где лежали Пречистые ноги Христа. В головах стояло кандило греческое, на груди было поставле­но кандило монастыря Саввы и всех других монастырей <…> Я же тогда, по­ставив кандило, поклонившись честному Гробу и поцеловав с любовию и со слезами Святое место, где лежало тело Христа, вышел из Гроба с великой радостью и пошел в свою келью”⁵. Игумен Даниил первым из русских паломников поставил неугасимую лампаду у Гроба Господня от имени “всея Руси”.

Среди паломников, посещавших Иерусалим, издавна бытовала традиция поминать у Гроба Господня имена родных и знакомых, живых и усопших. Игумен Даниил свято соблюдал этот обычай и “во всех местах никогда не забывал русских князей и княгинь, их детей, игуменов, бояр и детей своих духовных и всех христиан <…> Заказывал 50 литургий за здравствующих русских князей и всех христиан, и 40 литургий отпели за умерших”⁶.

Точно так же исполнил этот обычай другой русский паломник — диакон Троице-Сергиева монастыря Зосима, который путешествовал по Ближнему Востоку в 1419–1422 гг. Он добрался до Иерусалима в день Святого Воскресения, но с большими трудностями, “из-за препятствий обозленных ара­бов”. Диакон Зосима и его спутники сразу же направились к храму Воскресения и “били челом Живодавнему Гробу Господа нашего Иисуса Христа многажды”. “У Гроба Божьего поминал я грешный и всех Русской земли князей и бояр и всех православных христиан, — сообщал диакон Зосима. — Купил два пергамента больших, дал за них 6 драхм (так в Иерусалиме деньги зовут, не фолем зовут⁷) и написал на них все имена и положил у Гроба Божьего, дал золо­тую дукатицу патриаршему попу Варфоломею, который живет у Гроба Бо­жьего, и велел поминать в каждое воскресенье и в праздники. Да и помя­нет их Господь в Царстве Своем”⁸.

У Гроба Господня русские паломники изливали свои самые сокровенные чувства и желания. Княжна Ефросиния, игумения Полоцкая, под конец своей жизни посетила Иерусалим и, поклоняясь Гробу Господню, молилась Воскресшему Спасителю: «Гос­поди Иисусе Христе, Сыне Божий! Ты сказал: “просите и дастся вам”. Благодарю Тебя, что я, грешная, получила все, что просила: сподобилась видеть Святые места, которые Ты освятил Твоими Пре­чистыми ногами, и лобызать Святой Гроб, в котором Ты почил за нас пречистою Твоею плотию. Но и еще прошу у Тебя единого дара — дай мне скончаться в этих Святых местах!»⁹. Желание святой Ефросинии Полоцкой исполнилось: она скончалась в Святой Земле в 1173 году и была похоронена в одной из па­лестинских обителей. Впоследствии ее мощи были перенесены в Киев, а в 1910 г. — в Полоцк, в основанный ею монастырь.

На протяжении столетий храм Воскресения страдал от разграблений и перестраивался. В 1555 г. папа Юлий III (1550–1555) и император Карл V с разрешения султана Сулеймана пожертвовали средства для восстановления Гроба Господня, который был на грани разрушения. Греческие монахи, издавна под­визавшиеся у Гроба Господня, называли эту святыню кувуклией. По по­воду этого термина приводится следующее объяснение: он происходит от лат. cubiculum‘спальня, опочивальня’; в Византии так называлась царская сокровищница.

Русские христиане постоянно посещали Святую Землю, чтобы поклониться Гробу Господню. Но не всегда это представлялось возможным, по­скольку в те времена паломничество было дорогим и опасным делом. Поэтому в середине XVII века, когда главой Русской Православной Церкви был Патриарх Никон (с 1652 г.; †1681 г.), в России было начато возведение точной копии Кувуклии. В Ново-Иерусалимском Воскресенском монастыре под Москвой, созданном по благословению Патриарха Никона, главный храм был сооружен по образцу храма Воскресения, по моделям и рисункам, вывезенным из Палестины Арсением Сухановым. К огромному объему собо­ра примыкала с запада ротонда, в центре которой, по примеру Иерусалим­ского храма, возвышалась Кувуклия — Гроб Господень, богато отделанный майоликой. Всем окрестным местам Патриарх Никон дал наименования, по­вторявшие названия древнего Иерусалима — река Истра превратилась в Иордан, ближайшая роща стала Гефсиманским садом и т. д.

Истра! Богом ты хранима,

Знак тебе священный дан:

Возле рощ Иерусалима

Ты зовешься Иордан¹⁰.

Так сказал об этом поэт Сергей Соловьев, племянник Владимира Соловьева.

О Ново-Иерусалимском храме Воскресения Христова упоминает амстердамский бургомистр Николай Витсен, побывавший в России в 1666 году. Пат­риарх Никон тепло принял Витсена и его спутника в Воскресенском монас­тыре; здесь голландцы осмотрели монастырский храм, скопированный с церкви Гроба Господня¹¹.

В 1453 году, когда пал “второй Рим” — Константинополь и Византийская империя прекратила свое существование, Россия осталась единственным пра­вославным государством, которое сохранило национальную независимость. Поэтому Патриарх Никон и стремился создать Ново-Иерусалимский монастырь с храмом Воскресения, который, повторив свя­тыни древнего Иеру­салима, привлек бы на Русь сотни тысяч богомольцев. Русскую иерархию давно уже волновала мысль о создании около Москвы все­мирного центра Православия (см. Приложение 1)¹².

О своем посещении Ново-Иерусалимского монастыря вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский). «Избрание Патриарха состоялось 5 ноября (1917 г.), — пишет Владыка в книге “Путь моей жизни”. — Накануне этого великого дня члены Собора решили съездить помолиться в Воскресенский монастырь (под Москвой), именуемый “Новый Иерусалим”.

Этот монастырь был основан Патриархом Никоном, который жил идеей “Святой Руси”, “Третьего Рима” — святой русской земли, наследницы Византии. В монастыре был построен храм — точное воспроизведение Иерусалимского собора Воскресения Христова, с “кувуклией”, то есть пещерой, копией Гроба Господня, — в которой была устроена церковка. Здесь круглый год во время богослужений пели Христос Воскресе. В верхнем храме стояли патриаршие престолы, или троны, такие же, как в храме Гроба Господня в Иерусалиме, с тою разницею, что в Святом Граде патриарших престолов четыре, по числу Вселенских Патриархов — Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского (пятый, Римский, считался отпавшим), а у нас их было пять. Патриарх Никон поставил пятый, русский, вместо отпавшего Рима. После низложения Патриарха Никона пятый престол было велено убрать, но потом его восстановили.

“Новый Иерусалим” расположен чудесно. Подъезжаешь к нему густыми зелеными лесами, — и вдруг, как видение Апокалиптического Града, белый монастырь»¹³.

Россия оказывала духовную и материальную поддержку православным христианам, находившимся под турецким игом. Большие материальные пожертвования направлялись на Ближний Восток. Русские цари присылали гре­ческому духовенству, состоявшему при Гробе Господнем, не только золото и “мягкую рухлядь” (меха), но также иконы и другие предметы церковного искусства. “Посреде тое великие церкви устроена церковь, именуется соборная, — писал один из русских паломников о храме Воскресения Христова. — А иконы в той церкви присланы блаженные памяти от великого Государя царя и ве­ликого князя Михаила Федоровича (1613–1645 гг. — а. А.) всея великия Руссии, обложены серебром”.

В период между 1676 и 1812 годами Русская и Оттоманская (Турецкая) империи семь раз вступали в войну. В 1699 г. после одержанной над тур­ками победы был заключен мирный договор в Карловицах. Он имел боль­шое значение как первая попытка Петра I встать на защиту христиан — подданных Оттоманской империи. Россия настаивала на внесении в договор пункта о полном возвращении православным грекам Гроба Господня. Добиться этого не удалось, но в 1700 г. было достигнуто соглашение о свободном доступе русских па­ломников в Святую Землю. Большие денежные суммы, собранные русским народом, начали поступать в распоряжение Патриархов Иерусалимского и Антиохийского.

В Святой Град из России по-прежнему направлялась церковная утварь и иконы. Об этом кратко упоминал отец Иоанн Лукьянов, посетивший Иерусалим в 1710–1711 гг. В своих записях он отмечал, что в церкви Воскресе­ния Христова “иконное письмо все московское: царское подаяние наших Государей, а письмо верховных мастеров”¹⁴.

Подробное перечисление тех по­жертвований, которые были сделаны в петровскую эпоху православной Россией Гробу Господню, можно найти в книге иеромонаха Саровской пустыни Мелетия. Он скрупулезно отмечал все те русские дары, которые сохранялись в храме Воскресения. По его словам, в будние дни эти драгоценные подарки хранились в ризнице, и видеть их можно было только при наступлении великих праздников. Иеро­монах Мелетий прибыл в Иерусалим на 6-й неделе Великого поста: “На сей седмице, — писал он, — для наступающих праздников недели Ваий и Святой Пасхи начали церковь украшать покровами, паникадилами и кандилами. Сих по разным местам и посреде церкви на железных спускающихся цепях, нарочно для того распростертых, развешано толикое множество, что исчислить было не можно”¹⁵. Среди лампад, которые украшали храм Воскресения, были и “кандила от земли Русской” — во исполнение традиции, идущей от игумена Даниила. «В алтаре на горнем месте пред иконами привесили три большие серебряные кандила, присланные из России от их царских величеств Иоан­на Алексеевича и Петра Алексеевича со славянской и греческой подписью, — продолжает иеромонах Мелетий. — Первое кандило, висящее с правой стороны, имело подпись такую: “Иже в пещере рождшемуся Ти, Христе Царю и Свет пастырем, Светило же волхвам новоявленное возсиявшему, светило аще и малое приносим, на Тя уповающие верные цари и самодержцы всероссийские Иоанн и Петр Алексеевичи. Ты же Своим рабам подай тишину и здравие, и христолюбивому жительству утверждение. Лета 1693”»¹⁶.

Лампады эти хранились в храме Воскресения уже сто лет до того времени, как в 1794 году их увидел здесь иеромонах Мелетий. Русский пешеходец приводит надписи и на двух других лампадах, присланных царями Петром и Иоанном Алексеевичами; второе “кандило”, «висящее в средине, с тремя светильниками, с крышечкою и с Российским государственным гербом, под­писано тако: “Свет невечерний сый, Христе, свет Ти приносим лампаду сию, на Лобнем месте распятому, Тобою избранные, Тобою скиптры Российские правящие царие Иоанн и Петр Алексеевичи самодержцы. Ты же родителей наших упокой, и царство наше соблюди от всякого обстояния. Лета 1693”»¹⁷. И, наконец, на третьей лампаде, висевшей по левую сторону, была такая надпись российских государей: “Что Ти принесем, Христе Царю, иже по снятии со Креста от Иосифа погребенному, токмо неприступному Свету, свет чрез сию лампаду Тобою царствующие Иоанн и Петр Алексеевичи всея России само­держцы, моляще на сопротивные победы, и православному жительству при­ращения и соблюдения. Лета 1693”¹⁸.

В петровскую эпоху ко Гробу Господню из России посылались также и богослужебные книги. В те годы во время Пасхальной службы у Кувуклии Евангелие читалось на четырех языках: греческом, славянском, арабском и турецком. Славянское Евангелие, чрезвычайной величины, было прислано из России от Патриарха Адриана в 1694 году с таким надписанием: “Во храм великий Живоносного Воскресения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и Святого Гроба Гос­подня”¹⁹.

Пожертвования из России продолжали поступать в храм Воскресения на протяжении всего XVIII века. Так, иеромонах Мелетий упоминает о трех золотых лампадах, присланных ко Гробу Господню от императрицы Елизаветы Петровны (1741–1761). Но он не мог увидеть этого драгоценного дара, по­скольку “опас­ность от турков засветить их не позволила”²⁰. Насельник Саровской пустыни отмечал также, что у преддверия Святого Гроба “при остенках по обеим сторонам стояли изнесенные из алтаря буднешния хоругви числом 12, между коими видел я и российские хорошего письма”²¹.

Записи иеромонаха Мелетия представляют большую историческую ценность, поскольку он был одним из последних русских паломников, видевших ту церковную утварь из Рос­сии, которая хранилась в ризнице храма Воскресения до опустошительного пожара, случившегося здесь в 1808 году, когда был разрушен весь круглый храм вокруг часовни Гроба Господня и отчасти Голгофские приделы. По этой же причине большую ценность приобрела копия Гроба Господня в Ново-Иеруса­лим­ском Воскресенском монастыре под Москвой: с 1808 г. лишь по ней можно было судить о том, что представлял собой оригинал до пожара.

И если предположить, что какая-то церковная утварь из металла все же могла уцелеть от огня, то иконы, украшавшие Воскресенский храм, наверняка погибли в пожаре. Иеромонах Мелетий перечисляет те из них, которые имели российское происхождение. Так, в алтаре храма Вос­кресения, на горнем месте, он видел “хорошего российского письма” икону Божией Матери: «У сей поля обложены серебром, вверху изображен Господь Саваоф, на правой стороне стоит Давид со свитком, написанным: “Предста Царица одесную Тебе” и проч. В венце Моисей, с написанием: “На Синайстей горе виде Тя в купине Моисей”. На левой стороне Аарон, с написанием: “Жезл прозябший”; возле него Даниил, с написанием: “Виде гору несекомую”. На полях Двенадцать Апостолов, внизу посреде Иаков брат Божий; по правую его руку Кирилл и Илия, Патриархи Иерусалимские, по левую же Софроний, Патриарх Иерусалимский, и Макарий Египетский. На правой стороне внизу подписано: “1703 года сей Святый образ писал Василий Уланов”»²².

Сообщив, что этот образ был “прислан от Российского Государя Пет­ра I”, Мелетий добавляет при этом, что на том же горнем месте имелась еще одна икона — “Распятия, с Вознесением вверху, также российского из­рядного письма”²³.

Дары из России украшали также жертвенник и престол храма. Вверху над жертвенником был помещен “семи или осьми вершковый Спасителев образ, также прекрасного российского письма”²⁴. А икона, стоявшая на престоле, от­личалась усложненной композицией: «В средине написан образ Знамения Богородицы, окрест же в отделениях изображены различные Ее Соборы со множеством Ангелов и человеков, и расписан во всех местах стих: “Достойно есть, яко воистину блажити Тя, Богородицу” и проч.»²⁵, — пишет Мелетий и добавляет при этом: “Сия икона также есть российская, и по отменно хо­рошему искусству в написании неисчислимых мелких лиц заставляет даже и францисканов удивлятися и хвалить мастера”²⁶.

Вместе с Саровским насельником можно совершить мысленное путеше­ствие по уже несуществующему храму и, выйдя из алтаря, среди греческих икон снова увидеть икону “российского письма, какое было во дни Московских Патриархов”: это «икона Иоанна Предтечи, на дискосе, держимом левою его рукою, возлежащий Христос, в виде Младенца, перстом Своим указует на написанное в свитке: “Се, Агнец Божий”»²⁷. И, наконец, над царскими вра­тами “стоит в створном кивоте образ Спасителя, сидящего на престоле; сия икона российская и хорошего письма”²⁸.

Из русских путешественников последними видели храм Гроба Господня до пожара 1808 г. братья Вешняковы. Они посетили этот храм 5 февраля 1805 года. К их “Путевым запискам во Святый град” приложено и изо­бражение храма Гроба Господня в таком виде, какой он имел до рокового по­жара²⁹.

В то время русские паломники пользовались особыми привилегиями в Святой Земле, находившейся под управлением турецкой администрации. Со всех па­ломников, посещавших храм Воскресения, турками взымалась плата, но от нее освобождались богомольцы из России. Об этом писал еще Мелетий, со­общая, что “великия церкве Святаго Воскресения врата всегда затворены. Ключи и печать держат у себя турки. И когда потребно, отверзают, получая от мо­настыря за каждое отверстие по три лева <…> Но россияне как духовного, так и светского звания, имея у себя турецкие фирманы, в силу осьмой статьи за­ключенного между Россией и Портой при Кучук-Кайнарджи трактата (1774 г.), входят всегда невозбранно”³⁰.

Вешняковы добавляют к этому сообщению интересные подробности, ка­савшиеся практического исполнения этой процедуры. “На другой день по при­бытии нашем, февраля 4-го числа 1805 года присланы были пополудни от муфтия в Патриархию чиновные арабы, которые брали с каждого поклонника муж­ского и женского пола по 23 пиастра, а с малолетних половиною меньше, и давали тескере, то есть билеты с чернильными печатями на маленьких лоскуточках бумаги, для пропуска в храм Гроба Божия. Мы показали им свой фирман; они, прочитав его, назад возвратили и с нас ничего не требовали”³¹.

Греческие монахи, состоявшие при Гробе Господнем, часто пользовались услугами русских паломников, которые были рады внести своим трудом хо­тя бы малую лепту на благоукрашение великой христианской святыни. Так, братья Вешняковы охотно откликнулись на подобную просьбу, когда греческие насельники “ходили по монастырям и звали поклонников во храм Гроба Божия ради послушания, состоявшего в том, чтобы помогать чистить люстры, лампады и другие утвари церковные, обметать и очищать Святые иконы”³². Вместе со своим спутником по паломничеству купцом Новиковым Вешняковы в тече­ние двух дней трудились на послушании у Гроба Господня.

В начале XIX века в Иерусалиме уже постоянно проживало небольшое число русских богомольцев, причем часть из них подвизалась у Гроба Господня. Братья Вешняковы встречались с некоторыми из них: “Мы нашли во Иерусалиме к немалой своей выгоде и к удовольствию трех соотечественников, природных россиян, — сообщают братья-паломники и далее кратко упоми­нают про каждого: — Первый — иеромонах Паисий, бывший в Российском флоте, господствовавшем при Екатерине Великой в Средиземном море; он, по увольнении своем из онаго, прибыл во Иерусалим и находится теперь в числе братства в монастыре Патриаршем, но за старостию священствовать не может. Вто­рой — иеромонах Арсений, уроженец города Черкасска, что на Дону; он прибыл во Иерусалим со Святой Горы Афонской за девять лет тому назад. Третий — монах Рафаил, уроженец полтавский, находится в монастыре Патриаршем уже 25 лет; ему поручено смотрение за небольшим садом и чистотою монас­тырской”³³. Русские иноки, жившие в Святом Граде, отличались благочес­тием, что и засвидетельствовано в записках Вешняковых: “По смирению и трудолюбию оные иноки, иеромонах, числящийся в числе соборных у Гроба Божия, Арсений и монах Рафаил, приобрели благосклонность эпитропа Архиепископа Кирилла и прочих начальствующих лиц”³⁴.

Вешняковы упоминают еще про “трех россиян в числе послушников”; при этом они отмечают, что русские иноки оказывали большую помощь тем бо­гомольцам из России, которые посещали Гроб Господень и другие иерусалимские святыни: “Они иногда россиянам, не знающим говорить по-гречески, бывают переводчиками и за удовольствие себе поставляют угощать своих со­отечественников избыточественно яствами и напитками. Подлинно сии чест­нейшие иноки доставляют путешественникам немалую пользу: они подают им совет, чего должно остерегаться, показывают святые достопримечательные места во внутренности и вне Иерусалима”³⁵.

Когда в 1808 г. храм Воскресения испытал величайшее бедствие от пожара, Кувуклия чудом сохранилась, хотя ее верх и стены были значительно повреждены при падении купола. Но в целом от храма остались лишь раз­валины. Это было время начала наполеоновской агрессии в Европе, и хрис­тианские державы не смогли оказать действенную помощь в восстановлении иерусалимской святыни. Поэтому из всех монашеских общин, подвизавшихся у Гроба Господня, за восстановление храма взялись только греки, по­скольку они рассчитывали на помощь из православной России. И русские верующие откликнулись на просьбу о помощи; они охотно жертвовали деньги на восстановление храма. С этой целью во всех русских церквах были уста­новлены кружки с надписью: “На Гроб Господень”.

Несмотря на бедствия Отечественной войны 1812 года, в Иерусалимскую Патриархию постоянно поступали денежные пожертвования из России, хо­тя и не в большом количестве. После победы над Наполеоном пожертвова­ния значительно увеличились. Кроме того, особенно важна была для греков нравственная поддержка России. Это было время, когда Россия приобрела славу непобедимой и благословенной страны. Пользуясь таким значением пра­вославной России, греки приступили к восстановлению храма и прежде всего поместили в разных местах внутри него изображения российских (византийских) двуглавых орлов.

После восстановления храм Воскресения предстал перед паломниками во всем великолепии. “Храм Воскресения своим внутренним видом, иконостасом в четыре яруса, своими стенными украшениями, включая сюда и фор­мы для сидения, расположенные по бокам панели, вполне напоминает собо­ры Московского Кремля, — отмечалось в церковной печати. — И точно, главные украшения этого храма — дар России: наместные иконы в иконостасе русской работы, иконы страданий Христа на боковых стенах — жертва императора Александра I, три большие паникадила, из которых среднее чистого сереб­ра, пожертвованы императором Николаем I. К числу особенностей храма Вос­кресения можно отнести изображение на царских вратах двуглавого визан­тийского орла, перешедшего потом в русский герб”³⁶.

Тот большой вклад, который с помощью России смогли внести греческие насельники в восстановление храма Воскресения, позволил им укрепить и расширить свои права на эту общехристианскую святыню. “Это единст­венное в мире место, которое сосредоточивает в себе столько различных обрядов; здесь греческий священник, францисканский монах, немецкий пастор, англи­канский пресвитер, а также пресвитеры: армянский, коптский, абиссинский, сирийский и др. встречаются между собой для одной и той же цели, в од­ном и том же месте”³⁷, — писал один из русских церковных публицистов. Но исторически сложилось так, что к началу XIX в. самые чтимые места в храме Воскресения — Гроб Господень и Камень помазания тела Господня — принад­лежали римокатоликам, а вообще храм был разделен на сферы влияния между представителями восьми христианских исповеданий: ка­толиками, греками, армянами, маронитами, коптами, сирийцами, эфиопами и грузинами.

После 1812 г. благодаря материальным средствам и влиянию православной России греки добились того, что католики уступили им часть Гроба Господня, который с того времени был разделен на три части: одна принадлежала грекам, другая — католикам и третья — армянам. Такое ненормальное деление Гроба Господня продолжалось до Крымской войны (1853–1856), со времени ко­торой межконфессиональное соперничество у Гроба Господня стало немно­го ослабевать. После Крымской войны особым решением было поставлено, чтобы в храме Воскресения ни одна из христианских общин более не претендовала на места общего поклонения.

Со времени войны 1812 г. права на восстановленный храм Воскресения остались только у представителей четырех Церквей: Римско-Католической, Иерусалимской, Коптской и Армянской. Те места поклонения, которые раньше принадлежали маронитам, сирийцам, эфиопам и грузинам с этого времени перешли к грекам, умело использовавшим возросшее влияние России на Ближнем Востоке. “Три главные нации обладают храмом Святого Гроба: греки, латинцы и армяне, — писал в 1835 г. известный русский публицист и востоковед А. С. Но­ров. — Копты, сириане и абиссинцы малочисленны и пользуются малыми правами. Неоспоримо, что права греков должны быть выше прав других народов: им принадлежит создание храма в древности, — и греки одни воздвигли его из пепла после последнего пожара”³⁸.

В 1850-х гг. греки усилили свои прошения к русским людям о пожертвованиях “на Гроб Господень”, и сбор средств в церквах еще более увеличился. Высшая церковная российская иерархия часто издавала распоряжения, чтобы сбор “на Гроб Господень” был увеличен, и в Иерусалимский Патриархат из России поступали громадные средства. Когда после войны 1812 г. к России отошли земли Бессарабии, святогробские греки, получая большие пожертвования из России, имели, кроме того, ежегодно дохода из бессарабских имений 165 тысяч рублей серебром³⁹.

О возросшем влиянии России в Святой Земле свидетельствуют замет­ки Кира Бронникова, побывавшего у Гроба Господня в 1821 году. “После полудня повели нас в великую Воскресения Христова церковь, — пишет русский паломник. — С нами тогда случились турецкие подданные из христиан, с которых в первый раз за вход в церковь взимаем был кафар (24 лева), в принятии коих выдавались им маленькие расписочки, которые, по приходе их в цер­ковь, надлежало показывать турецким стражам, стоящим в дверях церков­ных. Россияне же, по своему праву, а притом имея у себя и султанский фирман, ни одной пары не платят. Как скоро мы подошли к церковным дверям, то приставленные к оным турки, немедленно отпечатав, отперли и отворили нам оныя”⁴⁰.

В храме Воскресения Киру Бронникову довелось быть во время Пасхального богослужения. И снова он пишет о пожертвованиях, щедро посылавшихся из России к общехристианской святыне. “Архиереев облачили, сверх того 80 священников и 10 диаконов были в облачении готовы; ризница вообще на всех была отличная из парчи золотой разного вида, вероятно, из России присланная. За обедней были употреблены превеликий потир вызолоченный, дискос, звездица и пребогатые воздухи, присланные от усердия россиян. Много из России присылается плащаниц на Гроб Госпо­день, но оные тамо никогда не употребляются, а только во время Пасхи раз­вешивают их в алтаре по стенам”⁴¹.

Средства, поступавшие из России, шли не только на благоукрашение Святогробских святынь, но и на восстановление колокольни, возвышавшейся справа от входа в храм Воскресения. Это здание имело когда-то пять ярусов и за­вершалось куполом. В 1545 г. два верхних яруса вместе с куполом обруши­лись во время землетрясения; третий ярус пришлось разобрать из-за опас­ности разрушения по повелению Патриарха Иерусалимского Хрисанфа в 1620 году. Поэтому долгое время у храма Воскресения не было колоколов, и при­ходилось выходить из положения, устроив внутри него небольшую звонни­цу. При этом, как сообщал один из русских авторов, “главное било медное, отлитое из колокольной меди в России с русской надписью; прочие же железные, и даже есть деревянная доска”⁴². Впоследствии помощь, пришедшая из России, помогла возобновить колокольню и, как отмечалось в церковной печати, “со времени Крымской войны на этой колокольне раздается звон громадных колоколов, присланных из России усердием благочестивых почитателей па­лестинских святынь”⁴³.

Вплоть до начала XIX века число русских паломников в Святой Земле было сравнительно невелико, хотя они приезжали ежегодно; их количество всегда немного увеличивалось после заключения очередного мирного договора между Россией и Турцией. После войны 1812 г. число паломников возрос­ло до 50 человек в год. С началом войны за независимость Греции (1821) русским богомольцам снова стало трудно ездить на поклонение в Иерусалим; это время было тяжелое вообще для всех христиан на Востоке. Но по окончании войны в 1829 г. число русских паломников опять начало увеличиваться и дошло до 100 человек в год.

В эти годы некоторые русские христиане, как и раньше, оставались на постоянное жительство при Святогробской общине. С некоторыми из них А. С. Норов встречался в 1835 году во время своего первого путешествия в Иерусалим к Святому Гробу. “Я имел утешение видеть здесь трех русских иеромонахов и пользовался их беседами, — сообщал он в своих записках. — Первый, старец Паисий, с давних лет переселившийся в Иерусалим, занят хозяйственной частью и угощением русских поклонников; второй — отец Антоний, ведет также уже несколько лет келейную жизнь в самом храме; третий прибыл сюда с Афонской горы как паломник. Эти два последние инока служили для меня попеременно обедни у Гроба Господня и на Голгофе — на родном язы­ке. К ним присоединилось несколько русских богомольцев, и они составили небольшой, но довольно стройный хор певчих”⁴⁴. Тот же автор отмечал, что за богослужением у Гроба Господня в Пасхальную ночь “Евангелие было читано на языках греческом и русском”⁴⁵.

В течение многих лет Иерусалимские Патриархи жили в Константинополе — столице Оттоманской империи, а в Иерусалиме имели лишь своего на­местника, обязанности которого заключались в том, чтобы наблюдать за пра­вославными храмами в Святой Земле, представлять интересы Константино­польского Патриарха перед местной турецкой властью и содействовать ду­ховному окормлению сотен православных богомольцев, в основном русских, приходивших ежегодно в Иерусалим на Пасху.

В 1845 г. на Иерусалимскую кафедру взошел Архиепископ Лиддский Ки­рилл; его патриаршество открыло новую страницу в истории Иерусалимской Патриархии. Вступление Кирилла на патриарший престол совпало со вре­менем активизации инославных миссионеров. На назначение в Иерусалим анг­ликан­ского епископа папа римский ответил восстановлением Иерусалимской католической патриархии. Это обстоятельство побудило Патриарха Кирил­ла предпринять шаги по защите интересов Святогробского братства, и, от­кликаясь на просьбу России, он перенес свою резиденцию из Константинополя в Иерусалим⁴⁶.

Западные державы всячески противодействовали усилению влияния России на Ближнем Востоке, и в конечном счете это привело к военному конфликту. Как известно, военные действия Восточной войны (1853–1856) между Рос­сией, с одной стороны, и коалицией Англии, Турции, Франции и Сардинии — с другой сосредоточились главным образом в Крыму (Крымская кампа­ния). Война закончилась так называемым Парижским миром (1856), по ко­торому Россия, в частности, утратила право покровительствовать христианам в Турции, а следовательно, и в Палестине. Тем не менее это не уменьшило потока русских богомольцев ко Святому Гробу, и в 1860 г. в церковной пе­чати отмечалось, что “с 1857 г. число русских паломников быстро увеличи­вается: два года тому назад оно дошло до 400 человек, в прошедшем году до 600 и в сем году считалось уже более 800 человек русских, посетивших Иерусалим, начиная от Воздвижения до Пасхи. Немудрено, что с большим развитием пароходства число русских превзойдет тысячу человек”⁴⁷.

Стремление побывать в Святой Земле было не только у простых богомольцев, но и у представителей просвещенных кругов. В 1848 г. в Палести­не побывал Н. В. Гоголь. Мысль Гоголя о поездке в Святую Землю и ее осу­ществление находились в неразрывной связи с развитием его религиозно-нрав­ственного мировоззрения, и поэтому он смотрел на свое путешествие в Па­лестину как “на важнейшее из событий своей жизни”⁴⁸. Действительно, в этом путешествии раскрылись новые черты личности писателя, проявилась его ре­лигиозность. Пребывание в Святой Земле произвело на Гоголя благотвор­ное действие и помогло ему лучше увидеть свой духовный мир. Из его пи­сем иерусалимского периода видно, что он постоянно пребывал в состоянии исповедника, кающегося в своих грехах перед Богом, перед ближними, пе­ред всем миром. В письме к своему духовному наставнику отцу Матфею от 21 апреля 1848 года Гоголь сообщал, что еще никогда не был так мало дово­лен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме, что увидел там “черствость свою и себялюбие”⁴⁹. “Была одна минута”, — начал было Гоголь в том же письме, — но какая — он не сказал, не придавая значения минутному порыву. Быть может, это была та минута, когда Гоголь стоял один в преддверии пещеры Гроба Господня, а перед ним — только священник, совершавший литургию на самом Святом Гробе. Диакон, призывавший народ к молитвам, стоял поза­ди русского паломника, за стенами Гроба; его голос слышался в отдалении. Пение народа и хора было еще отдаленнее. Пение русских паломников, воз­глашавших Господи помилуй и другие церковные песнопения, едва дохо­дили до слуха Гоголя. Передавая впечатления этой минуты, Гоголь писал из Бейрута 6 апреля 1848 г. Жуковскому: “Все это было так чудно! Я не помню, молился ли я. Мне кажется, я только радовался тому, что поместился на месте, так удобном для моления и так располагающем молиться; молиться же я соб­ственно не успел. Литургия неслась, мне казалось, так быстро, что самые кры­латые моления не в силах были угнаться за нею. Я не успел почти помолиться, как очутился перед Чашей, вынесенной Священником из вертепа, для при­общения меня недостойного”⁵⁰. Это был момент высшего подъема религиозного чувства Гоголя в Святой Земле.

Другой известный русский писатель и поэт, П. А. Вяземский, совершил поездку в Иерусалим в 1849–1850 гг. Здесь он поклонился Гробу Господ­ню, после чего, как он пишет, “православ­ный гробовой монах дал нам по цветку из вазы, стоящей на Гробе, окропил нас священной розовой водою, употребляемой везде на Востоке”⁵¹. Русский поэт посетил “Источник Святой Девы” — то место, где, по преданию, Святое Семейство отдыхало на пути в Египет. По дороге к источнику П. А. Вяземский проезжал долину, где арабы выра­щивали розы для Святогробского монастыря. “Розовая вода будет для нас отныне живым источником иерусалимских воспоминаний и поклонений, — писал П. А. Вяземский. — На Святом Гробе и на Голгофе всегда благоухает роза­ми, и где монахи, кроме того, вспрыскивают вас розовою водою”⁵².

Российские императоры по-прежнему посылали щедрые пожертвования Святогробскому братству, и, по свидетельству одного из русских паломни­ков, “над дверьми Гроба Господня висела большая, около 5 пудов весу, лампада с пятью стаканами — дар Николая Павловича, сделанная из чистого золота и усыпанная дорогими камнями”⁵³.

В эти годы Иерусалимскую кафедру по-прежнему занимал Патриарх Ки­рилл, который был озабочен активизацией инославных миссионеров в Палестине: они претендовали на владение некоторыми святыми местами в Иерусалиме, и храм Воскресения по-прежнему был объектом их притязаний. “Русские по­жертвовали серебряный оклад на стену Гроба Господня художественной отделки, — сообщалось в русской прессе в 1860 году, — но латиняне и армяне не до­зволили его поставить, потому что следовало снимать их образа, и он был помещен над дверями из ротонды в храм Воскресения”⁵⁴.

А. С. Норов, второй раз прибывший в Иерусалим в 1861 году, имел встречу с Иерусалимским Патриархом Кириллом. В своих записях он отметил, что “Патриарх был тяжко озабочен делом о возобновлении купола храма Гроба Господня, пробудившим притязания латинцев”⁵⁵. В другом месте своих за­писок А. С. Норов более подробно касается этой проблемы. “Нельзя смотреть без сердечного сокрушения на жалостное положение, в котором находится храм Гроба Господня по причине ожесточенных распрей, разделяющих христи­анские Церкви, — пишет он. — Купол, осеняющий Гроб Господень, грозит по­стоянно разрушением; огромное прогнившее отверстие с южной стороны, на­ходящееся над самым входом в часовню Святого Гроба, смущает приближающихся поклонников, а глядя снаружи на купол храма, разодранные над этим местом свинцовые листы неприятно поражают взор. В этом положении храм Гроба Господня находится уже несколько лет. Право построек в храме при­надлежит, по истории, издавна грекам и утверждено фирманами султанов; но римские католики не перестают поставлять тому беспрестанные преграды и не позволяют грекам приступить к исправлению купола, несмотря на угро­жающую опасность как людям, так и самой святыне”⁵⁶.

Влияние православной России в данном случае совпало с интересом, который проявляли к Гробу Господню европейские католические державы и особенно Франция. После переговоров по этому вопросу обе стороны пришли к взаимоприемлемому решению, о чем с удовлетворением сообщалось в тогдашней печати: “Храм Гроба Господня сооружен после опустошительного пожара 1808 года, — напоминал один из авторов своим читателям. — Но и в этом новом храме обвалился главный купол, который возведен в настоящем виде двумя правительствами — русским и французским”⁵⁷.

Восстановление купола длилось с 1865 по 1869 гг. “иждиве­нием обоих правительств”. Это было след­ствием улучшения отношений между двумя европейскими державами после окончания Восточной войны и разграничения сфер влияния на Ближнем Востоке. К этому времени император Николай I скончался, и в 1855 году на российский престол взошел его сын — Александр II, которому и суждено было стать благотворителем Святогробского братства. “Известно, что после Севастополь­ской войны император Александр Николаевич вошел в сношение с Напо­леоном III и султаном, и тогда только воздвигнут был тот величественный купол, который служит теперь едва ли не единственным украшением храма”⁵⁸, — так усилиями двух европейских держав была восстановлена эта общехрис­тианская святыня.

Патриарх Кирилл, принимавший деятельное участие в процессе ремонта храма, в 1872 году был низложен, поплатившись за свою близость к России. Он был обвинен в том, что якобы поддерживал болгарских христиан в их стремлении получить независимость от Константинопольской Патриархии. 80-летнего старца в темную ночь, не позволив с ним проститься ни русскому консулу, ни начальнику Русской Духовной миссии, увезли в Яффу, а от­туда отправили в заточение на один из Принцевых островов, где он и скончался⁵⁹.

Но русское влияние у Гроба Господня по-прежнему возрастало одновре­менно с ростом числа паломников из России. В 1870-е гг. установилась традиция, согласно которой ежегодно в Великую Пятницу начальник Русской Духов­ной миссии произносил проповедь в храме Воскресения на месте Голгофы. Так, в июльской книге “Христианского чтения” за 1880 г. была помещена проповедь архимандрита Антонина (Капустина), произнесенная им на Голгофе 18 апреля того же года.

В 1883 г. на Иерусалимский Патриарший престол взошел Блаженнейший Никодим. К этому времени святые места в Иерусалиме посещало еже­годно более четырех тысяч русских паломников, которые молились у Гроба Господня⁶⁰. Патриарх Никодим был первым из Патриархов Иерусалимских, который стал произносить за богослужением многие возгласы и молитвы по-русски⁶¹. Вот как описывал очевидец Пасхальные дни в Иерусалиме в 1884 году: “Максимум скопления не только русских, но и вообще паломников бывает в Иерусалиме к празднику Пасхи; весь Иерусалим тогда представляется настоящим городом паломников. На всех улицах слышится русская речь, вез­де виднеются русские лица, русские костюмы; продавцы различной снеди, погонщики ослов и даже нищие — все стараются в это время мараковать по-русски”⁶².

На протяжении нескольких столетий русские паломники присутствовали у Гроба Господня на православных богослужениях, совершавшихся на греческом языке. Так продолжалось до учреждения в Палестине Русской Духовной мис­сии, члены которой прибыли в Иерусалим в 1858 году. В инструкции, данной Миссии, было, в частности, сказано (§ 5): “Миссии поручается всемерно забо­титься о проявлении русского богослужения в Иерусалиме с тем торжественным благолепием, которое принадлежит Российской Церкви, дабы возвысить значе­ние оной на Востоке. Миссии вменяется в обязанность по возможности чаще уча­ствовать в служении у главных Иерусалимских Святилищ и ежедневно служить у себя, как бы в обители”⁶³.

В 1882 году в России было учреждено Православное Палестинское общество, ставившее своей целью покровительствовать русским паломникам в Святой Земле. Вот что писал в связи с этим известный палестиновед Ф. Палеолог: “Почувствовав себя под покровом и защитой Палестинского Обще­ства, наши паломники, а в особенности паломницы, расхрабрились и снача­ла потихоньку и робко подпевали на славянском языке во время греческого богослужения, а в настоящее время (1895 г. — а. А.) уже дошли до того, что образовали самостоятельный хор (из постоянно или продолжительно живу­щих в Святой Земле паломников и паломниц), которым и вторглись, осме­люсь выразиться, контрабандно в греческое богослужение. Греческое духо­венство сначала противилось, как нововведению, славянскому напеву при своем богослужении, но затем, под давлением настойчивости русского человека, мол­чаливо примирилось с совершившимся фактом и не только допустило упот­ребление славянского языка при своем богослужении, но и само начало изучать славянский язык и произносить на нем возгласы и молитвословия в то время, когда на богослужении присутствуют русские паломники”⁶⁴.

В 1885 г. была отменена необходимость получения турецкого паспорта (тескере) для русских паломников, что существенно облегчало их приезд в Святую Землю. Приток православных паломников к Святому Гробу вынудил турецкую администрацию считаться с их религиозными чувствами. “До недавних еще дней на сводах одной части храма находилось помещение гарема одного мусульманского эффенди, и тяжело было видеть выглядывающие из окна верхней комнаты храма гаремные лица, созерцающие под своими ногами христианские процессии, — писал протоиерей А. Ковальницкий. — Теперь на днях ревнующими о благочестии людьми этот позор из храма Господня уст­ранен”⁶⁵.

Хотя число русских богомольцев в Святой Земле постоянно возрастало, все же большинство верующих не имело достаточных средств, чтобы отправиться из России в Иерусалим. Поэтому по-прежнему не иссякал поток богомольцев в Ново-Иеру­са­лимский Воскресенский монастырь; сюда православные шли лицезреть точное воспроизведение Гроба Господня. Со временем подобное желание возникло и у верующих древнего Киева. В декабре 1885 г. в одном из пригородов Киева — на Лукьяновке, при церкви во имя преподобного Феодора Освященного, была образована комиссия, поставившая своей задачей воспроизвести точную копию Святой пещеры Гроба Господня в боковой пристройке храма. С этой целью один из членов комиссии — Т. В. Кибальчич — предпринял поездку в Иерусалим и там снял план Гроба Господня⁶⁶.

Но еще раньше такая святыня появилась в Санкт-Петербур­ге. Крипта — точная копия пещеры Гроба Господня — была устроена в церкви во имя иконы “Всех скорбящих радосте”, во дворце великого князя Николая Николаевича, — старшего сына императора Николая I — в Николаевском дворце (в советское время — Дворец труда). Этот дворец был построен в 1853–1861 гг. по проекту А. И. Штакеншнейдера. Церковь была устроена во дворце одновременно с его постройкой и освящена в 1863 году.

После паломничества по Святой Земле великий князь приказал архитектору Федору Харламову сделать под алтарем крипту — копию пещеры Гроба Господня. Здесь хранились частицы мощей святого Георгия Победоносца, а также камни с Гроба Господня и Голгофы, кусочек Мамврийского дуба и нательный крест с частицей Креста, который вручила Николаю Николаевичу мать, перед тем как он уехал на защиту Севастополя⁶⁷.

В 1906 году “Кувуклия с подобием Гроба Господня” была устроена в Воскресенском скиту на Валааме⁶⁸ (см. Приложение 2).

Но по-прежнему заветной мечтой каждого русского христианина было поклонение Гробу Господню в Иерусалиме. Вот что испытывал православный богомолец, войдя в храм Воскресения и приблизившись к святыне: “Наконец-то наступает давно вожделенная минута, когда паломник <…> сподобится наконец упасть ниц перед Гробом Основателя религии мира и любви и облобызать Священный камень — Святейший престол на земле <…> Сняв сапоги, в одних чистых чул­ках, которые потом он прибережет на смертный час, скрестив руки на гру­ди, приближается паломник ко входу Кувуклии; многие ползут туда на ко­ленях; все совершается чинно, не торопясь <…> В Кувуклию входят поодиноч­ке, чтобы не мешать один другому — ощутить самую трепетную минуту в жизни паломника, когда он, узрев Гроб Господень, падает ниц перед ним и, если может еще, воссылает горячую молитву <…> Но не до молитвы многим; серд­це их до того переполнено священной радостью, что они уже не могут мо­литься, а только плачут в умилении”⁶⁹.

На протяжении столетий турецкая администрация заведовала охраной храма Воскресения, поскольку он находился в центре старого города, населенного в то время преимущественно мусульманами. По старинной традиции богослу­жения у Святого Гроба совершались ночью, чему было свое объяснение. “Это запирание храма, эта военная стража и эти ночные службы вызваны были суровой исторической необходимостью, — писал журналист Е. Марков. — Му­сульмане в века своего могущества не переносили так равнодушно, как те­перь, открытого христианского культа, и в старое время при каждом народном волнении прежде всего толпа нападала на христианские Святыни и прекращала христианские службы. Патриарх и богатые армянские и греческие общины охотно платили паше за охрану и охотно вручали ему ключи своего храма, а чтобы не давать лишнего повода к волнению, старались все церковные службы справлять по ночам, когда правоверные предаются сну. Право первой обедни присвоили себе греки, старинные хозяева Палестины, вторую обедню слу­жат армяне, а католики, явившиеся после всех в Иерусалим, служат третью”⁷⁰.

Ответственность мусульманских стражей порядка особенно возрастала в дни больших христианских праздников, когда в Иерусалим стекалось большое число верующих разных конфессий. Накануне Пасхального Крестного хода порядок в храме Воскресения поддерживали вооруженные солдаты. Об этом сообщал в своих записках А. Недумов — поручик Кексгольмского гренадер­ского полка, который, будучи военным, проявил к этому вопросу професси­ональный интерес. “При входе в храм Воскресения я встретил две роты во­оруженных турецких солдат, назначенных по случаю праздника для поддержания порядка в храме, — писал А. Недумов. — Через несколько минут в фесках и с ружьями вошли в храм турецкие солдаты и обложили в две линии часов­ню Гроба Господня”⁷¹.

В записках русского паломника сообщается о церемонии обретения бла­годатного огня, которая совершается на протяжении многих веков ежегодно в Великую Субботу у Гроба Господня. Поручик Недумов повествует о не­обычном для Святого Града событии, уникальном в своем роде. Поддерживать порядок у Гроба Господня турецким солдатам помогали… русские моряки: «В числе трехсот человек прибыли они на фрегате “Владимир Мономах” в Яф­фу со своим храбрым командиром Дубасовым, героем минувшей войны, и по­желали поклониться величайшей святыне христианского мира»⁷². По содер­жанию книги, в которой упоминается данный эпизод, можно предположить, что этот визит имел место в 1889 (или 1890) году, и русские моряки, как и остальные паломники, были очевидцами обретения благодатного огня.

Как ни торжественны предпасхальные службы в Иерусалиме, но ни одна из них не привлекала столько паломников, как раздача Священного огня у Гроба Гос­подня. “Никогда, даже в коронацию в Кремле, не видывал я такой массы народа и такой пестроты одеяний”⁷³, — писал один из русских паломников в 1860 году. Врач А. В. Елисеев, прибывший в Иерусалим с богомольцами весной 1884 года, добавляет: “Быть в Иерусалиме на Пасхе и не быть при раздаче Священ­ного огня — это значит не видеть ничего <…> Обряд раздачи Священного огня совершается в Великую Субботу около часу-двух пополудни. Никогда, да­же в Пасхальную заутреню, храм Воскресения не бывает так переполнен на­родом, как в день нисхождения Священного огня <…> Не только православные, но и христиане других исповеданий — армяне, католики, копты, даже мусульмане, стекаются сотнями, чтобы присутствовать на этом единствен­ном в мире зрелище”⁷⁴.

Русские паломники составляли в этот день значительную часть христиан, окружавших Гроб Господень. Церковный публицист Г. В. Белов, по­бывавший на этой церемонии в 1880-х гг. вместе с холмскими паломниками, пишет: “Почти все присутствующие держали в руках пучки свечей, не менее 33 штук, по числу лет земной жизни Спасителя, а у многих из рус­ских богомольцев были громадные пучки, свечей по сто и более; ка­ждый русский поклонник считает долгом подарить на родине своим друзьям свечку от Гроба Господня, обожженную Бла­го­датию”⁷⁵.

А. В. Елисеев сумел сжато и образно запечатлеть дальнейший ход церемонии. “Храм освещен, несмотря на ясный солнечный день. Глаза всех устремлены на богато разукрашенную Кувуклию, вход в которую запечатан еще накануне и с тех пор охраняется двумя монахами — греком и армянином. Запечатление Кувуклии совершается в присутствии ассистентов, свидетельст­вующих о том, что там не осталось и следа земного огня; все многочислен­ные лампады у Гроба Господня потушены в ожидании ниспадения огня Не­бесного.

Около часу пополудни с большой таинственностью появляется Патриарх, а с ним масса духовенства в разноцветных, залитых золотом облачениях; пестрота зрелища увеличивается еще более, когда в таковом же великолепном обла­чении является Армянский Патриарх со своим клиром. Около часа продол­жается служение у Кувуклии, вокруг которой оба Патриарха со своими клирами совершают троекратный обход”⁷⁶, — пишет А. В. Елисеев, и далее говорит о том, что происходит 5–8 минут спустя: “Храм уже наполнился странным криком, смятением; волнение уже начало все сильнее и сильнее захватывать наэлектризованную толпу, когда из окошечка Кувуклии справа показался огонь, который Патриарх на пуке свечей выдавал народу <…> Священник из арабов, стоявший с пуком свечей у самого окошка Кувуклии, в одно мгновение засветил свои свечи и стремглав бросился через толпу и про­бился через всю церковь в алтарь Воскресения, куда и перенес прежде все­го Священный огонь. Все бросились к источнику Священного огня <…> Сверху, откуда я наблюдал, представлялась одна живая масса, среди которой высовывались одни руки со свечами, стремившимися заполучить Священный огонь. С быстротою пороховой нитки обегал Священный огонь волнующуюся толпу, и минуты через 2–3 уже вся церковь пылала огнем”⁷⁷.

Согласно древней традиции, огонь, полученный в Великую Субботу на тридневном ложе Искупителя, поддерживается в Кувуклии целый год и тушится только накануне Великосубботнего дня⁷⁸. Русские паломники, как и остальные богомольцы, бережно сохраняли Благодатный огонь и несли зажженные свечи до места своего пристанища, стараясь сохранить святыню как можно дольше. Что касается местных верующих — греков и арабов, то они также относились к Священному огню с благоговением. “Во всех иерусалимских монастырях в Великую Пятницу тушат все лампады и зажигают их по получении Небесного огня, — сообщал очевидец этой церемонии. — Говорят, что в Вифлеем, отстоящий от Иерусалима на 8 верст, какой-то скороход араб доставляет Священный огонь в 20 минут; в Лавру Св. Саввы скачет также араб с огнем из Иерусалима”⁷⁹.

Далекие расстояния не были препятствием для русских паломников: многие из них проявляли свое благочестие и усердие до того, что совсем не гасили благодатного огня, все время берегли его, чтобы довезти до России в осо­бых фонарях. “Воз­вращаясь на пароходе с паломниками, отправляющимися тотчас после Пасхи, можно видеть не один теплящийся неугасимый фонарик, в котором паломники везут на родину великий дар — благодать, нисходящую только единожды в год на Гроб Господень, — писал А. В. Елисеев. — Не скажу, чтобы многие довозили огонь, но все-таки некоторые счастливчики довозят <…> Священный огонь ежегодно прибывает в Россию и расходится по ней; он широко потом разливается паломниками по церквам Святой Руси”⁸⁰.

Вот наблюдение еще одного русского паломника, относящееся к этой благочестивой традиции: “Многие из русских богомольцев довозят благодатный огонь в особых жестяных фонарях до Святой Руси. На обратном нашем пути таких два фонаря были довезены русскими богомольцами до Одессы, где одна моя знакомая, приехавшая вместе с нами из Иерусалима, зажгла от Свято­го огня свечу от Гроба Господня и теперь имеет у себя неугасимую лампаду с Благодатным огнем”⁸¹. И, наконец, еще об одном, быть может, уникаль­ном случае повествуется в “Путе­водителе по Святой Земле” (Одесса, 1886): “Парасковья Федоровна Привалова донесла Святой огонь, по обету, до новостроившейся церкви в городе Симбирске”⁸².

Так русские христиане поддерживали древнюю традицию, которую преподобный Иоанн Дамаскин воспел в тропаре утрени Святой Пасхи: “Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя”, и о которой впервые на Руси писал игумен Даниил в начале XII века. Лампада, принесенная им ко Гробу Господню “от всей земли Русской”, сама зажглась в тот момент, когда “внезапно засиял яркий свет в Святом Гробе, исходило из Гроба сияние яркое”⁸³. Об этом свидетельствует сам игумен Даниил: “Я вошел к Гробу и увидел кандило свое, стоявшее на Гробе и еще горящее светом Святым, поклонил­ся Гробу, поцеловал с любовью и слезами место Святое, где лежало тело Христа”⁸⁴.

Среди многочисленных русских богомольцев, притекавших ко Гробу Гос­подню, были и ученые паломники, которые занимались здесь выявлением ис­торических связей России с этой древней христианской святыней. Важные сведения, касающиеся истории связей Русской и Иерусалимской Православных Церквей, выявили сотрудники Русского Археологического института в Кон­стантинополе, основанного в 1895 году трудами византолога Ф. И. Успенского. Изучая рукописное наследие Святогробского книгохранилища, сотрудники Ин­ститута в 1895 году обнаружили в патриаршей ризнице Евангелие, принесенное в дар Святому Гробу Борисом Годуновым, в переплете, украшенном драго­ценными камнями⁸⁵. Это было Евангелие в серебряном окладе и с надписью на греческом и рус­ском языках на внешней доске оклада: “Положил в Святую церковь Пресветлого и Тридневного Воскресения Великого Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа на Святый престол над Божественным Его Гробом, иже есть во Святом граде, многогрешный Борис, сын Федора”. Надпись (на гречес­ком языке) гласила: “Величайший правитель всей Российской земли изготовил сию златокованную книгу и пожертвовал ее Святому Гробу Христа Царя и Царя царей всей земли: Борис имя этому царю. Нижайший из всех иереев Феофан принял из рук его, а бразды правления Божественной Иерусалимской Церкви держал в то время Софроний. Исполнился от Рождества Христова тысяча шестьсот пятый год, когда принесена была в сие место. Феофан иеромонах, принесший сие Евангелие из рук царя Бориса к Святому Гробу. Управлял Церковью, как свидетельствуют и вышеприведенные стихи, Софро­ний Патриарх в то время, когда пришло к Святому Гробу. В лето Господне 7113”⁸⁶.

Упоминавшийся в надписи иеромонах Феофан был преемником Софрония на Патриаршей Иерусалимской кафедре, и в 1603 году он действительно был отправлен в Москву. Сведения о его пребывании в России, так же как и упо­минание о Евангелии, подаренном Борисом Годуновым на престол Гроба Гос­подня, находятся и в русских источниках. В одном из них говорится следу­ющее: «Четвертого марта 1604 года Феофан вместе с саввинским келарем Дамаскиным были у Государя “на отъезде”. И как Архимандрит и келарь пришли к Государю, и Государь их пожаловал спросил о здоровье: во спасение ли пребывают. — “Архимандрит Феофан, и мы ныне вас отпускаем к Патриарху Софронию, а с вами посылаем к Живоносному Гробу Господа нашего Ии­суса Христа и Святого Его Воскресения Евангелие греческое письмо на престол в церковь Воскресения Господа нашего Иисуса Христа”»⁸⁷.

Из других предметов, хранившихся в Православной ризнице Гроба Господня и имевших отношение к России, сотрудники Русского Археологического ин­ститута отметили шпагу императора Петра I с надписью: “Vivat Peter Alex. Czar Moscoviae”⁸⁸. Интересно, что в соседней, католической ризнице Гроба Господня со времен крестоносцев хранился “громадный заржавленный меч Готфрида с рукояткой в форме креста и грубые железные шпоры, — как со­общал об этом Е. Марков в 1891 году. — Несколько десятков лет тому на­зад этим мечом еще посвящали в рыцари Святого Гроба знатных иностран­цев, щедрых к палестинским святыням”⁸⁹.

Иерусалимская Патриархия по-прежнему получала богатые пожертвования из России, причем они поступали в Святой Град в различной форме. Вот только два свидетельства, относящиеся к концу ХIХ столетия: “Бывший Иерусалимский Патриарх Анфим долгоевремя жил в России, сначала в Кишиневе, лет 15, в качестве заведующего бессарабскими имениями, принадлежащими Гробу Господню, а потом в течение 7 лет был настоятелем Московского Ие­русалимского подворья”⁹⁰; “Иеру­салимский Патриарх Дамиан при Патриархе Иерофее I был послан в качестве эпитропа Святого Гроба в Грузию, где с ревностью и честью служил несколько лет в пользу Святогробского братства”⁹¹.

В те же годы заканчивалось строительство русской церкви при русском доме близ храма Воскресения⁹². Все чаще и чаще богослужения у Гроба Господня совершались русскими священниками на церковно-славянском языке. Рек­тор Московской Духовной академии Епископ Волоколамский Арсений, по­бы­вав­ший у Гроба Господня с большой группой преподавателей и студентов летом 1900 г., свидетельствовал о том, что “уже 15 лет назад отдельные ектении были по-русски, но разрешать служить в храме Воскресения одним русским священникам греки до сих пор избегали, сегодня же совершалось у Гроба Господня чисто русское богослужение”⁹³.

Епископ Арсений совершил литургию на Гробе Господнем вместе с русским духовенством; богослужение сопровождалось пением русского хора, состоявшего из студентов Московской Духовной академии и певчих Русской Духовной Миссии; профессор Н. Ф. Каптерев читал часы.

Паломники из Московских духовных школ осмотрели храм Воскресения в сопровождении настоятеля Святогробского братства отца Евфимия. “Отец Евфимий живет при храме Гроба Господня давно и довольно хорошо говорит по-русски, хотя и с своеобразным акцентом, — сообщал епископ Арсений. — Его келья находится направо от входа, под Голгофою, и вся уставлена об­разами и ящиками с частицами мощей Святых”⁹⁴.

Святогробский игумен со­провождал русских паломников на Голгофу, которая так же, как пещера Гроба Господня, не сохранилась в том виде, в каком была во время земной жизни Спасителя. Она находилась как бы во втором этаже храма, куда вели 18 ступеней крутой лест­ницы, расположенной направо от Камня миропомазания тела Христова. Бо­гослужение совершалось здесь на виду у молящихся на поддерживаемой че­тырьмя столбиками мраморной плите, под которой находится отделанное се­ребром отверстие в Камне, указывающее место, где был водружен Крест Гос­подень. За престолом на помосте — изображение Распятия с предстоящими — Божией Матерью и святым Иоанном Богословом.

В этом святом месте Святогробские иноки сохраняли русские пожертво­вания. “Стена за Распятием вся уставлена образами в драгоценных ризах, среди которых обращает на себя внимание образ страждущего Спасителя — дар рус­ского царствующего дома. Весь придел украшен множеством драгоценных лам­пад”⁹⁵, — сообщал епископ Арсений. Дары из России по-прежнему украшали и храм Воскресения (греческую часть). “Храм украшен массой драгоценных лампад и паникадил, многие из которых пожертвованы Россией, — продол­жает епископ Арсений, — его 4-ярусный вызолоченный иконостас — также дар России. Царские двери, как и всегда в греческих церквах, низкие, а на них изображен византийский двуглавый орел”⁹⁶.

Богослужение на церковно-славянском языке совершалось у Гроба Господня с конца ХIХ столетия, но не регулярно, а только по случаю приезда высоких гостей в священном сане. Что же касается повседневных богослу­жений, то и за ними богомольцы могли слышать знакомые возгласы и на­певы. По свидетельству Ф. Палеолога, относящемуся к концу XIX в., «во время литургии у Гроба Господня русский паломник может быть свидетелем такого отрадного явления: литургия начинается на греческом языке, некоторые важ­нейшие песнопения и молитвы поются и произносятся также по-гречески, но ектении и почти вся “ли­тургия верных” поются русскими паломниками на сла­вянском языке, причем возгласы диакона и даже священнодействующего епископа произносятся на нашем же богослужебном языке. Это прекрасное за­воевание совершено настойчивостью и несокрушимой волей русского чело­века, который, оказывая глубочайшее уважение греческому духовенству и бла­гоговея перед его богослужебными обычаями, в то же время сумел внести на алтарь славы своего Спасителя и родной славянский язык. Этот факт с об­щеправославной точки зрения чрезвычайно отраден, так как является живым свидетельством пред очами Спасителя братского единения сынов Восточной и Российской Его Церкви, возносящих едиными устами, хотя и на разных языках, славу Отцу и Сыну и Святому Духу»⁹⁷.

Более столетия прошло с этого времени. Изменился социально-политический строй России; восточный Иерусалим с его святынями в 1967 г. был присоединен к территории Израильского государства. Но духовные связи русских христиан с храмом Гроба Господня не прерывались. Насельницы Спасо-Воз­несенской и Гефсиманской обителей (Русская Зарубежная Церковь) молились здесь в те годы, когда приток богомольцев из России был прекращен.

Одним из поэтов русского зарубежья был Федор Николаевич Косаткин-Ростовский (1885–1940).

Он родился в Петербурге, принадлежал к старинному русскому роду, происходящему от старшего сына Всеволода Большое Гнездо, — Константина Ростовского, великого князя Владимирского и Киевского. (В роду Ростовских было несколько святых: Владимир, Ольга, Борис, Глеб, Анна Кашинская, Михаил Тверской.) Окончив Пажеский корпус, Ф. Н. Косаткин-Рос­товский был назначен в Семеновский полк, участвовал в 1-й мировой войне; вступил в Добровольческую армию в Новороссийске; боролся с Махно, с большевиками. В 1920 г. эмигрировал в Сербию, в 1923 г. переселился в Париж, где и скончался в 1940 г.

Вот его строки, посвященные духовным связям России с величайшей христианской святыней.

Гроб Господень для нас Россия,

Души измученной мечта,

Ей наши силы молодые

Несите с знаменем креста.

Стремясь к ней, точно пилигримы,

Путем тернистым до конца,

Несите, верою палимы,

Ей силы ваши и сердца⁹⁸.

С 1948 г. — времени возобновления деятельности Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, у Гроба Господня начали возносить молитвы представители Московского Патриархата и инокини Горненской обители. Здесь, у Свято­го Гроба происходит встреча с Зарубежной Русью.

В конце 1970-х — начале 1980-х гг. в Ленинградской Духовной академии обучались посланцы от Святогробского братства; сегодня ее выпускники — епи­скоп Тимофей (Маргаритис) и архимандрит Михаил (Болиастис) занима­ют ответственные должности в Иерусалимском Патриархате. В стенах ЛДА обучались и другие представители Иерусалимской Церкви. В 1989 г., ког­да в Москве возобновилась деятельность Иерусалимского подворья, один из них — архимандрит Феофилакт (Георгиа­дис) — стал его настоятелем.

Сегодня перед верующими в нашей стране открываются новые возможности. Недалек тот день, когда снова будет возобновлено массовое и регулярное паломничество российских богомольцев в Святую Землю, и поклонение Гробу Господню станет апогеем в духовной жизни каждого из них, как это было прежде. И тогда, припадая к святому ложу Спасителя, они вместе с преподобным Иоанном Дамаскином будут повторять тропарь, слова которого высечены на стенах Гроба Господня и обнимают собой всю Кувуклию: “Яко Живоносец, яко рая краснейший, воистину и чертога всякого царско­го показася светлейший, Христе, Гроб Твой, источник нашего воскресения”.

* * *

12 мая 1850 года русский писатель и поэт князь П. А. Вяземский (1792–1878) молился за литургией в храме Воскресения Христова в Иерусалиме, о чем сообщает в своих записях: “Се­годня слушали мы на русском языке обедню на Голгофе за упокой наших родных и приятелей и панихиду”. Наряду с именами своих усопших родителей — Андрея и Евгении Вя­земских, Петр Андреевич подал на поминовение “за упокой души” “Алек­сандра Тургенева, Алексея Михайловича Пушкина, жены его Елены, Василия Львовича Пушкина”. На заупокойной ектении у Голгофы поминались так­же имена “Дениса Давыдова, Феодора Толстого, Евгения Баратынского, Александра Пушкина”⁹⁹.

В отношении самого А. С. Пушкина к Палестине можно условно выделить три периода: фольклорный, рыцарский и духовно-покаянный. Из переписки Пушкина с членами Вольного общества любителей российской словесности возникает некоторое представление о сфере интересов его корреспондентов. Так, в послании О. М. Сомова к Пушкину (от 20 ноября 1829 г.) высказы­вается пожелание: “Паче же всех да воспоеши красноглаголивую песнь о житии Преподобного Иоанна Новгородского, иже на хребте бесове, аки на седалищи констем, возседе, и во Святый град Иерусалим потече спешно, утренневати утреннюю глубоку в день Пасхи Господни”¹⁰⁰. Стилизация под старину не должна вводить в заблуждение — это отнюдь не совет благочестивого наставника молодому поэту. Об этом свидетельствует приписка, которая завершает “шутейное” письмо: “Сие же послание благолепне да вручится честному брату Алек­сандру, иже во схимницех Аполлон нарицается”.

“Рыцарский” период отношения к Палестине выражен в произведениях самого поэта. Отдельные строки проскальзывают в “Романе в письмах”, где говорится о том, что в старину молодой человек “для благосклонного взгля­да (дамы — а. А.) уезжал на три года в Палестину”¹⁰¹. Здесь речь идет об эпохе Крестовых походов (1096–1270 гг.), когда многие молодые люди, движимые честолюбием, отправлялись в Святую Землю освобождать Гроб Господень из рук “неверных” (мусульман). Это были выходцы из разных стран Западной Европы; на протяжении почти двух столетий рыцарские ополчения провели 8 Крестовых походов. В пушкинской статье “Опровержение на критики” читаем: “Обра­зованный француз иль англичанин дорожит строкою старого летописца, в которой упомянуто имя его предка, честного рыцаря, падшего в такой-то битве, или в таком-то году возвратившегося из Палестины”¹⁰².

Известно, что Крестовые походы завершились поражением рыцарских войск. В начале 1290-х гг. последние крестоносцы должны были покинуть Ближний Восток. Но с тех пор в западноевропейскую литературу прочно вошел образ благород­ного рыцаря, сражавшегося за высокие идеалы.

“Рыцарское” влияние испытали многие русские поэты; отразилось оно и на творчестве Пушкина. В одном из его стихотворений (“Жил на свете рыцарь бедный…”) можно усмотреть противопоставление “земного и небесного” — христианское почитание Божией Матери и рыцарский культ “дамы сердца”.

Полон верой и любовью,

Верен набожной мечте,

Аve, Mater Dei кровью

Написал он на щите.

Между тем как паладины

Ввстречу трепетным врагам

По равнинам Палестины

Мчались, именуя дам…¹⁰³

(Сам Пушкин дорожил этим стихотворением; впоследствии он включил его в “Сцены из рыцарских времен”¹⁰⁴.)

Отношение Пушкина к Святой Земле, как и к христианству в целом, претерпевало с годами эволюцию; это проявилось, например, в тех строках, которые поэт посвятил книге А. Н. Муравьева “Путешествие к Святым Местам Русским” (1832). “С умилением и невольной завистью прочли мы книгу г-на Муравьева, — писал Пушкин. — Он посетил Святые места как верующий, как смиренный христианин, как простодушный крестоносец, жаждущий по­вергнуться в прах пред Гробом Христа Спасителя”¹⁰⁵.

Андрей Николаевич Муравьев (1806–1874), посетивший Святую Зем­лю в 1829 году, рассматривал свою книгу о русских святынях как продол­жение своего паломничества в Палестину. “Сие краткое описание некоторых обителей русских может отчасти служить продолжением моему путешествию ко Святым местам, потому что в Палестине возникло во мне желание по­сетить их”¹⁰⁶, — писал он в предисловии к первому изданию “Путешествия”. Именно эту книгу имел в виду Пушкин, отозвавшись на ее выход в свет восторженной рецензией.

Но когда Пушкин сравнивает А. Н. Муравьева с крестоносцем, жаждущим “повергнуться в прах пред Гробом Христа Спасителя”, то возникает вопрос: какое отношение имеет книга о русских святынях ко Гробу Господню, на­ходящемуся в Палестине? Частичный ответ на этот вопрос можно найти в словах самого А. Н. Муравьева: “Новый Иерусалим, который я видел прежде, нежели был на Востоке, получил для меня там новую занимательность. Посреди храма Воскресения мне утешительно было рассказывать братии палестин­ской, что и у нас в России есть подобие их великой святыни”¹⁰⁷.

Приложение 1

Отрывки из книги А. Н. Муравьева
“Путешествие по Святым Мес­там Русским”
(СПб., 1846. С. 81–93)

Чрез несколько дней по возвращении из Лавры оставил я Мос­кву, желая посетить еще однажды Новый Иерусалим, столь близкий мое­му сердцу с тех пор, как поклонился древнему образцу сего. Не доезжая Воскресенска, пошел я пешком к обители, прямо чрез поле, чтобы более себе на­помнить уединенное странствие по пустыням палестинским; издали увидел часовню Элеонскую.

Патриарх Никон дал имя Элеона сей часовне и воздвиг ее на том мес­те, отколе обозревал он с царем Алексием, во дни их духовной приязни, избранное ими поприще для обители, и здесь царь назвал ее Новым Иерусалимом. Отселе на расстоянии полуверсты до Святых ворот насажена, чрез малую лощину, узкая березовая аллея; с правой стороны близко подступи­ла к стенам Нового Иерусалима крутоберегая излучистая Истра, названная Иорданом по воле Патриарха. С южной стороны собора площадка между колокольней и церковью Елены может удовлетворить ищущих желанного сход­ства обоих Иерусалимов. Те же двойные врата пред вами, хотя есть отли­чия в украшениях над ними и нет здесь мраморных столбов и изваяния; та же высота стены соборной, то же число окон во втором ярусе, и я даже уз­нал окно моей келии над церковью Елены. Положение же и зодчество колокольни совершенно иерусалимские, хотя там она до половины обруше­на землетрясением.

Утешенный столь отрадным для меня зрелищем, я стоял на знакомой пло­щадке, на коей в Иерусалиме не раз ожидал отверстия Святых ворот, и радуясь совершенному моему одиночеству, вполне предавался воспоминаниям Палестины. Но меня заметили, и подошедший монах спросил: чего я желаю?

— Поклониться Святому Гробу, был мой ответ.

Я последовал за ним в прекрасные келлии настоятеля Архимандрита А…а, который весьма ласково меня встретил. “Поз­вольте мне поклониться Святому Гробу, — сказал я, — и посетить святые места Нового Иерусалима”.

“Весьма трудно угодить очевидцам, — проговорил настоятель, обратясь ко мне, — я надеюсь, что храм Воскресения напомнит вам вполне Палестину, ибо он точно сделан по образцу, который принес оттоле старец Арсений Суханов, посланный Патриархом Иосифом в 1649 году на Восток, для сравнения бо­гослужения нашего с греческим. Никон, вступивши на престол патриарший, когда еще Арсений был в Иерусалиме, велел ему снять точную модель с храма, которая доселе хранится в нашей ризнице. Мы взойдем южными вратами от колокольни, ибо вы сами знаете, что все прочие закладены в Иерусалиме”.

Врата отворились, мы вступили в храм, — радостно затрепетало сердце; что-то родное повеяло мне из-под величественных сводов, из длинных галерей; так некогда вступал я и в Святилище Палестины, и оно также показалось мне родственным, ибо я был уже прежде в Воскресенске. Есть невыразимое чувство родства, которое сближает нас не с одними людьми, но и с неодушевленными предметами. Послышится ли прежде слышанный звук, повеет ли знакомым запахом воздух, повторится ли глазам прежний очерк, — и звук и запах, и очерк — все родное, и радуется им сердце как бы своим.

— Что скажете? — спросил Архимандрит.

— Я в Палестине!

— А этот храм?

— Храм Св. Гроба, но в том виде, каков он был до разделения его между различными исповеданиями и до пожара. Здесь при самом входе я вижу насквозь собор во всю широту его до северных ворот; так было некогда и в Ие­русалимском, но теперь перегородки отделяют главный греческий собор от окружающей его галереи, и при самом входе в южный притвор Голгофы не­приязненная стена возбраняет взорам погрузиться во глубину Святилища. Вот направо и самая Голгофа у вас в том же положении, как она существовала до пожара; из сего притвора нет двойного широкого крыльца на ее верши­ну, которое приделано в Иерусалиме, дабы крестные ходы греков и латин не мешали друг другу.

Минуя собор, мы прошли налево в ротунду Св. Гроба, и хотя я и прежде видел сие великолепное его вместилище, однако же был поражен новым изумлением при виде легкого, глубокого купола, с его семьюдесятью пятью окнами, расположенными в три яруса, кругом трех раззолоченных хоров. Сии три резные венца остроконечного купола давали ему подобие огромной тиары, осеняю­щей Священный памятник, который стоит в ограде шестнадцати пилястров, поддерживающих арки верхней галереи. Самый Гроб Господень, как цер­ковь в церкви, с златыми столбами и главою, довершал своею стройною красою полноту чудного зрелища не для одних только взоров, но и для серд­ца, ибо я опять, казалось, стоял в Иерусалиме.

— Итак, вы теперь довольны! — сказал мне Архимандрит.

— Ах! я опять в Палестине и припадаю к Св. Гробу!

Я пришел в придел Ангела, я проникнул в самый утес Святого Гроба, я опять простерся пред каменною плитою, на коей долженствовало лежать Божественное тело, я готов был повторить те же молитвы, как в Иерусалиме, и мыс­ленно повторил их; ибо все, что окружало, переносило меня к дивному об­разцу сего места, и полумрак гробового покоя, слабо освещаемого одною лам­падой вместо бесчисленных лампад иерусалимских, давал мне свободу до­полнять воображением внутреннее убожество вертепа. О как отрадно находить посреди пустыни житейской такое близкое к истине повторение желанных предметов!

Когда я поднялся с помоста, Архимандрит уже стоял за мною и смот­рел на меня с чувством участия и любопытства. Безмолвно вышли мы опять в придел Ангела сквозь низменное отверстие утеса. Он указал мне камень, который в него вдвигался, отваленный Ангелом. Наконец я спросил его: “Был ли здесь Архиепископ горы Фавора Иерофей, присланный за милостыней от Патриарха Иерусалимского?”.

— Был и плакал при виде сего гроба, — отвечал Архимандрит.

— О как понятно мне сие чувство! — продолжал я, — размеры те же, здесь как и в Иерусалиме, и гробового покоя и каменной плиты, где лежало Пречис­тое тело, и придела Ангела: но здесь стены украшены простым письмом, а там богатым мрамором, и весьма жаль, что вся сия часовня, великолепно вызолоченная снаружи, внутри столь убога, когда подлинник ее устлан одина­ковым мрамором извне и внутри. Там камень Гроба служит жертвенником, а отваленный камень престолом посреди придела Ангела; здесь же Божественные Тайны (литур­гия — а. А.) не совершаются над подобием Христова гроба. Но низкая дверь, ведущая из придела в самый утес, здесь того же размера, как была она до последнего пожара в Иерусалиме; ныне же ее там просекли выше и нарушили древность святыни.

Так говоря, мы вышли из часовни, и опять осенил нас великолепный шатер купола. “Шатер сей, — сказал мне Архимандрит, — вначале был каменный, но он обвалился от тяжести в 1723 году, в самый день Вознесения Господня, и пребывал в развалинах до 1749 года; тогда им­ператрица Елисавета велела, по совету лучших архитекторов, устроить шатер деревянный”.

— И тем самым, — прервал я, — умножилось сходство с древним подлинником. Странное дело: в Иерусалиме прежний кедровый конический купол заменен после пожара 1807 года каменным круглым, а у вас наоборот, прежде был каменный, а потом деревянный.

Приложение 2

Воскресенский скит на Валааме
и в нем Кувуклия с подобием Гроба Господня
(Изд. 2-е. СПб., 1913. С. 10–33)

В 1896 году было положено начало Воскресенскому скиту… Понемногу заготовляя необходимый материал, в 1901 г. приступили к работам по расчистке места для будущего храма <…> Площадка, занимаемая часовнею, где должен быть храм, представляла из себя сплошную массу дикого гранита. Храм предполагался двухэтажный, в нижнем этаже коего будет помещаться Кувуклия с подобием Гроба Господня <…> В лето 1903-го года храм был вчерне окончен <…> В июле месяце 1906-го года храм был совершенно окончен отделкой и 30-го июля, с подобающей торжественностью, состоялось его освящение. Чин освящения храма, в честь и славу Славного Христова Воскресения, совершал Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Сергий Архиепископ Финляндский и Выборгский, соборно с братией обители при большом стечении богомольцев…

Не беспромыслительно то, что ныне здравствующий настоятель игумен Маврикий, еще будучи казначеем и затем наместником, состоял членом строительной комиссии по постройке означенного храма и должен был принять самое деятельное участие в сем храмоздании. Он, еще будучи мирянином, сподобился посетить святые места Палестины, святый град Иерусалим и поклониться Живоносному Гробу Господню. В силу сего и как бы предчувствуя, что он будет завершителем по построению сего скита, его предшественники — игумены Виталий и Пафнутий прислушивались к его мнениям и предоставляли ему свободу действий при распределении и размещении священных мест и изображений <…>

Наружный вид храма величественный и в архитектурном отношении заключает в себе смесь русского стиля с византийским <…> Храм двухэтажный; верхний этаж его освещается 10-ю окнами, а нижний полуподвальный — 12-ю полуокнами. С западной стороны ко входу в нижний храм ведет широкая гранитная лестница о 50-ти ступенях, разделенная площадками на три марша, с верхней площадки означенной лестницы вход прямо в притвор нижнего храма. Пройдя полутемным притвором, вы вступаете в таковой же храм, над входными дверьми коего помещается образ Воскресения Христова, перламутровый, приобретенный в Старом Иерусалиме и освященный на Живоносном Гробе. При входе в храм, среди царящей здесь тишины и полумрака, на вас веет чем-то таинственным, но не страшащим, а каким-то неизъяснимо радостным, благодатным. Направо вашим взорам представляется иконостас белого мрамора, с одними лишь царскими вратами (резной работы, позолоченные); северные же двери помещаются в продольной части иконостаса, отделяющей алтарь от храма с северной стороны. Алтарь сей вместе с храмом посвящен имени святого апостола Андрея Первозванного. Святой Престол и жертвенник, подобно передней части иконостаса, облицованы итальянским мрамором. В левой стороне, как раз наравне с алтарем, красуется резная позолоченная сень, утвержденная на четырех резных же колоннах (дар благотворителей). Под сею сенью находится священный предмет: “камень помазания”; он четырехугольный, несколько продолговатый, сделан из красного гранита; на нем положена Святая Плащаница. “Камень помазания” изображает тот камень, на котором, прежде чем положить Пречистое Тело Иисуса во гроб, было совершено Иосифом Аримафейским с Никодимом и прочими помазание Его благовонными мастями, и затем Святое Тело было обвито Плащаницей. Пройдя по средине храма в восточную его часть и поднявшись на одну ступень вверх, вы подходите к узкому мраморному, в полуциркульном виде, входу, ведущему в Кувуклию. Пройдя в первую дверь, вы вступаете в так называемый “Придел Ангела”. Это небольшое квадратное помещение, стены коего отделаны под цвет финляндского мрамора. Посредине сего придела помещается в один аршин вышиной, кубической формы, камень из красного гранита. Он изображает собою тот самый камень, который был привален ко входу в пещеру гроба и был затем отвален Ангелом в то время, когда Господь воскрес. Здесь же, как повествует Евангелие, жены мироносицы, пришедше да помажут Тело Иисуса, обретоша камень отвален от гроба, и Ангел в одеянии белом, как снег, сидел на нем и возвестил женам о Воскресении (см. Мф 28:1–3). В верхней части сего камня находится частица подлинного камня, доставленного из Иерусалима; верующие с благоговением сию частицу и лобызают. На стенах сего придела, в верхних частях, помещены живописные изображения из событий Воскресения Христова. Здесь находятся два маленькие круглые оконца, которые привлекают к себе ваше внимание; они как будто и не у места? Но они имеют свое значение. В Старом Иерусалиме, в Великую Субботу, у Гроба Господня остается один Православный Патриарх, в ожидании появления благодатного огня, получив который, он и передает через правое оконце — православным, а через левое — прочим.

Из притвора Ангела низкий и узкий ход ведет в самую пещеру Святого Гроба; пройти в него можно только низко нагнувшись. При входе внутрь, в правой стороне находится подобие Живоносного Гроба, имеющего вид каменного ложа, примыкающего к южной стене пещеры. На нем возложена Плащаница и в серебряной оправе маленькая частица камня от Живоносного Гроба из Иерусалима, к которым верующие со страхом и трепетом припадают и лобызают. Самый Гроб сделан из финляндского мрамора и обложен итальянским; длина его два аршина двенадцать вершков, ширина — один аршин два вершка. Над ним устроены семь висячих лампад, одна из коих неугасимая. Стены и свод пещеры обложены финляндским мрамором.

Таинственный полумрак храма при входе в Кувуклию сменяется совершенной темнотой, среди которой мерцает свет неугасимой лампады. И как кстати здесь эта таинственная темнота! Она невольно переносит нашу мысль за 19 столетий тому назад к тем священным минутам, когда Во едину же от суббот Мария Магдалина прииде заутра, еще сущей тме, на гроб, и виде камень взят от гроба (Ин 20:1). Кругом Кувуклии идет узкий коридор <…>

Для всякого верующего бывает отрадно побывать лично во святом граде Иерусалиме и прочих святых местах, где совершилось великое дело нашего спасения, где Сын Божий вочеловечился, жил, учил, страдал на кресте, умер яко человек, был погребен и в третий день яко Бог воскрес. Но сего, как исключение, сподобляются лишь немногие счастливцы, а для большинства послушать рассказов о святых местах Палестины и особенно о Живоносном Гробе от бывавших там, и то бывает великим утешением. Но вот здесь подобия тех святых мест и священных предметов и даже с частицами их подлинников. И как особенно это дорого здесь, на Валааме, для прибрежных соседей корелов. Окруженные иноверными финнами, живя в крайней бедности и привязанности к своим кормилицам земле и воде, они и помыслить не смеют о каких-либо далеких путешествиях <…>

Стремление богомольцев поклониться Гробу Господню и прослушать там Пасхальный молебен год от года все возрастает <…>

Часто посещая “Никоново” во время производящихся там построек, отец игумен Маврикий обращал особое внимание на окружающие сие место окрестности. Хорошо запомнив расположение святых мест в Палестине, он делал сравнение их сходством, а посему и пожелал более из них выдающиеся ознаменовать некоторыми подобиями.

Храм Воскресения Христова в Старом Иерусалиме находится на горе Сионской — вот и здесь в Никонове того же наименования храм и также на горе, пусть гора сия и будет “Сионская”. Спускаясь с Сионской горы по направлению к горе Елеон, приходится переходить иссохший Кедрский или Кедронский поток, миновав который, вблизи увидим Елеонскую гору, а у подножия ее — Гефсиманию. Гефсимания — это одно из любимых мест Иисуса Христа, освященное Его молитвенными подвигами, здесь же и гробница Богоматери. Вот и здесь, спускаясь с Никоновской горы, вам придется переходить овраг, или иначе сказать, иссохший ручей, который и напоминает вам Кедрский поток; миновав его, пред вами, по направлению налево, высокая гора, которая и заменяет собою Елеонскую; у подошвы сей горы и будет приличное место для Гефсимании. Здесь тщанием и неусыпными заботами игумена Маврикия была построена изящная, увенчанная пятью главами часовня, которая в настоящее время расширена и обращена в церковь. Посвящена сия церковь Богоматери, в память Ее славного “взятия на небо”, коему событию и совершается здесь празднество 17-го августа.

От Гефсиманской церкви, поднявшись по извилистой дороге на 17-ти саженную высоту, вы можете себе воображать, что находитесь на Елеонской горе; вот здесь и часовня во имя Вознесения Господня.

Вторая дорога от Гефсиманской церкви идет низом вдоль Елеонской горы, к заливу, где устроена пристань и поставлен большой гранитный крест.

Далее от Гефсиманской церкви по направлению к монастырю приходится проходить мимо большого поля — это будет подобие палестинской “Иосафатовой долины”, а затем подойдете к небольшому каналу, который и напоминает собой священную реку Иордан. Мертвое море, в которое впадает Иордан, здесь могут заменить “Лещевские заливы”, так же расположенные по правую сторону пути, как и в Палестине. Следуя по тому же пути, вы не преминете увидеть невдалеке от дороги, по левую ее сторону, строения кирпичного завода, которые так и говорят о себе, что это — “Село Скудельниче” (скудель — сосуд из обожженной глины).

Сама же обитель, расположенная на горе, с соборным храмом во имя Преображения Господня — да образует собою Фавор. Как на Фаворе Господь, облистав, просветил наше “очер­нев­шее естество”, так и здесь, на Валааме, омраченные прежде мирской суетой, поднявшись на высоту иноческих добродетелей, на сей мысленный Фавор, получают озарение свыше и просвещаются Божественным осиянием.

Приложение 3

Шевелев Владимир. Голгофа нуждается в защите
(Московские новости. № 20. 17 мая 1992. С. 20)

В одном из приделов храма Гроба Господня в Иерусалиме собрались руководители христианских общин, которым принадлежит храм, чины полиции, представитель министерства религии Израиля, чтобы обсудить инцидент, происшедший здесь 2 мая (1992 г.).

Рассматриваем фотографию, сделанную в день происшествия. Мужчина и женщина. Обоим лет по 30. Напряженные лица. Особенно у мужчины, глаза из-под очков блестят нездоровым блеском <…> Эти люди вместе с другими паломниками пришли сюда в субботу вечером. Женщина держала Евангелие, а мужчина стал крушить все, что попадало под руку: лампады, стекло у образа Божией Матери, пытался выдернуть Святой Крест с того места, на котором он стоял много столетий. Бесчинства продолжались не слишком долго. Была вызвана полиция, мужчину задержали и отправили на психиатрическое обследование.

Следствие началось, но пока полиция про эту пару знает немного. Известны их имена: Грет Рауль Тромбели и Тибета Алкин. Судя по всему, они муж и жена, в Иерусалим приехали из США. Протестанты. Убеждены, что в доме христианской молитвы иконам, скульптурам, церковной утвари не место. И решили утверждать свою правоту таким способом.

Патриархи и главы христианских общин Иерусалима выступили с заявлением, в котором выразили “свой ужас и негодование”, осудили “акт вандализма” в “колыбели христианства”, просили всех верующих мира присоединиться к ним в их молитве. Свое возмущение надругательством “над священным для всех христиан местом” выразил Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.

Сейчас священнослужители и полицейские ведут речь о земных мерах, способных остановить руку злоумышленников. Специалисты, по многу лет обеспечивающие безопасность в Иерусалиме, напомнили про особый психический синдром, возникающий порой у паломников в Святом городе: они способны совершать поступки непредсказуемые. Как оградить, защитить святыни? Это куда труднее, чем охранять банк или магазин. Открытость и беззащитность — их природа. Трудно еще и потому, что святые места Иерусалима (храм Гроба Господня в том числе) экстерриториальны — полиция может дежурить рядом, но внутрь входить не имеет права, только по просьбе Церкви. Поэтому, кстати, и Грега Тромбели полицейские схватили не сразу, а после того, как их позвали.

Участники обсуждения предлагали установить у входа в храм сигнализацию, которая позволит быстро обнаружить оружие у входящих. Неплохо. Но спасет ли это церковные ценности от фанатиков, способных ломать и крушить голыми руками? Всех обыскивать? Проверять сумки? Документы? Это тоже вряд ли поможет обнаружить тайные намерения входящих. Только станет помехой высоким чувствам, которые испытывает человек возле святого места.

Есть над чем поломать голову. Священнослужители и полицейские договорились встретиться еще раз через несколько дней.

Стоит, вероятно, добавить, что мэр Иерусалима Теди Колек сократил срок своего зарубежного визита и возвратился в Иерусалим, чтобы принять участие в разборе майского инцидента. Министр религии Израиля Авнер Шаки выразил руководителям христианских общин сожаление и сочувствие. Глубокое и искреннее сочувствие выразило также Московской Патриархии посольство Израиля в России.