«Заходишь в метро с ребенком на руках, и тебе никто не уступит место. Сидят самые разные люди. Это относительно устроенный, хотя и нервный, московский класс. Если ребенок ведет себя спокойно, тебе всё равно. Но если он начинает капризничать, пытаться слезть, снимать обувь, всё начинает плыть, на лице появляется глупая улыбка, и в голове кружатся обрывки мыслей… Когда Анфиса была беременна, если в вагоне есть кавказец, то это почти стопроцентная вероятность, что ей уступят место. А если нет, тогда 10-15%. Может быть, у нее было не очень заметно, но кавказцы почему-то замечали…»
«...молодой чувачок жестко толкнул беременную девушку в метро за то, что она вошла в вагон раньше его. Остальные мужчины вокруг промолчали, опустив глаза».
Мне нет дела ни до кого, кроме себя
– Социальные сети полны восхищенными историями про кавказцев, которые уступают место в метро. Их противопоставляют зажравшимся москвичам. Попробуй попроси молодого парня повторить подвиг, гарантированно услышишь: «Не буду ничего уступать, я усталый с работы еду, у меня тоже ножки болят». Изменение мужского поведения вроде бы не связано с запросами социума. Может, виной всему феминизм и равенство всех перед всеми?
– Не уступить место беременной, тем более толкнуть ее – это просто дичь, а не феминизм. Это вопрос воспитанности конкретного мужчины, трусости окружающих, неумения замечать друг друга.
Сфокусированность на себе и внегендерное жлобство – это одно, а дискурс «и мальчики тоже имеют право плакать» – это совсем другое. Это та самая «доминирующая» маскулинность за вычетом общественных нормативов.
Это брутальность, некогда ограниченная этикетом, доведенная ныне до абсолюта: «Врагов буду мучить, над подчиненными издеваться, ведь я главный, но над женщинами нельзя – кодекс чести запрещает. Но если женщина – жена, а дети – мои, то можно по башке шандарахнуть, если перестали слушаться».
И все-таки ваши примеры, на мой взгляд, не относятся к гендерному контексту. Скорее это откат от советской принудительной социальности и идеи «мы одна семья» в сторону атомизации: «Мне нет дела ни до кого, кроме себя».
Уверен, это временное явление. Человеку с самим собой однажды становится скучно. Мы уже наблюдаем движение в сторону создания сообществ, в которых принято обращать друг на друга внимание. Мне кажется, скоро такое «немужское» поведение будет регулироваться не внешним порицанием, как было в СССР, а привычкой обращать внимание друг на друга. Обращать внимание – это же не следование правилам благородства, это естественное человеческое желание помочь тому, кто оказался в сложной ситуации, будь то инвалид-мужчина или хрупкая женщина с чемоданом. Пока, и это факт, чувствительность навстречу тому, кому тяжелее, у многих людей заблокирована.
«В моей карте мира «мужчины» (вне зависимости от возраста), которые сидят в общественном транспорте, когда рядом стоят женщины – инфантильные и не созревшие личности, в общем, никак не мужчины. Потому что мужчина (повзрослевший психологически и эмоционально) уважает себя и окружающих. Он просто не может себе позволить сесть, если женщина стоит рядом. Его уважение к себе не может ему этого позволить».
«…мне по жизни встречаются одни инфантильные мужчины, маменькины сынки. Устала».
– Многие женщины считают, что нежелание заводить семью и заботиться о детях, быть добытчиками, занятия собой и своей внешностью, своими переживаниями и вот это «ах, я тоже устал» – форма инфантилизма. Это признак перемен в мужской психологии?
– Вы озвучиваете один из двух древних способов определения мужественности. Первый из них: «Ты мужчина, поскольку ты не женщина». Чем больше в тебе женского, тем меньше ты мужчина. «Не плачь, ты ведешь себя как девчонка», «Не занимайся внешностью, иначе ты похож на бабу». Все «женское» маркируется как неприемлемое, идиотское, стыдное для настоящего мужика.
От женщин обязательно нужно отличаться, и такое примитивное описание, особенно в логике брутальной маскулинности, до сих пор живуче. Но такая инструкция упрощает реальность, ведь недостаточно для хорошего понимания жирафа сказать: «Жираф – это такое животное, которое не слон». Или: «Квадрат – это такая фигура, которая не круг». Ну, хорошо, мужчина – это не женщина, а дальше что? Похоже, мы только в XXI веке имеем возможность взглянуть на мужское как на что-то самостоятельное, а не просто как на «контр-женское».
И вот второй упрек, второе противопоставление: «Мужчина – это тот, кто не похож на ребенка». Чем больше похож, тем меньше мужчина. И это также упрощающая реальность и исторически живучая конструкция. Если женщины недовольны, сердятся, не получают того, что хотят, они часто бьют именно в этот архаичный стереотип: «Да ты не мужик, потому что ты как ребенок». При этом женщинам нравятся некоторые «детские» признаки у мужчин: игривость, веселость, юмор, авантюрность, та же агрессивность. В общем, для отношений лучше этот упрек распаковывать.
Не «он – инфантильный», а «он не делает того, что мне бы понравилось».
И тогда можно попросить напрямую, чего действительно хочешь. Женщины предпочитают уколоть, уязвить, унизить осуждающим «да ты инфантильный», потому что это простейший манипулятивный прием: «Я мама – ты ребенок», «Я решаю, кто достоин называться мужчиной». В этом смысле женщины вносят свой вклад в потерю уважения в паре, создавая условия для детско-родительских, а не супружеских отношений. Мужчине в этой ситуации тоже есть куда расти: хорошо бы научиться в своих выборах руководствоваться не только желанием угодить женщине, но и еще чем-нибудь.
В традиционных обществах было проще
– Почему мужчины вдруг стали так внимательны и бережны к себе: маникюр, психолог, косички из бород? Зачем это тем, от кого ждут брутальности?
Петр Дмитриевский
– Мужчина вообще живет в плотной сетке ожиданий. Все, кому не лень, рассказывают ему, что он должен хотеть и в каком случае его будут считать настоящим мужиком. «Не будешь дарить цветы и носить на руках, мужчиной считать не буду», – говорят патриархально-ориентированные женщины. «Не помогаешь мне в воспитании детей – не мужик», – сообщают женщины, настроенные феминистически. «Играй со мной с утра до ночи!» – настойчиво требуют дети. «Пока не уничтожишь врага или посвятишь всего себя благу Родины – ты не мужик», – транслирует государство. «Будем уважать, если станешь конкурентен и будешь продвигаться по карьерной лестнице», – звучит от представителей коммерческих структур. «Ты мужик, только если отрастил бороду, потому что именно в бороде вся мужская сила», – вещают разного рода эзотерики. «Мужчина – это тот, кто мечтает о полноприводном внедорожнике» и так далее. Ожиданий много, внешних экспертов, определяющих, каким должен быть мужчина, еще больше.
С одной стороны, это мешает самоопределению. В потоке требований нащупать себя сложно. С другой – социальные ожидания дают некий каркас. Не всегда человеку так уж хочется проводить работу по обнаружению себя. Кому-то лучше сориентироваться на более-менее ясные требования извне и следовать им.
Брутальная (еще ее называют «гегемонная», «доминирующая») маскулинность в нынешнее мирное время оказывается реже уместной даже эволюционно. Право на законное насилие мы передали государству. Если что случилось, можно позвать полицию (и здесь «гегемонная маскулинность» вполне применима). Преступность снижается, это общемировой тренд. Развитые страны уже реже бряцают оружием. Для того, чтобы быть преуспевающим программистом, изобретающим дрон, который разбомбит нефтеперерабатывающий завод неприятеля, необязательно умение ковырять копьем тело врага.
Кроме того, до недавнего времени мужчины тусовались в гаражах вокруг карбюраторов. Но сфера услуг так развилась, что чинить самому больше ничего не нужно. А потребность в мужских клубах и сообществах осталась.
Мужчины ищут «темы», вокруг которых можно собираться, и собираются «вокруг бороды».
С другой стороны, когда люди не воюют, они играют и творят. Внешность – это пространство игры и возможность быть творческим. Если у женщин хорошо получалось делать это во все времена, то теперь в этом перестали себе отказывать и мужчины.
Еще недавно мегаполис был огромным офисом, жители которого в основном работали, делая перерыв на сон. Последние десятилетия концепция города меняется. Он становится не офисом, а «вечеринкой», участники которой иногда вынуждены делать перерыв на сон и работу. Соответственно, если вы живете в режиме вечеринки, повышается ценность вашего карнавального костюма и внешнего вида, «лука». Вдали от мегаполиса ситуация, конечно, меняется: там мужчина больше работает, и у него меньше времени плести косички. Чем менее благополучная экономическая ситуация, тем менее уместны творчество и игра.
Функция охранника и кормильца с мужчин снята
– Но брутальность – это природная данность. Мускулатура у мужчин развитее, чем у женщин. Есть ощущение, что современные мужчины этим пренебрегают.
– Воинственная маскулинность и в прошлом не была единственным видом маскулинности. Наравне с мужчинами-воинами всегда были мужчины-философы, жрецы, скоморохи. Поэты соседствовали с ремесленниками, Илья Муромец с Иванушкой-дурачком, добряком, пожалевшим зайчика, рыбку и птичку. Простите, но и Христос противопоставляет Себя этой маскулинности, въезжая в Иерусалим на ослике, а не на коне, что фактически высмеивало «доминирующую» мужественность.
И во всех отношениях брутальные викинги тоже посвящали время уходу за бородой. А косички им как раз были нужны для того, чтобы борода не мешалась в бою. Так что внимание к внешности не так уж несовместимо с доминирующей маскулинностью.
– Так образ мужчины и самовосприятие как-то трансформировались или это лишь кажется?
– Меняется отношение к нормам. Образы и традиции не являются сегодня объективной реальностью, а становятся культурной конструкцией. Конечно, это привносит большую растерянность в нашу жизнь. Под сомнение поставлено вообще все. Этот процесс начался довольно давно. В силу изменений установок и проблем в вооруженных силах, в семьях стало принято пристроить мальчиков в вузы, чтобы юноша не попал в армию. Позже Шнур высмеял и офисный вид маскулинности: «Тебе повезло, ты не такой, как все – ты работаешь в офисе». А в годы перестройки работающий в офисе, продвигающийся по карьерной лестнице мужчина понимал, что это то, за что он по-настоящему может уважать себя, да и окружающие разделяли его позицию.
Конкурентоспособность, успешность мужчины в современной России определяется вроде бы тем, насколько серьезное положение он занял в полугосударственной сырьевой корпорации. Но и это неоднозначно. Репутация структуры тоже имеет значение, растет запрос на справедливость, быть частью коррупционной системы становится как-то стыдно. И что мы имеем на выходе, когда буквально все поставлено под сомнение? У мужчин нет четких маршрутов, способов и алгоритмов, приводящих к самоуважению.
Мужчины вынуждены искать свою идентичность, составляя собственную мозаику смыслов. Это интересно, конечно, но иногда требует психотерапевтической помощи. Уже бывает недостаточно услышать от отца: «Настоящий мужчина должен…» Мужчины вынуждены разбираться, где стоит идти наперекор стереотипам и требованиям, как создавать систему авторитетов, как подвергать ее сомнению. Это сложные навыки. Может быть, поэтому у психологов работы прибавилось, а количество клиентов-мужчин возросло.
– Сильный, могучий, пусть глуповатый и страшноватый Шрек из мультфильма тоже продукт современной культуры. Невозможно выбить из головы стереотипы, которые продолжают навязываться.
– Культурой транслируются две противоречащие друг другу идеи. Одна – про физическую мощь. Она тянется с тех древних времен, когда мужчины постоянно подвергались опасности и много воевали, а женщины сидели дома. Чтобы вывести даму в свет, нужно было иметь возможность ее защитить. Не так важно, насколько ты симпатичен, главное, способен ли постоять за женщину перед хулиганами или нашествием иноплеменников. Агрессивность, целеустремленность, владение телом вполне пригождается мужчинам и в наше время.
Вторая идея возникла теперь в свете феминистического разворота. Женщина может сама себя защитить (позовет полицию), содержать (получить хорошее образование, сделать карьеру), сесть за руль автомобиля и доехать до работы (в охране не нуждается). Выходит, функция охранника и кормильца с мужчин снята. Спрашивается, зачем тогда он нужен? Ответ: с мужчиной должно быть хорошо, интересно! Но для этого он обязан быть эмпатичным, добрым, чутким… Согласитесь, это совсем иной полюс маскулинности.
Брутальная маскулинность предполагает не очень высокую чувствительность к себе, умение ненавидеть врага. Если мне завтра умирать в бою, то лучше бы чувств не иметь, иначе я от ужаса впаду в истерику. Но если хотят, чтобы я был чутким, то от меня ждут иного продукта, чем бесстрашие и агрессивность. Эмпатичность, душевность, чувствительность не очень вписывается в брутальную маскулинность. Возможно ли сочетать одно с другим – вот это большой вопрос.
В зоопарк с детьми или на акафист?
– Геймерство и даже волонтерство мужчин, например, в спасотрядах «Лиза Алерт» многие трактуют как уход от реальности и бытовухи. С точки зрения психолога, играть в компьютерные игры, когда тебе под пятьдесят, уезжать на поиски пропавших детей, когда у тебя полон дом собственных, которые не меньше нуждаются во внимании и заботе – это маркер каких-то психологических проблем, это форма инфантилизма?
– Сегодня популярно привлекать психологов для диагностики. Удобно же про запас иметь: «А психолог сказал, что это не нормально». Можно этим экспертным мнением в нужный момент треснуть оппонента. На смену архаичным установкам «не купил шубу – не мужик» приходят более изящные виды «оружия»: «Не соответствуешь мнению психологов – не мужик».
Тут еще есть один классический женский трюк. Говоря «ты уходишь от реальности», они имеют в виду «ты отдаляешься от меня», «ты не интересуешься мной», подразумевая, что женщина – это и есть самая центральная реальность.
Иногда мужчина изначально не очень заточен на близкие отношения. Он на самом деле (а не потому что психологически нездоров) страстно увлечен наукой, творчеством, общественной деятельностью. Женщине с таким мужчиной, конечно, иногда бывает довольно одиноко. Но некоторым и небольшого контакта бывает достаточно. Тем более, что увлеченные мужчины, как правило, очень привлекательны.
Но в вашем вопросе есть и то, с чем я могу согласиться. Близкие отношения – довольно сложная практика. В ней необходимо много и активно развивать психические компетенции: быть великодушным, выдерживать гнев и разочарование, мочь быть замеченным другим человеком, уметь принимать любовь… Всего этого можно избежать разными способами, которые точно нельзя оценивать категориями «нормально/ненормально». Правильнее говорить о том, кому, что и почему удобнее в этой паре. И тогда дела на стороне становятся способом регулировать дистанцию в паре.
Один, например, избегая близких отношений, уходит в науку. Сидит в лаборатории, ищет вакцину против СПИДа, приносит пользу человечеству. Может, не общается с детьми и женой, зато ему после смерти памятник поставят или Нобелевку дадут. Социумом это приветствуется. Такое поведение маркируется как хорошее и правильное.
А есть социально осуждаемые способы ухода от контакта – наркомания. «Фу, – говорят окружающие, – это очень плохо, так нельзя». Есть промежуточные. Часть социума, например, называет волонтерство в «Лиза Алерт», сиротском приюте или доме престарелых геройством, другая часть, наоборот, осуждает «героя» за пренебрежение к жизни семьи.
Детей нашли, сирот утешили, стариков покормили – человек принял участие в важном деле. Это похоже на успех от научной деятельности или подвиг Толстого по написанию «Войны и мира». Можно сказать, что великие ученые, художники и писатели, действительно, в своем творчестве «уходили от реальности», если считать реальностью поездку с детьми и женой в парк аттракционов, то есть область, важную и интересную женщине, которую она хотела бы разделить с супругом.
А если человек молится с утра до вечера? Это аскетический подвиг или уход от реальности? Если в то время, пока мужчина читает акафист, женщина едет в зоопарк с детьми одна, то это считается пренебрежением семейными делами? Или это духовный героизм?
Здесь куда больше сочувствия вызывает то, что у большинства женщин на этом «рынке» альтернатив оказывается недостаточно инструментов для привлечения внимания. «Смотри, я прикольная», – говорит женщина. «Бесспорно, хороша, – дает понять ей мужчина, – но волонтерство, компьютерная игра, лаборатория с реактивами, футбол, рыбалка, война в горячей точке и акафист в разы прикольнее». Здесь интересно разобраться, почему в паре возникает дефицит стремления друг к дружке. Что происходит с каждым из них и с их отношениями? Почему мужчина не хочет приближаться к супруге, предпочитая науку, наркотики, геймерство или молитву. То есть выход не в том, чтобы навесить ярлык: этот мужчина психически нормальный, а тот – ненормальный, этот мужественный, а тот – инфантильный.
Вообще, психопатологизировать мужчин не самый верный ход. Нам кажется, что если с ними будет все в порядке, тут же наступит вселенское счастье.
Происходящее в паре – всегда вклад обоих. Тут можно долго говорить о нашем выборе. Почему мы выбираем тех, у кого сложности с контактом? Почему когда-то сочли, что именно такой «инфантильный» человек нам подходит? Как и чем я привлекаю мужчин? Что нас объединяет, какие наши общие цели? В какой момент в нашей паре стало снижаться стремление друг ко другу? И это уже будет более сложный и интересный разговор, точно не про инфантилизм современных мужчин.
Если говорить об отношениях в паре, то в них должен действовать «эффект аккордеона». Иногда хочется побыть вместе, иногда в отношениях с самим собой и миром. В зрелых парах всегда есть место и тому и другому. «Хочу с тобой», «хочу без тебя» – вовсе не значит, что пара проблемная и себя исчерпала. Это признак здоровых отношений, ведь и аккордеону, чтобы издавать звук, нужно смыкать и размыкать меха.
В психологии существует еще и понятие «контрзависимость». В отличие от условно «зависимых», которым трудно «отлипать» от партнера, быть в одиночестве, «контрзависимому», наоборот, страшно приближаться к другому. Тогда он старается держать партнера на расстоянии. В этом случае внешние занятия могут быть не так уж интересны сами по себе, но являться помощниками в регулировании удобной дистанции с супругой. «Сегодня я не буду с тобой (не признаюсь, что хочу побыть с самим собой), потому что у меня супергероический проект по поиску детей или суперважный проект на работе». Человек может не осознавать это, но использовать внешние объекты как аргументы в пользу увеличения дистанции.
Наконец, последнее. Для мужчин помимо отношений всегда существует пространство смыслов. В мужчине живет непреодолимое желание что-то в этом мире разобрать, узнать, улучшить и изменить. И тогда он ищет способ реализоваться как «улучшитель мира», исследователь, путешественник, человек, бросающий вызов обстоятельствам. В этот момент ему нужно отвернуться от семьи и прогулок в парк аттракционов, чтобы обратиться к этим смыслам. В этом, кстати, есть и педагогическая польза. Видя, как отец идет изобретать новый вид двигателя, искать пропавших детей, заботиться о стариках, ремонтировать автомобиль соседу, вдохновляться рекой, лесом и рыбалкой, сын или дочь понимает, что помимо семьи, каши и игры у папы есть нечто, чем он дорожит. И это нечто находится вне дома. А значит, мир является чем-то интересным, увлекательным, требующим нашего соучастия. Если это дело у мужчины есть, то это его вклад в воспитание детей. А еще – напоминание женщине, которая часто увязает в материнстве, что она тоже может хотеть что-то в этом мире поддерживать и узнавать.
– Хотят ли мужчины сегодня быть главными: на работе, в семье, в паре, то есть рядом с женщиной, которая сама себя защитит, накормит и о себе позаботится? Приходят ли к психологу с вопросом: не хочу, что мне делать?
– Мой опыт консультаций показывает, что конструкция «глава семьи» женщинами используется часто в манипулятивном ключе. Если ее распаковать, окажется, что, во-первых, «ты, мужчина, должен разделить и согласиться с моими ценностями и задачами», во-вторых, «обязан большую часть ответственности за их реализацию взять на себя». «Я считаю, что у нас должен быть хороший заработок, а сын – спортсменом. Ты должен согласиться со мной и заняться этим, потому что ты – глава семьи», – пример того, как мыслят некоторые женщины. Но если женщина хочет следовать за мужчиной, то ей необходимо доверять ему в его ценностях. И это страшно.
Представьте, что ценностью окажется горизонтальное положение с пивом перед телевизором. «Нет, это не глава семьи, – воскликнет женщина. – Это лодырь!» То есть вопрос не в том, кто главный в семье или паре. Куда важнее согласование целей, договоренности, надежность обоих партнеров и способы поддержки друг друга с учетом ценностей и задач каждого в отдельности и пары как целого.
Активные, физически крепкие мужчины, хорошо владеющие своим телом, были и остаются привлекательными. Им завидуют и их уважают мужчины. На них реагируют восхищением и особого рода страхом (связанным с телесным влечением) женщины. Примерами для подражания были и остаются пилоты лайнеров, капитаны кораблей, пожарные и мужчины-герои, проявившие смелость и самоотверженность в экстремальных ситуациях.
Одновременно с этим авторитарный способ выстраивания отношений сегодня дискредитирован. Если несколько десятилетий назад авторитарность и насилие считались чем-то естественным, теперь это в основном осуждается. Даже в России стали появляться законопроекты против насилия, вводятся в употребление термины «психологическое насилие», «абьюз»…
Пара, как коллектив, где есть жесткая власть и управление, перестает рассматриваться в качестве примера для подражания. Мейнстримом считаются те системы, в которых есть место компромиссу и взаимному вкладу, даже на уровне бизнеса.
Сегодня принято считать, что эффективные сообщества – не те, в которых есть жесткая иерархичность, но в которых существует слаженная выработка целей и ценностей и распределение ответственности. Мужчины приходят к психологу не с проблемой «не хочу быть главным», они спрашивают: «Как выстраивать отношения с женой и детьми, как справляться с различиями в паре, в каких ситуациях проявлять великодушие, чтобы это не было унижением, как настаивать, чтобы это не было насилием…»
Еще частыми темами становятся вопросы, не связанные с семейной жизнью: «За что я могу себя уважать?», «Что я по-настоящему люблю?» И здесь речь не только о престиже, одобрении за свою деятельность обществом, мамой, женой. Мужчинам бывает сложно отделить то, что любят, от того, что престижно или что делают, потому что им важно не проиграть.
Повторюсь, сегодня почти нет однозначных и готовых смыслов. Да, какие-то вещи не подлежат переосмыслению: борщ, например, все еще удобнее есть ложкой. Но количество вопросов «а почему это именно так устроено» чрезвычайно возросло. Так или иначе, эти вопросы относятся и к области человеческой психологии, потому что затрагивают область желаний, чувств, ценностей: «Правда ли хочу именно этого? Подходит ли это конкретно мне?»
До недавнего времени общество активно предлагало нам ценности, регламентировало их, требовало послушания – и это было удобно.
Раньше ты либо воин с мечом, либо священник с книгой, либо – крестьянин с плугом. Сегодня мы имеем пестроту, широкое пространство допустимого, главное, нам легко в этом запутаться. Человеку приходится тратиться на то, чтобы создавать свою компиляцию смыслов и целей. Жизнь реально усложнилась, но по-другому невозможно в постиндустриальном обществе.
– С одной стороны, инфантильные и не уступают место в метро, с другой – все чаще воюют с семьей. Почему?
– Требование брутальности, способности выигрывать в конкуренции остается актуальным, несмотря на многообразие запросов социума. При этом места для ее разворачивания не так много. Даже просто по законам математики не всем мужчинам удастся вскарабкаться на высоту карьерной лестницы. В мужчине остается много стыда и злости, которую некуда девать. Иногда мы ее можем направить на политическую деятельность, иногда – в поиск новых площадок для конкуренции. Иногда, к сожалению, желание побеждать переносится на семью. Мужчина сражается с женой и детьми, расходуя агрессивность, которая эволюционно адресована «печенегам» и «половцам».
Не стоит забывать про следы травматического опыта, например, опыта унижения в детстве. В человеке, пострадавшем от насилия, страдает самоуважение: «Как я могу дальше существовать, если со мной можно так обращаться?!» Энергия, которая капсулировалась в момент, когда человека унижали, во взрослом возрасте разряжается не самым лучшим способом. Обычно направляется на объект, который условно «плохо себя ведет». Это может быть как политический оппонент, так и член семьи. То есть культурный контекст часто соседствует с индивидуальным контекстом травматического опыта.
– «Если заболею/ потеряю руку или ногу/ потеряю работу и не смогу обеспечить семью/ жена изменит/ сын окажется пьяницей – я бы предпочел умереть». Почему фиаско так надламывает сильных мужчин, почему мужчины заранее умирают?
– Долгое время, благодаря социальным требованиям, мужская культура была в значительной степени суицидальной. Настоящий мужчина – воин. Значит, ему нужно вшить в сознание нежелание дорожить жизнью. В противном случае он станет сомневаться и может передумать идти в атаку: «лучше живой в оккупации, чем мертвый на своей земле». Идея о том, что жизнь хороша, а воевать стоило бы поменьше – очень женская. Плачут на войне женщины, они же цепляются за рукава уходящих на фронт…
Но сегодня мы живем во времена, когда идея «жизнь – это хорошо» все-таки превалирует. При этом имеет место рассинхронизация современных и архаичных культурных норм. Старые культурные программы пока еще работают. И тогда уход в алкоголь, чрезмерное погружение в науку, благотворительность и даже религиозность – иногда становится социально приемлемым мужским способом отторгнуть жизнь.
Мужчины за многие сотни лет приучены ее отторгать во имя доблести. Потихонечку ситуация меняется, мужчины начинают чувствовать вкус времени общения с женой и детьми, организации ремонта дома, строительства на даче, ухаживания за собственной бородой в конце концов. Это сложный процесс, но он происходит, если какая-то часть души мужчины все-таки хочет жить, рискует полюбить жизнь. Может быть, мы только сейчас получаем возможность исследовать, как это – любить жизнь по-мужски – не копируя женщин и не противопоставляясь им.
Мужчинам хуже, чем женщинам, дается переживание стыда. Мужчин, как правило, не обучают правильно переносить стыд. Позор для нас иногда страшнее, чем смерть. Эта идея щедро разлита в мужской культуре. У женщин схожая область стыда и боли иногда звучит в теме материнства и замужества. Но у вас как-то лучше получается справляться со стыдом, сохраняя жизнь: «Не вышла замуж, не родила – горько, но что ж поделать». Женщине не придет в голову по этому поводу умирать.
Стыд и самоуважение нередко становятся темой в работе с клиентами-мужчинами. Мужчине бывает важно услышать, что я уважаю его за то, как он обращается с собственной жизнью, за то, что он не бросает свое самочувствие на самотек, за то, что хочет разобраться в том, как он устроен. Для многих мужчин вообще большое открытие, что можно опираться не только на свои успехи, но и на то, что «я живой». Переживание с другим мужчиной радости, что мы живы, создает условия для того, чтобы клиент-мужчина мог двинуться дальше – обретать свои цели, потребности и исполнять намерения. Уже не из желания заслужить одобрение женщины или государства, а по велению собственного сердца.