С каким я сердцем к Тебе иду
Печатается по изданию православной молодежной газеты Якутии «Логос»
Сегодня в нашей рубрике на вопросы читателей отвечает священник Казанского храма г. Нерюнгри отец Михаил Зайцев.
«Насколько греховные помыслы отличаются от греха совершенного? Я ничего плохого не делаю, но внутри иногда бывает какая-то агрессия. Поэтому страшно идти на исповедь. И вообще, с каким грехом даже соваться на исповедь не стоит, близко к церкви подходить?» Наталия А.
Наташа, дорогая, такого греха в природе нет. В Евангелии Петр спросил: «Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?», Христос ответил: «До седмижды семидесяти раз» (Мф. 18, 21-22), то есть столько, сколько просят прощение. В другом месте говорится, что «всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится» (Мф. 12. 31) — только один практически грех.
Но за этим вопросом что стоит? — недоверие к Богу. Когда человек такую позицию занимает, значит, у него внутри уже произошла трагедия: на какой-то грани он перестает доверять милосердию Божию, он перестает верить в то, что любовь Божия выше всего того, что мы все вместе можем сделать. И вопрос надо ставить не так — с каким грехом нельзя идти на исповедь? Надо спросить — а с каким сердцем нельзя идти? Если сердце покаянное, если оно доверяет Богу, ищет его, нет ничего, что бы не потеряло над нами силу. А если сердце растворило в себе эгоизм, эгоцентризм, пожалуй, не надо идти на исповедь, потому что я уже иду не к Богу, я к себе иду — пытаюсь уйти от себя и прихожу к себе.
А что касается помыслов — они всем в голову приходят, за исключением, людей особой святости. Хотя в Патериках пишется, что большая часть человечества до конца жизни будет подвергаться нападкам худых желаний и мыслей. И здесь не это важно. А важно то — принял ли я их. Если коротко отвечать — тот помысел, который я не принял, как норму, как допущение действия, не надо к себе относить, надо про него по возможности забыть поскорее. Если же я согласился с этим помыслом, вне зависимости от того, дошло ли до конкретных человеческих действий, грех состоялся. Потому что сердце отравлено, а, по словам Господа, именно из сердца все исходит. Внешнее, физическое действие — это констатация того, что уже состоялось внутри. Тем более, что ограничить внешнее проявление греха может другой грех — тщеславие, например, боязнь того, что о тебе плохо подумают, осудят.
«Мои бабушка и дедушка уже старые люди, бабушка была крещеной, а дедушка нет. Они вряд ли будут что-либо слушать о вере и уже не смогут постичь глубину христианского учения. А что будет, когда настанет их последний час? Я хочу, чтобы они спаслись, а ведь некрещеных не исповедуют. Но я верю, что Господь не оставит нас и каждого человека Он ведет к спасению своим путем. В этом мой вопрос». Александра Т.
Тут сразу несколько вопросов поставлено. Всех ли Господь ведет ко спасению? Да, безусловно. Господь всех хочет спасти. Другой вопрос, что спасение происходит на грани желания Бога нас спасти и нашего искреннего отклика в этом деле. Нет тех, кого Бог не хочет спасти, но мы, люди — богоподобны, у нас есть право выбора. Если я откликаюсь с доброй волей, да, спасение будет.
Что касается невозможности для бабушки и дедушки постичь учение христианское. Не глубина познания веры определяет спасение, а желание принять Бога. И малоразвитые, умственно поврежденные, и гениальные дети любят своих родителей, равно те, и другие могут родителей не любить. Поэтому спасение определятся не мерой познания, а тем, насколько мое сердце открыто для Бога. Кто для меня Бог? Нужен ли Он мне? Можно не знать Символа веры, можно даже не читать Евангелия (мы знаем такие примеры), и быть очень близким к Богу. Опять все к нашему личному фактору возвращается.
По поводу крещения. Есть моменты в истории церкви, когда люди некрещеные спасались, но не потому, что были некрещеными, а потому что по каким-то условиям не смогли креститься, хотя и хотели. Вот это принципиально важно. Я бы даже больше сказал. Формальное крещение не спасает. Крещение без покаяния не спасает. В Церкви ничего не бывает механически. Если нет веры и покаяния, все, что мы знаем о Церкви, не работает, проходит мимо нас. 
Что тут Александре посоветовать? Если у тебя вера глубокая, молись, чтоб Господь их сердце тронул. Если дедушку даже под каким-то формальным предлогом покрестить, а Христос не стал для него чем-то важным, это ничего не даст. Молиться надо, и говорить с ними на том языке, который они готовы принять. Самыми простыми словами. В первую очередь они должны осознать, что за порогом земной жизни продолжается жизнь. Пока человек не вместит в себя своей бессмертности, вера не нужна. Зачем? Можно внешними какими-то штучками заниматься, но это не собственно церковная жизнь. Спасается человек для вечности, а если для меня вечности нет, зачем мне тогда Церковь, зачем Сам Христос?
Можно привести человека к Богу без единого слова — жизнью просто. С другой стороны, в Церковь сегодня много людей пришло, вчера еще мало что знавших о Евангелии, о Спасителе. А как говорит Серафим Роуз, «чем ниже степень богопознания, тем выше пророческий зуд». У нас у всех зуд проповеди. Но плоды такой проповеди ничтожны. Их практически нет. Почему? Страшная пропасть между тем, что я хочу донести и тем, кто я есть. Конечно, можно изнасиловать рассудок человека, что мы сегодня в сектах наблюдаем, зомбировать, закодировать, установку дать, но это не приход целостного, неповрежденного человека к Богу. Одним словом, надо самому жить по заповедям, понимаешь? Мы должны обратиться к примеру Евангельскому. Господь проповедовал, прежде всего, образом жизни своей. Да, он говорил, но это были слова, подтвержденные жизнью.
И еще. Может быть, я скажу жестокие слова, но мы не должны в юношеский максимализм впадать. Мы знаем, что большая часть людей не спасется. Да, надо сделать все для того, чтобы близкие нам люди спаслись, но не в коем случае не следует впадать в уныние и отчаяние. Это было, есть и будет. И не в наших силах это изменить. Сам Господь не смог все человечество повергнуть к покаянию. Из Святого Писания мы знаем, что, чем дальше от Рождества Христова, тем меньше спасенных будет.
«Зная точно, что человек не будет допущен к Причастию, зачем ему идти на исповедь?» Татьяна П.
Знаете, человек хочет летать на самолете, а его врач не допускает. Но если стремление летать есть, он все равно будет ходить к врачу — придет время, и, может быть, этот врач ему поможет обрести ту форму, которая позволит допустить его к полетам. Тут наша нетерпимость проявляется. У нас нет выдержки. И все так — «пятилетка за два года!», «даешь то-то и то-то!» и т.д. Мы никак не можем ровно, гармонично, без истерик подойти к Богу. Причастие необходимо, но в него же вырасти надо. И уже само желание в него вырасти даст сил, не один раз сходить на исповедь и не быть допущенным до Причастия, а гораздо больше.
И потом не надо исповедь и Причастие так тесно взаимосвязывать. Это два разных таинства. До сих пор во многих поместных церквях, например, в Греческой, человек может причащаться без исповеди. Не надо профанировать исповедь.
«Я сама не исповедуюсь, но одна моя знакомая идет на исповедь, точно зная, что она не обо всех своих грехах расскажет священнику. Прощаются ли грехи в такой исповеди — хотя бы те, что названы или же из-за того, что человек хоть малость сознательно утаил, Бог не прощает исповеданные грехи? Не будет ли богохульством такая лживая исповедь? Татьяна П.»
Пусть приходит. Если ты хоть в одном грехе искренно каешься, это уже хорошо. Иди с тем, что есть. У Иоанна Златоуста есть поучение для жадных людей о том, как научиться подавать милостыню: сначала отдай то, что собирался выбросить; потом ты научишься отдавать то, что тебе не очень нужно; затем ты отдашь то, что тебе необходимо; со временем ты отдашь последнее. Надо понимать то, о чем еще Лао-Цзы говорил: «Путь в тысячу ли начинается с одного шага».
Иди с тем, что есть. Я даже на своем небольшом опыте могу сказать: те люди, которые с маленьким грехом приходили, но искренно, они как за ниточку, постепенно все остальное из себя вытягивали. Бывает даже, что твой тяжелый грех не дает исповедовать та маленькая кочка, которая перед тобой стоит. Ты ее скосишь — дальше сможешь идти. Замечательно то, что человек думает об этом: Господи, как я перед Тобой стою.
Вообще, потрясающе — некоторые на исповеди готовы рассказать в малейших деталях, что и где они совершили, порой останавливать приходится. А вот этого переживания: «Господи, с каким я сердцем к Тебе иду!» — нет. Есть автоматизм, магизм: я пришел, четко все грехи из книжки выписал — целая тетрадка на восемнадцати листах, а переживания Бога и своего состояния перед Ним нет. Вот это, пожалуй, гораздо страшнее. А когда человек идет и говорит: «Да, Господи, у меня пока нет сил, у меня нет веры, чтобы все сказать, я иду такой, как есть, прими меня» — примет. Я не думаю, что разбойник на кресте вдавался во все детали своей жизни. Он главное понял: «я мерзавец, а Ты — Господь и Ты меня помяни в Царствии твоем» — спасся. Важен сам момент доверия Богу. Пусть пока в малом.
Знаете, бывает, человек какой-нибудь интимной болезнью болеет, приходит к врачу, да еще другого пола и ему стыдно, начнет с малого, но со временем все откроет, если исцелиться хочет. А грех — это болезнь. Ну да, некоторые болезни стыдны, потому что я их заработал не очень нормальной, благочестивой жизнью, но, постепенно исповедуя их, раз за разом я от них освобождаюсь. У меня недавно палец болел, мне его зашивали. Кровь засохла, и меня эта болячка очень раздражала. Я ее потихонечку отрывал: отковыряешь с краешку, подсохнет, потом еще кусочек оторвешь, а потом раз — и все снял, чистая кожа осталась. Так и здесь.
Это замечательно, что у молодых людей есть такое переживание Бога. Гораздо важнее его не потерять. Не то, что научиться приходить и смело говорить: «Я сблудила, своровала, осудила». А не потерять этого трепетного страха. Ведь вопрос-то какой глубины: мне страшно, что я не то сделала перед Богом! Даже в среде церковной такое переживание, увы, далеко не норма.