Виктория Валикова — молодой врач-инфекционист, специалист по тропическим болезням из Уфы. Однажды она поехала путешествовать в Азию и увидела, как живут люди в бедных странах. Доктор Вика бросила всё и уехала работать волонтером туда, где умирают от кори и малярии, а потом совместно с Сергио Кастийо (врачом из Гватемалы) открыла некоммерческий проект Health&Help. За свою работу Виктория не получает зарплату — это принципиальная позиция, а жители Гватемалы лечатся в клинике Health&Help бесплатно. Мы поговорили с врачом, который спасает людей на краю света, о жизни, смерти и любви.
Виктория Валикова. Фото: tropical-doc.livejournal.com
Я интубировала ребенка и «дышала» в трубку три часа
— Как вам впервые удалось спасти человеку жизнь?
— Трудный вопрос. Если говорить о том, чтобы правильно поставить диагноз, то еще с института я часто спорила с преподавателями, отстаивая свою версию происходящего. А правильный диагноз — это, скорее всего, правильное лечение, а правильное лечение — спасенная жизнь.
Если же говорить про «спасение в моменте» — то на Гаити я впервые в одиночку «раскачивала» ребенка, который впал в кому после падения с лестницы. Интубировала и «дышала» его рот в трубку три часа — не было ни аппарата искусственного дыхания, ни даже мешка Амбу. Довезли до госпиталя и спасли. Я потом нормально говорить не могла несколько суток.
— Вы говорили, что за вашей спиной — «детское кладбище». К смерти детей от банального поноса или от малярии, которая прекрасно лечится, можно привыкнуть? Как защитить себя от депрессии и выгорания?
— Нельзя. Я думаю, что, если я привыкну спокойно переносить страдания людей, человеческую боль или смерть, — нужно будет уйти из медицины. Я проживаю с каждым пациентом его ситуацию. Это трудно, но я не могу смотреть на это отвлеченно. Я думаю, что так правильно, хотя многие со мной и не согласны.
Думаю, депрессия — это для тех, кто ничего не делает или кто взял на себя больше, чем может потянуть. Мне иногда бывает очень тяжело как раз от того, что у нас огромное количество задач — мы с Кариной Башаровой (Карина Башарова — одна из основателей проекта Health&Help. — Прим. ред.) ищем в команду «третьего» — кого-то, кто смог бы хоть немного нас разгрузить, но, как понимаете, не так просто найти человека, готового работать сутками бесплатно. Но мы не отчаиваемся.
А для выгорания я слишком люблю то, что делаю. Я обожаю свою работу. Она тяжелая и прекрасная.
Фото: he-he.org
— Как вы справляетесь с переживанием смерти пациентов?
— Тяжело. Я не люблю, когда люди умирают. Это грустно, а вдвойне грустно, когда ты не можешь человека спасти не из-за отсутствия знаний или умений, а из-за отсутствия ресурсов.
Я до сих пор не могу просто спокойно смотреть, как кому-то не оказывают помощь из-за того, что он не может заплатить. А это до сих пор существует в мире.
Поверьте, миллионы людей умирают, потому что они — бедные.
У нас в организации все иначе. Никто не уходит из клиники без должного лечения, вне зависимости, есть у человека деньги за него заплатить или нет. Человеческая жизнь бесценна, никто меня в этом не переубедит.
К нам часто приходят, когда сделать ничего уже нельзя
— Вам приходилось сообщать людям, что их близких скоро не станет? Какие слова вы находили для этого?
— Конечно. Часто люди приходят к нам на терминальных стадиях заболеваний. И ничего сделать уже, к сожалению, нельзя. Я всегда стараюсь уделить время беседе с родными — я верю, что слово лечит. Мы говорим, что сделаем все, чтобы уменьшить боль пациента и сделать его последние дни максимально спокойными.
— Что вы делаете, если понимаете, что человеку невозможно поставить диагноз без КТ, или МРТ, или узкого специалиста, которого нет?
— Пытаемся найти вариант, как найти этого специалиста, как найти того, кто поможет нам сделать МРТ или КТ — есть наши друзья, другие клиники, которые предоставляют специализированную помощь. Мы стараемся поддерживать контакт и общаться с ними, чтобы, если вдруг понадобится, — мы могли отправить к ним пациента.
Мы часто лечим пациента эмпирически, это нереально — каждый раз проводить сложные анализы или обследования. Слава Богу, у нас хорошие думающие врачи, которые делают все, что возможно, в интересах пациентов.
— Один из материалов про вас назывался «Доктор Вика». Наверное, это аналогия с ником в ЖЖ Доктора Лизы, Елизаветы Глинки. Мы знаем, что Доктор Лиза погибла, спасая других людей. Вам не было страшно узнать об этом, ведь вы тоже работаете в неспокойной обстановке?
— Я написала пост в ЖЖ о том, что Доктор Лиза погибла, и о том, как сильно скорбит весь гуманитарный мир. Тут же посыпались ненавистные комментарии о том, что она делала не так, от кого принимала помощь, и о том, какой она якобы была ужасный человек. Но и нам не привыкать — нас тоже много кто ненавидит, столько злостных анонимок мы никогда не получали!
А так — в деревне у нас спокойно. В столице нас не раз обворовывали, но мы там стараемся долго не задерживаться. В общем — все не так плохо.
— О чем в своей жизни вы жалеете больше всего?
— Я банально отвечу, что ни о чем. Я очень люблю свою жизнь. Я счастливый человек. Я рано нашла свой путь и сейчас понимаю, что очень малому количеству людей повезло так, как мне.
Если бы можно было добавить немного времени — я бы очень хотела провести его с родными. Я не видела брата четыре года, а на днях у него обнаружили глиобластому. Я жалею, что не проводила больше времени с ним, да и вообще с семьей.
Сейчас у меня есть любимый человек, и все опять сводится ко времени — я вижу его раз в две недели, короткими перебежками. Он знает меня и очень уважает мое дело, но честно — мне очень тяжело быть почти постоянно «в одиночестве среди людей».
Мы хотим усыновить детей, смерть сейчас совсем не в планах
— Вы боитесь смерти?
— Я бы очень не хотела умереть. Особенно в этом году (смеется). Я боюсь смерти, потому что, как мне кажется, я нахожусь на том этапе, когда я могу менять очень многое, и менять это многое — к лучшему. Будет довольно несправедливо умереть сейчас. Ну и, кроме того, я совсем недавно нашла близкого человека (он, кстати, православный), и мы очень сильно хотим усыновить детей, так что смерть сейчас совсем не в планах.
— Как вы думаете, жизнь после смерти существует?
— Я верю, что энергия или душа человека — это то, что не может просто исчезнуть. Поэтому да, я верю в жизнь после смерти — я верю в непрерывность энергии.
— Вы одна из немногих, кто со знанием дела может сказать человеку: «Твои проблемы — ерунда, в мире есть голодающие дети». Приходилось ли когда-нибудь произносить эти слова? Они справедливы?
— Я стараюсь максимально воздерживаться от суждений, чужая душа — потемки. Если человеку плохо и некомфортно в его жизни, мне хочется помочь, но это не так просто сделать словами. Я верю, что своим примером мы вдохновляем многих на перемены. По крайней мере, стараемся.
— После поездки в Африку или Гватемалу вас не раздражают европейцы с их трудностями — «оплатила контракт в роддоме, а там не было фитбола»?
— Да, конечно, у нас в клинике много шуток ходит про «проблемы белых людей». В духе: «Ну вот, прислали дезодорант с запахом алоэ, а я заказывала с маракуйя» или «А почему инстаграм медленно грузится?». Конечно, объективно проблемы наших пациентов, клиники, да и волонтеров, зачастую другого порядка. Но ничего не поделаешь, мало кто видел реалии стран третьего мира, да и не все, кто видел, готовы это запомнить и тем более изменить что-то.
— Кому точно не надо быть волонтером в Африке?
— Тем, кто не живет в гармонии с собой. Тем, кто думает, что тут ему помогут «найти себя». Мы принимаем к себе тех людей, которые решили свои личные проблемы и теперь могут помогать другим. Нытикам и лентяям лучше сидеть дома, это — однозначно.
— Как защитить себя от постоянной душевной боли, что в одной части планеты люди переживают от невозможности купить айфон, а в другой живут в домах из полиэтиленовых пакетов?
— Не нужно переживать. Я думаю, нужно максимально воздерживаться от суждений, особенно резких, и стараться максимально прощать людей, которых хочется «поучить жизни» или «показать им, как нужно делать».
Я руководствуюсь для себя правилом: меняй то, что в твоих силах — и мне очень нравится, когда люди берут с меня и нашей команды в целом пример.
Я на полном серьезе думаю, что можно долго жаловаться и критиковать всех вокруг, а можно — спасти одну жизнь.
Это, на мой взгляд, более продуктивно.
— Довлатов писал, что сильные чувства у всех народов одинаковы, например, нельзя сказать «расплакался, как типичный немец». Можно ли сказать это и о тех регионах, где жизнь совсем не похожа на нашу? К рождению и смерти там относятся так же?
— Мне кажется, что люди в Латинской Америке более открытые и выражают свои чувства более ярко, будь то печаль или радость. В то же время к смерти относятся более философски (вспомните про День Смерти или День всех святых — большой праздник в Латинской Америке, 1 ноября), к рождению — более спокойно. Думаю, это из-за того, что детей у них по 10 на семью, а то и больше.
— Это «mal de ojo», — говорит мне мамочка трехлетнего Алехандро, прелестного кареглазого мальчика, который ревет в три ручья в смотровой.
Я не переубеждаю ее. Хорошо, что в Гватемале я уже достаточно давно, чтобы быть умнее и «дружить» с традициями и поверьями.
«Маль де охо» — это сглаз. И, как следствие очень сильной майянской культуры, в «маль де охо» верят, ходят снимать его к шаманам, а теперь — и к нам, в клинику.
Считается, что любой недоброжелатель может сглазить ребенка, просто позавидовав тому, что семья, в которой его воспитывают, — более богатая, или тому, что мама у ребенка красивая. Также считается, что если мама выставляла напоказ голый живот или ходила в слишком обтягивающих нарядах, пусть даже традиционных, то ребенок может уже родиться с «mal de ojo».
Кроме того, «сглаз» может быть наслан специально. Для этого человек, который хочет наложить сглаз, должен сходить к шаману, а они в Гватемале бывают двух видов — «белые» и «черные». Люди верят, что «белые» лечат, а «черные» накладывают заклинания, в том числе на болезнь и на смерть. Для этого они часто приносят в жертву животных и домашнюю птицу.
Говорят, что избавиться от «маль де охо» можно несколькими способами. Конечно, самым лучшим будет отвести ребенка к «белому» шаману. Но если по какой-то причине сделать этого нельзя, то нужно покатать по телу ребенка сырое, обязательно белое куриное яйцо, читая определенное заклинание. Потом это яйцо нужно разбить в стакан с водой и полученную жижу похоронить.
Мы же в клинике таких ритуалов не проводим, а говорим, что от «маль де охо» у нас есть отличные таблеточки и сиропчики, — в зависимости от того, чем болеет ребенок. Ну и санитарно-просветительскую работу мы проводим регулярно о том, что очень важно хорошо кормить ребеночка, вовремя приходить на прививки, чтобы никто его снова не «сглазил».
Другой популярной проблемой в Гватемале является «еl susto», или «испуг».
Недуг особенно актуален для женщин и молодых девочек. Заключается он в следующем: к тебе приходит женщина и говорит, что в детстве она сильно испугалась (хотя сама этого не помнит), душа вышла из тела и не может вернуться обратно.
Поэтому у нее (дальше идет перечисление на ваш выбор): дергается глаз, болит голова, нет месячных, сильно стучит сердце, плохо со сном, панические атаки и так далее.
Излечение от «el susto» может провести исключительно курандеро (или шаман), и процедура эта довольно длительная и непростая.
Сначала больную укладывают на опрысканный святой водой пол с разведенными руками. Тело ее должно как бы символизировать крест. Его обрамляют четырьмя горящими свечами: две ставят у ног, две — у кистей рук. Лежащей в такой позе девушке нужно молиться о своей душе и просить ее вернуться. В то же время шаман начинает «смывать» все плохое с тела человека, чтобы душе было приятнее и легче в него вернуться. Делает он это специальным веником, собранным из розмарина и базилика, перевязанным красной нитью.
После церемонии девушку сажают пить мятный чай. Обычно процедуру проводят три дня, в конце которых душа должна вернуться и больше никуда не убегать.
Мы же в клинике обычно лечим «эль сусто» психотерапией, а если сказать проще — разговорами с пациенткой. Мы спрашиваем ее об обстановке в семье, о том, какие проблемы сейчас у нее с детьми или родителями, мужем и так далее. Для приема дома мы назначаем успокоительные и средства для нормализации сна. Обычно наше лечение дольше, чем три дня, а по поводу того, кто лечит эффективнее — шаманы или мы — судить сложно.
В Гватемале есть много интересных обычаев и традиций. Иногда они кажутся дикими. Но со своим уставом в чужой монастырь лучше не лезть, поэтому мы работаем в симбиозе, стараясь максимально уважать то, что веками было единственным средством для облегчения страданий людей.
Из дневника Виктории Валиковой
— Если вас спрашивают в Гватемале или Никарагуа: «Как живут люди там, где вы родились?», что вы отвечаете?
— Я отвечаю, что живут хорошо. Что люди в России в подавляющем большинстве образованы, все умеют читать, многие знают несколько языков. Рассказываю про наши школы, про снег, про то, что мы живем в квартирах, а не в домах. Про то, что никто не умеет стирать на доске или камнях, никто не знает, как разводить в печке огонь (ну или как минимум не делает это каждый день), что никто не ходит в туалет в открытое поле.
А еще рассказываю, что в России и странах бывшего СССР живут те люди, которые делают нашу работу возможной — именно они делают донации и помогают нам спасать жизни каждый день.
— Вам удалось построить больницу, хотя для краудфандинга — это сложный проект: просить о помощи для абстрактных людей на краю света. В чем секрет?
— Секрет в том, что мы много работаем. Каждый день мы встаем утром, открываем ноутбуки и начинаем писать письма, отвечать на интервью, делать статьи и так до поздней ночи. Мы делаем хороший контент и рассказываем о том, почему это так важно — делиться с теми, кому повезло намного меньше, чем любому, кто может прочитать этот текст. У нас есть мечта. И мы делаем все, чтобы воплощать подобные проекты в жизнь.
Когда сидишь на рисе с бобами, а тебе приписывают «бентли» и фуа-гра
— Если однажды вы уйдете из проекта H&H, он продолжит существовать? Ведь о нем узнали во многом за счет вашего личного обаяния. Со стороны иногда создается впечатление, что все держится именно на нем.
— Все держится на нашей идее изменить мир. Не буду отрицать, что в большинстве своем именно я отвечаю на вопросы журналистов и пишу статьи. Но работу проделывает команда во главе с Кариной Башаровой, нашим исполнительным директором. Ребята вкалывают сутками, чтобы все функционировало.
Пока я жива, я не уйду из проекта. Health&Help — это наш ребенок, а детей не бросают, по крайней мере — не я. Наоборот, я верю, что мы будем открывать все новые и новые клиники, приюты, школы и помогать нищим, немощным и больным по всему миру.
— Цель оправдывает средства? Можно ли идти против своих принципов ради спасения человечества?
— Хороший вопрос. Я часто говорю: правда — это то, во что ты веришь.
Для меня нет ничего важнее человеческой жизни. Нельзя ставить деньги, честь, достоинство, комфорт или еще что-то выше этого. Для меня это так.
У меня есть свои пределы, они намного шире, чем у других людей, можно сказать, что я — фанатик. Я открыто говорю в интервью, что возила через границу медикаменты, чтобы нам было чем лечить людей. Приходилось ставить под угрозу свою жизнь, чтобы добиться того, что есть у нас сейчас: работающая клиника и счастливые пациенты. Для меня — это правильно. Я не могу иначе, а если смогу, не буду себя уважать как человека, как врача, как личность.
— Посещало ли вас когда-нибудь желание все бросить и уехать домой?
— Нет. В минуты бессилия я думаю обо всех тех, о ком теперь мы заботимся. Для меня это не просто игра. Это моя жизнь, бросить все — это признаться в том, что я слабая. А я так не думаю. Пока у меня есть силы и огромное количество любви внутри — я буду делать то, что делаю. Точка невозврата давно пройдена.
— Вы — романтик или циник?
— Наверно, я — микс. Часто бывает так, что я отвечаю с долей черного врачебного юмора (особенно в РФ). Но если говорить о личной жизни и человеческом — я делаю очень много поступков, которые характеризуют меня скорее как романтика. Недавно записала клип на день рождения для Эндрю, моего молодого человека. Или вот, например, любовь к восхождениям, вулканам, водопадам — да и вообще к природе — это ведь романтичное?
— Как обычно проходит ваш день?
— Если я работаю в клинике врачом — то все банально: просыпаюсь, иду на пробежку, потом — душ, потом работа с пациентами — консультации, консультации и консультации. Обед-ужин: беседы с волонтерами, чай, книги.
Когда в клинике есть другие врачи, я занимаюсь административными вопросами — общаюсь со спонсорами, потенциальными волонтерами, компаниями, которые хотят дать нам пожертвования, юристами, бухгалтерами, журналистами. Пишу статьи, рассказываю о том, что происходит на проекте. Работа никогда не заканчивается.
— О вас часто высказывают разные домыслы: «Это у нее просто мужа нет», «Ей плевать на людей, проект коммерческий», что для вас — самое обидное и несправедливое?
— Когда говорят, что мы деньги воруем. Когда ты сидишь на рисе с бобами, думаешь, где достать доллар на медикаменты, как починить машину, на которой уже живого места не осталось. Когда мне говорят, что у меня есть «бентли» и что я вместо маски на лицо фуа-гра мажу — конечно, хочется высказать все, что накопилось.
Ну а про личное — что я страшная, глупая, толстая или еще какая-то. Это смешно. Люди, которые пишут гневное, больше всего нуждаются в прощении и любви.
Никто не говорит плохих вещей от того, что он очень счастлив. Поэтому я развиваю в себе навык отвечать добром на зло. Это правильнее и, как выяснилось, эффективнее.
— Если бы выступали перед выпускниками МГУ, Оксфорда, Кембриджа или другого ведущего мирового университета, что бы вы сказали?
— Я бы сказала, что нам всем нужно быть чуточку добрее. То, что вы пройдете по головам других людей, станете успешнее, чем сосед, или богаче, чем одноклассник, не сделает вас счастливым. Прекратите соревноваться с кем-то и старайтесь делать лучше самого себя. И, конечно, не бойтесь делиться. Отдавая, приобретаешь. Попробуйте, и вам понравится.
Фото: Мария Плотникова