О том, так ли это на самом деле, в чем наш язык, наоборот, усложняется и каким он будет через много лет, мы поговорили с лингвистом, кандидатом филологических наук, заведующим сектором теоретической семантики Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН Борисом Леонидовичем Иомдиным.
– Есть мнение, что русская грамматика постепенно становится проще и рискует повторить судьбу английской: например, утратить падежи и склонения. Так ли это?
Борис Иомдин
– Скорее нет. Язык состоит из многих частей: в некоторых действительно происходит упрощение, а в каких-то идет усложнение. Но единой схемы развития языка не существует.
Я бы не стал утверждать, что русская грамматика упрощается. Она, как и всегда бывает в любом языке, постоянно находится в движении, постоянно нащупывает новую точку равновесия.
Русской грамматике пока далеко до судьбы английской.
Английский глагол имеет всего три основные формы: drink, drank, drunk, плюс еще форма 3-го лица drinks и причастие drinking. А у русского глагола их больше десятка: читаю, читаем, читаешь, читаете, читает, читают, читал, читали и т.д. Они тоже никуда не исчезли и не собираются.
В английском языке пропали все падежи, если не считать какой-нибудь притяжательный падеж вроде my father’s book, который образуется не от всех слов. А русские падежи пока никуда не делись.
В английском языке проявился эффект домино, когда случайные факторы существенно влияют на язык. В древнеанглийском ударение обычно падало на первый слог, особенно в незаимствованных словах. Поэтому окончания, которые находятся в конце слова, стали произноситься менее четко и постепенно сократились. А это, свою очередь, повлияло на то, что пропали собственно падежи, потому что исчез способ их выражения.
Русская система ударения другая. Она тоже сильно изменилась из-за того, что из древнерусского языка примерно в XII веке исчезли сверхкраткие, так называемые редуцированные гласные. Разрушилась система слога, при которой все слоги были открытыми (оканчивались только на гласный звук – прим. ред.). Но такого ошеломляющего грамматического эффекта, как в английском, это не произвело.
– Тогда почему ходят разговоры об упрощении языка? Ведь что-то действительно упростилось?
– Если посмотреть на изменения, которые произошли в языке за последнюю тысячу лет, то действительно можно заметить, что некоторые вещи упростились.
Скажем, в древнерусском языке было три числа: единственное, двойственное и множественное. Но двойственное число исчезло. Остались лишь его небольшие следы вроде окончания -а во множественном числе существительных. Оно сохранилось у тех слов, которые раньше часто употреблялись в двойственном числе: глаза, бока, рукава. С другой стороны, оно распространилось на многие слова, в которых ничего парного нет (дома, города), и из русской грамматики двойственное число пропало совсем.
Исчез звательный падеж. Какие-то его примеры остались в устойчивых выражениях и цитатах: Отче наш; Чего тебе надобно, старче; Вра́чу, исцелися сам. Но теперь они могут пониматься и употребляться неправильно – например, говорят Пришел старче или воспринимают форму «вра́чу» как дательный падеж.
Упростилось склонение прилагательных. И краткие, и полные прилагательные раньше полностью склонялись, а сейчас краткие прилагательные не склоняются вообще. Остались только некоторые сочетания вроде «взять под белы руки» или «красну девицу». Но теперь используются такие конструкции, где их и не надо склонять, вроде «сапоги мне малы».
– А категории глагола упростились?
– Упростилось время. Когда-то было четыре формы прошедшего времени: перфект, имперфект, плюсквамперфект и аорист, а осталась только одна. Причем и та неполноценная, потому что прошедшее время в современном языке – это, в сущности, бывшая форма причастия, поэтому глаголы в прошедшем времени по роду изменяются (пришел, пришла, пришло), а по лицу – нет (я пришел, ты пришел, он пришел).
Можно сказать, что у каждого русского глагола остались всего две временны́е формы – прошедшая и непрошедшая. Есть только один глагол, у которого их три – быть (был, есть, будет). А с другими глаголами дело обстоит так: если перед нами глагол совершенного вида – то у него есть форма прошедшего и будущего времени (пришел, придет); если глагол несовершенного вида – прошедшего и настоящего (приходил, приходит). А все остальные формы – составные (буду приходить).
– Какие же аспекты грамматики усложнились?
– Скажем, раньше не было категории одушевленности, которая прекрасным образом существует в современном языке. Существительное сейчас либо одушевленное (вижу мальчика), либо неодушевленное (вижу стол), и мы этим прекрасно пользуемся. Конечно, возникают казусы вроде того, что мертвец – одушевленное существительное, а труп – нет. Или колебания нормы с какими-нибудь креветками или вирусами (эти слова могут употребляться и как одушевленные, и как неодушевленные: «есть креветки» и «есть креветок», «уничтожать вирусы» и «уничтожать вирусов» – прим. ред.). Но в целом одушевленность вполне сложилась как категория.
Сложнейшая вещь – это глагольный вид, которого тоже не было в древнерусском языке в сложившемся виде, а сейчас это важнейшая часть русской грамматики.
Практически все глаголы имеют две видовые формы, совершенного и несовершенного вида, которыми русский язык виртуозно пользуется. И это как раз то, что во многих других языках пропало или даже никогда не существовало.
Или, скажем, русское ударение. Праславянская система ударения была очень стройной и достаточно простой, а системой ударения современного русского языка не вполне владеют даже носители. Во многих случаях мы сомневаемся, как ставить ударение. Система ударения сейчас находится в процессе перестройки, но в целом она, конечно, становится сложнее, чем была.
– Какие изменения произошли в языке совсем недавно?
– Например, появился новый звательный падеж. То есть ему уже по крайней мере лет сто, но в масштабах истории, конечно, он новый. Это формы Маш, Петь, Кать, мам, пап, баб… Звательный падеж образуется даже от уменьшительных форм (Катьк, Петьк). Теоретически мы можем услышать даже «Ирин Ивановн». Если есть такие новые явления – значит, в какой-то степени усложняется существующая система падежей.
Или, скажем, аналитические прилагательные, которых раньше было очень мало. В 50-е годы приводили отдельные примеры: цвет беж, цвет хаки, номер люкс. Это редкие примеры слов, которые, в сущности, являются прилагательными, потому что выступают в роли определения, но, в отличие от обычных прилагательных, не склоняются: мы не говорим «с бежем», «с хаким» (или «с хаками»). И ставятся они после существительного: «не хаки цвет», а «цвет хаки».
Когда-то таких слов было мало, а теперь их просто огромное количество! Сейчас говорят бизнес-аналитика, бизнес-модели, интернет-магазин, премиум-подписка, хайтек-компания, 3D-принтер… По существующим правилам такие слова надо писать через дефис, но очень часто люди его не ставят и даже не подозревают, что он там должен быть. Можно считать это неграмотностью, а можно, если рассматривать явление с научной точки зрения, говорить, что в языке появилась новая грамматическая конструкция. В то же время она соединяет два существительных без падежной маркировки, как в английском языке, а это можно трактовать и как некоторое упрощение.
Широко стало распространяться сочетание «то, что»: «Я знаю то, что ты пришел», «Она заявила о том, то что», «Он не согласен то, что»… Его бесконечно ругают, говорят, что школьники забыли русский язык. Но если не относиться к чему-то новому как к чему-то плохому, можно понаблюдать за появлением нового функционального союза.
Или, скажем, то, чем я сейчас немного занимаюсь – очень распространившийся способ словообразования, усечение слова: компьютер – комп, ноутбук – ноут, выходные – выхи, конференция – конфа и т.д. Таких слов сейчас тысячи, особенно в молодежной речи. Между прочим, этот способ не такой простой, как кажется, например, потому что в усеченных словах по-разному ставится ударение: в некоторых случаях – на корень (вы́хи), а в некоторых – на окончание (инфа́). Предстоит выяснить, какова система распределения ударений в этих словах; она, безусловно, существует.
Что-то в современном языке действительно движется в сторону упрощения – например, степени сравнения прилагательных. «Более красный» говорят чаще, чем «краснее», «самый красивый» – чаще, чем «красивейший».
Но, с другой стороны, появляется и усложнение. Так, раньше почти не было феминитивов: скажем, у Булгакова встречается «женщина-режиссер», а сейчас появляются и «режиссерки». Ведется дискуссия, насколько такие слова нормативны, но ясно, что их становится больше. А некоторые феминитивы типа «студентка», «аспирантка» уже совершенно нормально вошли в язык.
– Но это уже не настолько глобальные перестройки, как те, о которых вы говорили применительно к древнерусскому языку. Получается, изменение языка в разное время происходит с разной скоростью?
– Да, сейчас изменение языка, видимо, скорее замедляется, потому что в современном мире большую роль приобретает норма. Словари, грамматики, изучение языка в школе – все это тормозит изменения. Когда никакой нормы нет, мы говорим свободно и просто не замечаем изменений, и никто о них, кроме небольшой группы ученых, не знает. А когда каждый школьник изучает, что склонять надо так-то, произносить – так-то, изменения все равно происходят, но гораздо медленнее.
А вот лексика изменяется гораздо быстрее, с каждым поколением! Я провожу исследования со студентами и школьниками – и выясняется, что они не понимают многих слов в тексте. Лексика меняется проще, потому что изменить отдельное слово – это не значит изменить систему. А изменить грамматическую категорию очень сложно, это быстро не происходит.
– Каким будет наш язык через 300 или 500 лет? Делаются ли какие-то прогнозы?
– Всерьез делать прогнозы очень трудно.
Во-первых, мы не знаем, как мир будет развиваться, а во-вторых, нам не за что зацепиться. Нет уверенных сведений о том, что и с какой скоростью может произойти. Мы не можем предсказать, произойдет ли большой взрыв вроде падения редуцированных и что на что повлияет.
Мы можем только констатировать завершение каких-то процессов и делать предположения о том, что может возникнуть в языке.
Например, в русском языке нет причастий будущего времени вроде «заплетущий», «закроющий», хотя каждому русскому человеку они интуитивно понятны. Такие причастия время от времени возникают, начинают употребляться, потом затухают снова. Возможно, они всё же постепенно войдут в язык. Про причастия вообще раньше считалось, что они неживые и употребляются только в книгах. А наблюдения показывают, что сейчас они вполне используются даже в устной речи – но трудно прогнозировать, что с ними будет дальше.
Что можно сказать точно – так это то, что русский язык никуда не денется. А как он будет выглядеть – это мы через 300 лет посмотрим.
Фото: Новая школа / Facebook