Журналисты на войне
На третий день войны один из воинских эшелонов, отправившийся со станции Куйбышев, вёз к линии фронта редакцию газеты 21-ой армии «Боевой натиск», которая ещё вчера была ядром газеты «Красноармеец» Приволжского военного округа. Все они получили солдатские шинели, ботинки с обмотками, каски, простились с городом, с Волгой, с семьями.
Сотрудники редакции газеты ПриВО «Красноармеец»
Первого июля под бомбёжкой редакция выгрузилась на станции Орша в Белоруссии и направилась в Гомель, в пути встречая различные подразделения 21-ой армии, которые в этом районе уже вели тяжёлые оборонительные бои.
В Гомеле корреспондентов вооружили винтовкой, наганом, противогазом, сапёрной лопаткой, полевой сумкой и двумя ручными гранатами.
Уже на следующий день, разбившись на группы, журналисты были направлены на передовую в действующие части.
У коллектива «Боевого натиска» начались горячие боевые будни.
В одном из июльских номеров газеты вся 21-ая армия читала: «По подвигам героев видно, что мужеству предела нет. Баталов, Каменщиков, Ридный, примите Родины привет!» В газете рассказывалось о славных делах артиллериста-приволжца Баталова, лётчиков Каменщикова и Ридного, проявивших несгибаемую отвагу в боях. Подвиг этих героев, поднятых газетой на щит славы, вдохновлял воинов армии на самоотверженную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками, на защиту чести, свободы и независимости социалистической Родины.
А 9 августа 1941 года этой смелой тройке присвоено звание Героев Советского Союза. Вот как описывал первые встречи с подразделениями своей армии журналист Григорий Тертышник:
«Группа, в которую попали и мы с Горюновым, выехала в район боевых действий. Впереди слышалась артиллерийская канонада. Над лесными массивами Приднепровья клубились чёрные тучи дыма. Пылали в огне Рогачёв, Быхов, Пропойск, близлежащие к ним деревушки. Враг подходил к Днепру. Он пустил в ход сотни танков и армады самолётов. Наши части вынуждены были отходить с кровопролитными боями. В такой критический момент мы и приехали в одну дивизию. На одной просеке мы увидели бойцов и командиров. Все стояли угрюмые, молчаливые. Это были остатки двух батальонов, оборонявших Рогачёв, а затем лесную дорогу.
Их собрал один майор из штаба дивизии, чтобы прикрыть на этом участке отход. Заметив нас, майор строго спросил: «Вы кто такие? Из какого полка?» «Мы – корреспонденты армейской газеты», – спокойно ответил Горюнов.
«Никаких корреспондентов! Сейчас вы бойцы. Становитесь в строй. Задержим немцев, а потом будете заниматься своим делом».
Мы заняли место в строю. Нам выдали гранаты, полный боезапас патронов и тут же повели в бой. «Придётся тряхнуть стариной», – сказал Иван Григорьевич, вспомнить опыт гражданской войны. Не успели мы перебежать поляну, как над нами, вынырнув из-за леса, появились два «Мессершмитта“. Они снизились и открыли бешеный огонь из пулемётов. Несколько человек, сражённых пулями, осталось на поляне. Лес, где мы заняли оборону, самолёты прочёсывали до утра.
Из глубины немецких позиций стреляла артиллерия. Она поддерживала автоматчиков и мотоциклистов, упорно атаковавших наш отряд. Мы лежали вдоль лесной дороги: кто в наспех вырытом окопчике, кто за деревом. Огонь вели без команды, по своему усмотрению. А приказ был такой: «Умереть, а дорогу удержать!» И наш отряд дрался до последней возможности. Дивизия тем временем отошла на новые позиции и приготовилась к обороне. Рубеж свой отряд покинул ночью. С трудом передвигая ноги, мы медленно брели на восток. «Вот и получили боевое крещение, – заметил Горюнов, – Теперь надо быстрее добираться в редакцию. Там ведь нас ждут с материалами». Двое суток мы без передышки пробирались по топким болотам и лесам к Гомелю. Когда мы появились запылённые, обросшие, усталые, редактор и друзья встретили нас радостным восклицанием: «Наконец-то!..»
Так началась фронтовая жизнь военных корреспондентов, жизнь, постоянно связанная с опасностью, трудностями и невзгодами – этими неизбежными спутниками войны. В первые же две-три недели рассеялись, как дым, наши наивные представления о боевой романтике.
Вместо неё мы увидели суровую, беспощадную реальность и стали привыкать к ней, как рядовые солдаты. От журналиста требовалось не только умение хорошо писать, зажигать своим словом душу бойца, но и все волевые качества, необходимые воину: мужество, стойкость, выносливость. Без этого ни один корреспондент не смог бы справиться с возложенными на него обязанностями. Интересный и поучительный материал можно сделать только побывав в передовых подразделениях, в окопах среди героев боёв.»
Новый Оскол. Военно-фронтовые корреспонденты
Как-то раз Борис Мясников решил написать очерк об отважном пулемётчике Романове, о котором ему рассказали в политотделе армии. Он добрался в батальон Щитикова, отыскал пулемётчика и просидел в окопе с утра до вечера.
Мясников наблюдал, как храбрец во время боя отражал яростный натиск врага. Рискуя жизнью, журналист в горячий момент схватки помогал Романову, а когда пулемётчика ранило в плечо, взялся за рукоятки «Максима» и продолжал вести огонь по фашистам. Вечером всё утихло. Мясников собирался уходить. «Вы, товарищ командир, не из штаба батальона?» – спросил его пулемётчик. «Нет, я корреспондент армейской газеты». «Вот оно что!» – удивился солдат, – «А я не догадался… Значит, вы для того и расспрашивали меня, чтобы потом в газету написать?»
Через три дня «Боевой натиск» вышел с прекрасным очерком на всю вторую полосу под названием «Родная земля силы придаёт». Иллюстрации к нему сделал художник Клюжев.
«Вот так надо писать», – сказал редактор Яхлаков. Взыскательный и требовательный, он искренне радовался всегда творческим удачам журналистов.
Редакция «Боевого натиска»
Однажды, в июле 1942 года, почти все корреспонденты задержались в частях нашей вновь пополненной 21-ой армии. Они заняли оборону между городом Серафимовичем и станицей Клетской. Газета стала задыхаться без материалов с передовой.
Редакция находилась в станице Арчединской. Секретарь редакции каждое утро рылся в папках, но подходящих статей не находил. И вдруг первым появляется Леонид Кацнельсон. «Выручай, брат», – встретил его секретарь. – «Докладывай, что привёз и немедленно пиши». «В номер?» «Да, в сегодняшний. К трём часам я должен сдать в набор».
К назначенному сроку он сдал секретарю несколько авторских статей, мелких информационных заметок и своё стихотворение. 21 июля «Боевой натиск» вышел в свет с материалами, «пахнущими порохом», и страстным стихотворением Кацнельсона, которое было помещено на первой полосе. В нём поэт-журналист призывал воинов отстаивать Дон до последней капли крови:
Товарищ, мы стали у тихого Дона
Живой человечьей стеной.
Кубанские степи за нашим кордоном,
Сады молодые в убранстве зелёном,
И Волга за нашей спиной…
Товарищ, настала минута такая:
Умри, но не дрогни и стой!
Декабрь 1943 года, корреспонденты
Кто знает, может быть, этот пламенный призыв дошёл и до тех шестнадцати героев-гвардейцев, которые через два дня во главе с нашим земляком-куйбышевцем младшим лейтенантом Кочетковым совершили на берегах Дона свой бессмертный подвиг: обороняя высоту, они погибли все до единого в неравной схватке с фашистскими танками, но с занимаемого рубежа не отступили ни на шаг. Об этом подвиге узнала потом вся страна, о нём сообщалось в сводке Совинформбюро, о нём писала «Правда». Кацнельсон мог гордиться: в кармане у Кочеткова вместе с комсомольским билетом была обнаружена и вырезка с его стихотворением. Кочетков поступил так, как сказано в последней строке этого стихотворения: «Умри, но не дрогни и стой!»
И сам Кацнельсон погиб так же геройски, как погиб Кочетков. Он был уже редактором дивизионной газеты. Это произошло в дни нашего наступления. Как всегда, Леонид был в самом пекле – он всё хотел видеть своими глазами.
Погиб он уже в самом конце войны – в боях на 1-ом Прибалтийском фронте.
Журналисты на войне…
Это о них в песне военных корреспондентов сказаны такие слова:
От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы не скитались мы в пыли.
С лейкой и с блокнотом,
А то и с пулемётом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.
Они в числе первых врывались в города, первыми описывали события по горячим следам, оставляя содержание своих материалов таким, каким оно было, с их тогдашним видением и мироощущением, не переосмысливая его и не приспосабливая к нынешнему пониманию войны. Именно таким был и фотокорреспондент армейской газеты «Боевой натиск» гвардии капитан Николай Фёдорович Фиников, который ещё с 1937 года работал в газете «Красноармеец» ПриВО, рождённый в 1908 году в Самаре в многодетной семье. Родители рано умерли. В начале двадцатых годов он около трёх лет был в детском доме вместе с младшим братом Владимиром. Хорошую рабочую закалку и профессию получил в Самарской киностудии документальных фильмов, будучи ассистентом кинооператора около пяти лет, вплоть до начала службы в 26-ом погранотряде с 1930 года. На киностудии он начал заниматься фотографией, печатался в местных газетах, журнале «Советское фото».
В своих фотокадрах фронтовик запечатлел гигантские масштабы сражений, народный героизм, величие Победы, добытой в этой нечеловечески тяжёлой войне Красной Армией и советским народом.
Сделать такие фотокадры можно было только находясь непосредственно на передовой. В его архиве немало снимков, на которых запечатлён фронтовой быт и отдых солдат и офицеров.
Николай Фиников
Газета выпускалась ежедневно и доставлялась до каждого воинского подразделения вплоть до взвода. За годы войны вышло свыше 1000 номеров «Боевого натиска».
Несколько более, чем трёхлетний стаж работы в одной армейской газете позволял коллегам моего отца называть его фотолетописцем своей армии.
Я далее буду говорить о тех армейских журналистских буднях, в которых были очень серьёзные трудности и опасности для жизни, радости малых и больших побед, творческие удачи и приятные встречи с товарищами и друзьями, горести разлук и тяжелейшие переживания потерь близких людей. Мне это представляется таким явным в настоящее время, как будто я тоже был там вместе с ними. А объяснить это я могу тем, что за последние десять лет после ухода с работы на пенсию, я увлёкся разбором архивных материалов папы, и в первую очередь того, что связано с войной.
В начале, это было очень большое количество фотографий с его личным описанием тех событий, которые запечатлены на них, участников их, место и время действий, и что очень ценно, это его отношение и оценка запечатлённого на этих фото. Одновременно встречались сохранившиеся с времён войны целые газеты и множество вырезок из газет, различные удостоверения, отзывы, характеристики, наградные материалы, письма.
На переднем плане вывозка тяжелораненых бойцов. В фуражках впереди редактор «Боевого натиска» В. Бобылёв, за ним военно-фронтовой корреспондент газеты «Красная звезда» подполковник А. Сурков
«Всё дальше и дальше уходят в прошлое суровые годы войны. И всё же у нас, участников войны, навсегда останутся в сердце метки, стереть которые не дано никакой силе. Но, пожалуй, самым обыденным и всегда неожиданным было одно: смерть. Она вырывала свои жертвы из рядов живых без разбора, без спроса: ударил снаряд, упала бомба, прострочила воздух пулемётная очередь – и нет человека, товарища, друга… Только тот, кто был на фронте, знает, что такое потеря близких, с которыми ел солдатскую кашу из одного котелка и хлебал горе из одной чаши» – так писал в одной из своих статей через 20 лет после войны гвардии майор в отставке Григорий Тертышник.
И далее: «Рядом, локоть к локтю, прошли мы, куйбышевские журналисты, самый трудный путь первых лет войны. Едва успела выкатиться наша колонна на земляную дамбу, перегородившую речушку Проню, как над нами невесть откуда появились брюхатые «юнкерсы» и, снизившись, сбросили свой бомбовый груз. Лихорадочно вздрогнула дремавшая речушка, к небу взметнулись чёрно-коричневые столбы пыли и дыма. В начале мы разбежались кто куда, подальше от машин, от дамбы, а когда кончилась бомбёжка – собрались на дороге и, как ошалелые, с неестественными улыбками, молча смотрели друг на друга, не зная, что говорить. «Меня, знаете, как щепку подбросило взрывной волной», – начал было делиться своими ощущениями оптимист Саша Астафьев, искусный газетный репортёр, но тут же осёкся.
Никто из нас не подозревал, что молча стоявший рядом с нами Александр Макаров ранен. Он не жаловался, не говорил об этом. И только, когда мы увидели, что у него на пояснице сквозь гимнастёрку просачивается кровь, он сказал: «Не обращайте внимания, друзья. Сущий пустяк – кошка лапой царапнула». Между тем, как оказалось, рана была серьёзная и коварная: осколок бомбы засел в опасном соседстве с позвоночником.
– Вам, Макаров, надо в госпиталь, – не приказал, а дружески посоветовал редактор. – И немедленно. Этим шутить нельзя.
Макаров тревожно взглянул на Яхлакова:
– Нет, Пётр Прокофьевич, не нужен мне госпиталь. К тому же ранение ерундовое. Хожу, дышу, вижу, сердце бьётся – чего же больше? Воевать надо!..
Ни советы редактора, ни уговоры друзей не помогли: Макаров остался с нами, хотя уже и прихрамывал. Позже, когда мы попадали в опасные переплёты, когда выходили из окружения, он, счастливый тем, что находился среди своих, куйбышевцев, чистосердечно и горячо признавался:
– Без вас, побратимы, меня бы тоска заела. А вот, с вами, и умереть не страшно. Но прежде, чем умру, я должен отквитать фашистской сволочи. Не за себя – за Русь.
Когда мы очутились в окружении – а это было, пожалуй, самое трудное испытание за всю войну, – Макаров вёл себя как настоящий солдат, готовый в любую минут вступить в неравную схватку с врагом. Мы шли на восток ночами, ориентируясь по звёздам. Шли с оружием. У каждого – винтовка, наган, а у некоторых ещё и гранаты. Макаров нёс ручной пулемёт. Голодный, измождённый, он еле двигался. Горюнов предложил нести пулемёт поочерёдно. Мы согласились, но Макаров отказался наотрез. В редакции армейской газеты Макаров продолжал работать и после выхода из окружения. Писал он дни и ночи, в любых условиях. Но его физические силы заметно таяли: рана, полученная на Проне, исподволь подтачивала здоровье, всё настойчивее напоминала о себе. Макаров сильно похудел, лицо стало восковым, глаза поблекли. Но о госпитале он и слышать не хотел. Его упорство было поразительным. Однако, всякое упорство имеет предел. Когда Александр Дмитриевич Макаров, сгорбленный, поникший, не мог уже ходить без помощи палки, он понял: госпитальной койки не миновать. И сдался. Уезжая от нас, сказал на прощанье:
– Ждите, друзья. Я вернусь. Обязательно вернусь!»
В одном из послевоенных рассказов писатель Иван Горюнов вспоминает: «С Сашей Макаровым у меня связано немало страниц жизни. Как забудешь газету «Стальной конь» политотдела Кандабулакской МТС… Меня назначают редактором. И Саша со мной. На салазках везём рулон бумаги на станцию. В вагоне под колёсный стук строим большие творческие планы, мечтаем о романах и повестях на деревенскую тему. Но работа в городе захватила и отодвинула мечты. Надо было выезжать в трудные колхозы и на месте выпускать листовки. И выезжали… А как остры и изобретательны были Сашины фельетоны «И ещё кланяюсь!..» И вот война. Мы снова вместе – в армейской газете «Боевой натиск»… В последний раз стоим с ним на площади села Грайворон, что неподалёку от Белгорода. Должен подойти санитарный автобус и забрать раненого. За плечами Саши жиденький вещевой мешок. Стоит раненый и от волнения подёргивает плечами. Убеждаем друг друга, что непременно увидимся, а сами никак не можем сдержать слёз. Подходит автобус. Обнимаемся, целуемся.
Вскоре от его жены Нины пришло письмо: «Саша умер от заражения крови в Астраханском госпитале…» И снова давит на сердце тяжёлая горечь утрат – вот и сын Марат погиб…»
Иван Григорьевич Горюнов – крестьянский сын из волжского села Пискалы. Безусым пареньком, когда в селе его ещё называли Ванька Горюн, вступил он добровольно в Красную Армию, грудью встал на защиту революции от врагов.
Ни Александр Макаров, ни Леонид Кацнельсон не дошли до фашистской столицы. Но свою тропу до Берлина проложили и они. По ней дошли другие.
Дошли те, кто остался в живых.
Очень метко сказано знаменитым советским поэтом военным корреспондентом Константином Симоновым:
Жив ты или помер –
Главное, чтоб в номер
Материал успел ты передать.
(Продолжение следует)