На исходе воскресного дня отошла ко Господу рясофорная монахиня Серафима (Ольга Александровна Кавелина) — последний член общины тайного Высоко-Петровского монастыря.
Ольга Александровна родилась в Москве в семье полковника императорской гвардии, преподавателя Александровского военного училища. Она была младшей из четырех сестер и принадлежала к старинному дворянскому роду: родословная Кавелиных восходит к первой половине XVII века. Среди них были дьяк патриарших приказов, участник войны 1812 г. и генерал-губернатор Санкт-Петербургской губернии, директор Санкт-Петербургского университета и знаменитый историк и правовед. Сама Ольга Александровна особенно почитала архимандрита Леонида (Льва Александровича Кавелина; 1822–1891) — постриженника Оптиной пустыни, который был церковным историком и археологом, членом-корреспондентом Академии наук, с 1877 г. — наместником Троице-Сергиевой Лавры.
В советское время она как дворянка не имела права на высшее образование. Не без препятствий она закончила редакционный техникум и всю жизнь проработала в Министерстве черной металлургии СССР, в отраслевом издательстве “Металлургиздат”.
Прихожанкой Высоко-Петровского монастыря она стала в 15 лет. Первым ее наставником был сам настоятель монастыря — епископ Варфоломей (Ремов; †1935). Он не был ее духовником в обычном понимании — Ольга Александровна у него не исповедывалась, но он был ее первым старцем: без его благословения она не делала ни единого шага, он указывал, к кому из Петровских духовников она пойдет на исповедь, он, в конце концов, направил ее под руководство архимандрита Никиты (Курочкина; †1937).
Отец Никита стал ее старцем, родившим в вечную жизнь и определившим весь ее жизненный путь. Он, судя по фотографиям, предсмертному портрету и воспоминаниям, был невысоким, полноватым человеком с мягкими чертами лица. Однако именно отца Никиту (вместе с наместником монастыря архимандритом Агафоном, в схиме — Игнатием (Лебедевым)1) епископ Варфоломей именовал пиргом — столпом своего прихода и своей монашеской общины.
Думается, Ольга Александровна в чем-то походила на своего старца. Маленькая полная женщина с устремленными на вас сияющими глазами. Она стала одной из ближайших его духовных дочерей. После его смерти она окормлялась у архимандрита Зосимы (Нилова; †1939), а затем — у иеромонаха Феодора (Богоявленского; †1943). Отец Феодор был одним из ближайших и преданнейших духовных детей отца Никиты. По свидетельству Ольги Александровны, отец Феодор во многом воспринял дух руководства их общего старца. Погибший в заключении отец Феодор ныне прославлен в лике преподобномучеников.
Во время Великой Отечественной войны, когда почти все Петровские духовники уже умерли или погибли в заключении, большая часть их постриженников собралась у ног архимандрита Исидора (Скачкова; †1959). У него стала окормляться и Ольга Александровна. 16 октября 1956 г. отец Исидор постриг ее в рясофор, дав имя в честь преподобного Серафима Саровского. Представляется, что старец дал новопостриженной очень подходящее имя. Недаром монахиня Игнатия, еще один из известных членов Петровской общины, говорила, что отец Исидор обладал даром нарекать в постриге имена, соответствующие призванию человека. Имя Серафима, пламенная, как нельзя более соответствовало живому, общительному, энергичному характеру Ольги Александровны. (“Пламенность” была и в ее облике. Недаром еще в 1930-е гг. в Петровском за ней закрепилось прозвание “Ольга рыжая”.)
Как одна из самых младших членов общины она часто выполняла трудоемкие, а иногда опасные поручения. Так, она ездила за свечами для храма. В условиях, когда Патриаршая Церковь не имела своих свечных заводов, ее потребность в свечах и других элементарных предметах церковного обихода удовлетворялась за счет кустарного производства. В 1920–1930-х гг. членам общины Высоко-Петровского монастыря приходилось покупать свечи для своей церкви у таких кустарей.
По воспоминаниям самой Ольги Александровны, в определенный день кто-то из прихожан ехал по указанному настоятелем или старостой адресу и там, назвав хозяйку дома по имени-отчеству — что, видимо, служило знаком благонадежности, — покупал одну или две сумки свечей. Через некоторое время операция повторялась другим доверенным прихожанином. Ольге Александровне неоднократно приходилось уносить на своих плечах тяжелый рюкзак со свечами.
После ареста архиепископа Варфоломея она и еще несколько прихожанок вывезли из еще неопечатанной кельи книги и архивные материалы. Позднее ей пришлось сопровождать отца Зосиму (Нилова) во время его спешного ночного отъезда из Волоколамска в виду угрожавшего ему ареста, а затем ее семья некоторое время прятала его у себя дома.
Она всегда считала, что лишь чудом сама избежала ареста и лагеря. В самом начале Великой Отечественной войны был арестован отец Феодор (Богоявленский). Незадолго перед тем была вызвана на допрос и Ольга Александровна. Она поняла, что этот допрос был предвестием ареста, что ее оставили на свободе лишь в надежде, что она невольно “приведет” слежку к отцу Феодору, который некоторое время скрывался в доме у своей сестры. Но буквально на следующий день после допроса Ольга Александровна была вызвана к руководству министерства и откомандирована в Свердловск (Екатеринбург) готовить эвакуацию их ведомства, причем ей было позволено вывезти с собой из Москвы и родных.
“Я стояла перед ними, — вспоминала Ольга Александровна, — и чувствовала, как десница Божия опускается мне на голову, уводя от ареста”. Приехав в Свердловск накануне дня Петра и Павла, она опустилась на пол в пустой комнате общежития, наугад открыла праздничную минею, незадолго перед тем подаренную отцом Феодором, и наткнулась на листок, заложенный как раз между страницами службы первоверховным Апостолам. Это было последнее наставление ее духовника и духовного брата, его духовное завещание2.
Жизнь сводила Ольгу Александровну со многими замечательными христианами ушедшего столетия. Среди них были, например, митрополит Иоанн (Вендланд), архимандриты Таврион (Батозский) и Иоанн (Крестьянкин), отец Димитрий Дудко. Она дружила с архиепископом Василием (Кривошеиным), который приходился ей двоюродным братом по линии матери. Они не раз встречались во время приездов Владыки в СССР, переписывались. На сведения о церковной жизни в СССР, полученные от Ольги Александровны и ее сестер, архиепископ Василий не раз ссылается в своих воспоминаниях.
Она обладала даром чувствовать человека и несколькими словами передавать его духовный облик. Ее свидетельство об ушедших всегда опиралось на яркие жизненные детали и через них раскрывало духовное содержание человека или происходивших событий.
Она замечательно рассказывала о своих братьях и сестрах по общине Высоко-Петровского монастыря. «В Петровском, — говорила она, — было несколько “стад”, сплоченных вокруг своих старцев. И чужой человек всегда мог понять, где чьи: вот агафоновские, вот владыкины, вот митрофановские. “Владыкины” (чада епископа Варфоломея) — все очень умные, очень образованные и нервные. Агафоновские (то есть духовные дети архимандрита Агафона (Лебедева)) — те, наоборот, спокойные и почти святые. “Митрофановские” (духовные дети игумена Мирофана (Тихонова), старейшего наставника Высоко-Петровского монастыря) — все ясные и простые».
Ее рассказы были необходимым дополнением к воспоминаниям о Высоко-Петровском монастыре ее старшей духовной сестры монахини Игнатии (Пузик; 1903–2004). Для всех, кому дорого наследие Петровских старцев, они вместе были живой связью с их образами и с их духовным опытом.
Таким же связующим звеном Ольга Александровна была и для прихожан храма святителя Митрофания Воронежского. Как сказал на ее отпевании отец Димитрий Смирнов: “От нашего храма (к началу его восстановления) остались только три вещи: стены, икона святителя Митрофания из местного ряда и Ольга Александровна”. Она помнила последнего настоятеля храма — ныне священномученика Владимира Медведюка, расстрелянного в Бутово.
О владыке Иоанне (Вендланде) она рассказывала, как, будучи архиереем, он навещал своих родных в Переяславле. Он шел пешком через город обязательно с авоськой в руках, в которой лежали одна или две баночки какого-нибудь варенья. И вы понимали, что в этом жесте трогательной заботы проявлялись простота и настоящее смирение без позы и смиреннословия — важнейшие качества его христианской души.
Рассказывала Ольга Александровна и о том, как случайно увидела тогда еще тайного иеромонаха Иоанна в алтаре только что открытого после войны Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры, первым наместником которой стал духовный руководитель отца Иоанна архимандрит, а позднее епископ Гурий (Егоров). “Через отверстые царские врата на всенощной, — говорила Ольга Александровна, — я увидела, что он, стоя в алтаре, в своем поношенном пиджаке, молился так, что не видел никого вокруг себя, было ощущение, что огненный столп над ним бьет прямо в небо. Я запомнила его таким, а позднее поняла — он молился о своем пути, потому что в этот момент он видимо принимал решение о выходе на открытое служение”.
С отцом Таврионом (Батозским) она познакомилась во время своих посещений Спасо-Преображенской пустыни под Елгавой (Латвия). Она говорила: “Монахини пустыньки не понимали его. Они не понимали, что этот человек прошел лагеря и сохранил радость о Христе, и знал, что современный человек нуждается в свидетельстве об этой радости, и отец Таврион изливал эту радость в служении литургии, в украшении храма…”.
Мысль о том, насколько важно для нынешнего христианина понять опыт новомучеников и исповедников Российских, была одной из центральных в ее размышлениях и беседах последних лет. Она остро чувствовала вопиющее непонимание этого опыта, обличающее нашу духовную слепоту и окаменение сердца. Главным примером этой слепоты, не дававшим ей покоя, постоянно отзывавшимся болью в ее сердце, для нее была судьба ее первого наставника — архиепископа Варфоломея (Ремова), расстрелянного в 1935 г. по обвинению в “шпионаже в пользу Ватикана”, а в наше время обвиненного в тайном католичестве.
Через всю свою жизнь она пронесла тесный духовный контакт с Владыкой и в последние годы не уставала свидетельствовать о нем, о его подвиге, когда, защищая свою общину и всю Русскую Церковь, он пожертвовал и своей жизнью, и своим добрым именем.
Примечательно, что в этом она была едина с покойным отцом Иоанном (Крестьянкиным). Непонимание того, как жили христиане при советской власти, нежелание впустить в свое сердце опыт новомучеников, тем самым понять — в чем их подлинное величие, воспринимались ими как главная трагедия современных российских христиан и как серьезная духовная угроза будущему нашей Церкви.
Сегодня, когда и архимандрит Иоанн, и Ольга Александровна отошли от нас в селения праведных, можно привести фрагмент из адресованного ей в середине ноября 1999 г. письма Печерского старца. Оно стало ответом отца Иоанна на просьбу Ольги Александровны молиться о том, чтобы образ владыки Варфоломея был очищен от клеветы:
«Живых свидетелей того периода жизни Церкви остается все меньше, а слышавшим о нем трудно и представить, а тем более понять все тогда происходящее. Живя в оголтелой, разнузданной “свободе”, как представить жизнь в застенке.
Но у Бога все на своем месте <–> и Небо и земля, и ин суд Божий, и ин суд человеческий. Так что нам<,> верующим несомненно Богу<,> не страшны лабиринты любой лжи и казуистики, ибо Истина хранится неповрежденной в руце Божией<,> и в угодное Богу время Он выпускает ее на свободу, чтобы посрамить и самую правдоподобную ложь. Так что молимся и трудимся и ждем Божие определение о сем».
В день своего 16-летия Ольга Кавелина пришла на службу в храм преподобного Сергия на Большой Дмитровке, где тогда находилась Петровская община, и обратилась к владыке Варфоломею: “У меня сегодня день рожденья. Скажите мне что-нибудь”, — предполагая, что он даст ей наставление в приватной беседе. Владыка ответил ей. Он поставил ее перед собой посреди храма и обратил к ней свою проповедь. Центральный образ этой проповеди она запомнила на всю жизнь, и даже за несколько дней до смерти она в который раз говорила о том дне.
“В Америке была выставка, — обращался к ней владыка Варфоломей. — Были выставлены все достижения цивилизации, представлены все штаты этой обширной и богатой земли.
Среди экспонатов была клетка, в которой сидел негр. Живой негр. Он улыбался, гляда на проходящую толпу. Кто-то из толпы спросил его: Чего же ты радуешься? Ты же в клетке. — Да, отвечал негр, но я со Христом, и поэтому я свободен.
Будь и ты со Христом, — заключил Владыка, — и ты будешь воистину свободна”.
Так она и жила.
…Отпевание Ольги Александровны было совершено в храме святителя Митрофания Воронежского, недалеко от которого находился ее дом. После отпевания ее гроб был доставлен в Оптину пустынь, где рядом с могилами других Кавелиных, в частности, ее прабабушки и состоялось погребение рясофорной монахини Серафимы.
А. Беглов
1Ныне прославлен в лике преподобномучеников.
2Опубликовано: Преподобномученик Феодор (Богоявленский). “Завещание” / Подготовка текста, публикация, вступительная заметка А. Л. Беглова // Альфа и Омега. 2001. № 1(27). С. 283–284.