Что мы помним о Рылееве, из Рылеева? Не так уж мало. Приходит на память образ пяти казненных декабристов, один из которых – Кондратий Федорович. Образ, который в герценовской, да и в советской традиции воспринимался как гражданская святыня.
А еще – стихи про Ивана Сусанина из школьной программы. И – песня про Ермака, ставшая народной. И – афористические строки из думы о Державине:
Он выше всех на свете благ
Общественное благо ставил
И в огненных своих стихах
Святую добродетель славил.
Тут дело, конечно, не только в Державине. Это рылеевское кредо служения Отечеству – в том числе и через бунт. Недаром к нему прикрепился ярлык «революционного романтика». Да и судьба у него выдалась под стать воззрениям. От безупречной воинской биографии – к тайному обществу, в котором Рылеев был одним из признанных вождей. И к эшафоту.
Судьба из материнского сна
Рылеев. Рисунок Кипренского
Декабристы нынче всё реже вызывают восхищение, да и элементарного уважения не хватает. Многие сегодня исповедуют всеядное охранительство. Если против чего-то бунтовали, подняли мятеж – значит, негодяи, возмутители священного спокойствия, враги народа и государства.
Но в декабре 1825 года ситуация была – запутаннее некуда. И декабристы (в большинстве) отстаивали патриотическое отношение к Отечеству, которое нередко входило в противоречие с оголтелым монархизмом. Среди декабристов было немало выдающихся мыслителей, поэтов, публицистов.
Сохранилась поучительная и таинственная легенда о детстве Рылеева. Ребенок страдал от дифтерита, умирал. Мать Рылеева забылась у кровати умирающего сына после многочасовой молитвы. И тут незнакомый сладкозвучный голос обратился к ней:
«Опомнись, не моли Господа о выздоровлении… Он, Всеведущий, знает, зачем нужна теперь смерть ребенка… Из благости, из милосердия Своего хочет Он избавить его и тебя от будущих страданий…»
Повинуясь чудному голосу, женщина в воображении своем пошла сквозь длинный ряд комнат. В первой она увидела выздоровевшего младенца, во второй подростка, начинающего учиться, в предпоследней – «много совсем мне не знакомых лиц. Они оживленно совещались, спорили, шумели. Сын мой с видимым возбуждением говорил им о чём-то», и в последней – виселицу.
И всё-таки она снова и снова молилась о выздоровлении Кондратия. Когда же она проснулась, с удивлением обнаружила, что ребенок выздоровел. Вот такое пророчество, а сколько в нём вымысла – теперь уже никто не знает.
Попавшие под запрет
Рылеевские «Думы» – подвиг просветителя, который пытался пробудить в современниках гражданское самосознание, рассказывая о героях прошлого, демонстрируя высокие образцы. Пушкин отнесся к этому циклу пренебрежительно. Действительно, у Рылеева многовато утомительной риторики и дидактики. Но есть и живые образы. Да и сам замысел величествен. Пушкина отталкивала своеобразная эстетика Рылеева: вольнолюбивый романтик считал, что прогрессивная просветительская мораль в поэзии важнее художественной изобретательности.
В то время – после появления Истории Карамзина – о русском прошлом писали многие поэты. Рылеев работал системно, в «Думах» показал чуть ли не всю русскую историю в лицах избранных героев разных эпох. До восстания Рылеев успел издать свои «Думы» – и в журналах, и отдельной книгой. Цензура не слишком придиралась. Никто не догадывался, что человек, воспевающий спасение первого царя из династии Романовых, готовит смещение правящего императора, всерьез обсуждает с товарищами возможность цареубийства.
Зато после казни поэта «Думы» надолго попали под запрет. Крамольного в них не много: есть даже монархические мотивы. Да, поэт пытается пробуждать гражданственность, указывая на исторические примеры самоотверженности и жертвенности во имя общего блага, во имя государства. Где же здесь призыв к бунту?
Некоторую вольность видели в том, что Рылеев создает монологи великих людей, в которых они как бы исповедуются, говорят о сокровенном, выражают свое кредо. Есть среди героев Рылеева и те, кто не вписывался в тогдашний исторический канон. Например, Курбский, о котором Рылеев пишет в предисловии к думе:
«Опасаясь погибели, Курбский решился изменить отечеству и бежал в Польшу. Сигизмунд II принял его под свое покровительство и дал ему в поместье княжество Ковельское. Отсюда Курбский вел бранную и язвительную переписку с Иоанном; а потом еще далее простер свое мщение: забыл отечество, предводительствовал поляками во время их войны с Россиею и возбуждал против нее хана Крымского. Он умер в Польше. Пред смертию сердце его несколько умягчилось: он вспомнил о России и называл ее милым отечеством».
Вполне пристойный ракурс для 1820-х годов. Если бы не мятеж, его думы вошли бы в хрестоматии.
Но издавать декабриста было немыслимым предприятием, на которое решились только Герцен с Огаревым, разумеется, в эмиграции.
Очень зло и очень складно
Что такое – «революционный романтизм» Рылеева? Это любование собственной обреченностью в борьбе за свободу. В поэме «Наливайко» есть программный монолог:
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа;
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной, –
Я это чувствую, я знаю,
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!
Эта незаконченная поэма – из лучшего, написанного Рылеевым.
Кондратий Федорович был, пожалуй, самым даровитым стихотворцем из декабристов – и, хотя его авторство дерзновенных «подблюдных песен» не доказано, принято считать, что вклад Рылеева в революционную стихотворную пропаганду того времени был велик. Он перерабатывал народные песни в антимонархическом духе. Получалось очень зло и складно:
Как идет кузнец
Да из кузницы.
Слава!
Что несет кузнец?
Да три ножичка.
Слава!
Вот уж первый-то нож –
На злодеев-вельмож.
Слава!
А другой-то нож –
На попов, на святош.
Слава!
А молитву сотворя –
Третий нож на царя.
Слава!
Кому вынется,
Тому сбудется.
Слава!
Кому сбудется,
Не минуется.
Слава!
Это – пик рылеевской революционности. Что и говорить, стихи жестокие. Пропаганда есть пропаганда.
Декабристы на Сенатской площади. 26 декабря 1825 года
Стихи на кленовых листьях
Жена – урожденная Наталья Михайловна Тевяшева – не смогла удержать больного Рылеева от участия в декабрьском выступлении. После безуспешных агитационных метаний Рылеева по столичным казармам был арест. И ожидание казни.
Ни перед кем не заискивая, он обратился к Богу. И в последних его стихах собеседником является то ли жена, то ли священник:
О, милый друг!
Как внятен голос твой!
Как утешителен и сладок:
Он возвратил душе моей покой
И мысли смутные привел в порядок.
Спасителю – сей истине верховной, –
Всецело мы здесь подчинить должны
От полноты своей души,
И мир вещественный, и мир духовный.
Для смертного ужасен подвиг сей;
Но он к бессмертию стезя прямая,
И благовествуя речет о ней
Сама нам истина святая:
Блажен, кого Отец мой изберет,
Кто истины здесь будет проповедник;
Тому венец, того блаженство ждет,
Тот Царствия небесного наследник!
Блажен, кто ведает, что Бог Един –
И мир, и истина, и благо наше!
Блажен, чей дух над плотью властелин,
Кто твердо шествует к Христовой чаше:
Прямой мудрец, он жребий свой вознес,
Он предпочел небесное земному,
И как Петра, ведет его Христос
По треволнению морскому.
Его ближайшим другом во дни следствия стал священник Петр Смысловский. А письма Рылеева жене в советское время публиковали, но комментировать стеснялись, уж слишком они молитвенны:
«О, милая душой подруга! Ты любовью соединилась с миром физическим и временным. Христом ты должна соединиться с миром духовным, вечным и, соединив в себе два мира, всей душой подчинить себя любовью вечности. Вот, милый друг, предназначение наше. Мы должны любовью подчинить Христу физический мир, и в Нем, как в духовном мире, подчинить себя вечной любви: Богу ради Бога, по любви Христа».
Перед казнью. В роли поэта – Олег Янковский
На допросах он держался с достоинством, но без вызова. Не спекулировал личным раскаянием. Писал стихи на кленовых листах, но главное – размышлял и молился.
«Я ни разу не взроптал во всё время моего заключения, и за то Дух Святый давно утешил меня! Подивись, мой друг: в сию самую минуту, когда я занят только тобою и нашей малюткой, я нахожусь в таком утешительном спокойствии, что не могу выразить тебе.
О мой друг, спасительно быть христианином!.. Благодарю моего Создателя, что Он меня просветил, и что я умираю во Христе, что и дает мне спокойствие, что Отец не оставит ни тебя, ни нашей малютки. Ради Бога, не предавайся отчаянию: ищи утешителя во времени. Я просил нашего священника, чтобы он посещал тебя. Слушай советы его и поручи ему молиться о душе моей… Возблагодарить его может один Бог за те благодеяния, которые он оказал мне своими беседами…
Я хотел просить свидания с тобою, но раздумал, чтобы не расстроить себя. Молю Бога за тебя, за Настеньку, за бедную сестру, и буду всю ночь молиться: с рассветом будет ко мне священник, мой друг и благодетель, и причастит меня. Настеньку благословляю мысленно нерукотворным образом Спасителя и поручаю всех вас святому покровительству Живого Бога…» – писал он в те дни.
Кто усомнится в искренности этих исканий накануне казни? Он не вымаливал себе юридического прощения. На допросах он твердо признавал себя главным виновником, хотя смягчающих обстоятельств в его деятельности можно было найти немало. Дальше – казнь через повешение, гнилая веревка, повторная экзекуция. И – внимание потомков, восторги, споры.
Читайте также:
- Быв у няньки на руках, первое слово сказал: «Бог»
- На Коньке-Горбунке…
- Завет Тредиаковского
- Служить бы рад!