Я, конечно, всплакнула. То ли от избытка чувств, то ли от холода. Ясное солнечное белградское небо уговорило накинуть легкую куртку, и только коренные привычки северянки заставили меня замотать вокруг шеи шарф. Им и спаслась, когда вконец замерзли уши.
Путь к Русскому Некрополю, вокруг которого мы все скопились , чтобы увидеть освящение нового храма двумя Патриархами, Русским и Сербским, преграждал памятник. Поскольку я стояла, плотно зажатая со всех сторон народом, я могла видеть только фасадную часть, а надпись «Царю Николаю Второму» мне было не разглядеть. Передо мной возвышалась высокая колонна, увенчанная ангелом с разорванными на руках цепями и поднятым мечом. У ее подножья, словно привстав для последней схватки, поднимал оружие белый офицер. Не только форма, не только смысл, но и само лицо, резко очерченное, как на любой скульптуре, сохраняло удивительные черты давно утеренного человеческого типа: мужественного, благородного, верного.
«За веру , царя и Отчество», — настойчиво повторял Патриарх Кирилл, — они погибли за веру, царя и Отечество». Переводчик повторял эхом на щемяще-схожем сербском языке: «За веру…»
Самого Некрополя мне тоже было не видно из-за спин. Только верхушки крестов, словно затопленные людской массой. Где-то там под перекладиной с надписью: «Да будет воля Твоя!» лежит один из моих прадедов, капитан из вольноопределяющихся Иван Платонович Магдебург. Дроздовец. Раненного, его занесли на носилках на последний корабль уходящих корабль эскадры Врангеля. После трех лет на Галиполи вместе с другими офицерами он уехал в Сербию, где следы его и потерялись…
«Сербия, благодарная Сербия приняла русских солдат и офицеров, которым грозила гибелью их собственная Родина,- говорил Патриарх холодным солнечным днем, и я, как заново, удивлялась: как поразительно полна, не банальна и тверда речь русского священнослужителя.
Передо мной стояли двое очень пожилых людей: седая до прозрачности дама с тяжело опушенными плечами и старик с белоснежной бородой. По тому, как они наклоняли головы, как крестились, именно тогда, когда Святейший говорил о вождях и воинах, было ясно, что это — дети тех, кому сегодня поют вечную память. Дождались.