Сам читаю, сам пою, сам кадило подаю!

Дорогие читатели, этот рассказ участвует в конкурсе. Кому достанется приз читательских симпатий — определяете вы: оставляйте комментарии в конце статьи. Присылайте нам и свои рассказы

Как едешь в деревню, где летом отдыхает наше семейство, на всем пути от Москвы и вдоль дороги, и немного в стороне стоит множество церквей. Раньше я их почти не замечал – часть была разрушена, часть перестроена. Просто удивительно, как их вдруг оказалось много – почти в каждой деревне на всем почти шестичасовом пути. Как грибы из бурого мха они вдруг вылупились из развалин. И пара попутных мест, где руины с березками на крыше так и остались руинами, теперь режут глаз гораздо больше – что-то, видимо, не так в этих местах, в людях. Нынче, когда эффект радостной новизны от повсеместного открытия церквей немного притупился, гораздо интереснее, когда удается, заглянуть за эти стены – то свежевыкрашенные, то облупившиеся, то кирпичные. Потому что Церковь – не стены, а то, что внутри. Вернее, те, кто внутри. Я хотел бы в этой статье рассказать о жизни одного из таких храмов, а вернее, о людях в нем, с которыми мне посчастливилось встретиться.  

Ближайшая к нашей даче церковь находится в селе Сабурово. – это либо час быстрой ходьбы через лес (вариант для взрослых и безлошадных, вроде меня), либо 18 км в объезд по асфальту . Село это примечательно, помимо прочего, тем, что на карте Рязанской области в Касимовском районе его не найти. Все, что есть вокруг – на карте имеется, даже изгиб речки Унжи, на котором село стоит, отображен на ней, а вот Сабурово – нет. Это одно из немногих окрестных сел, куда не ходит ни один автобус. И богомольцам, не имеющим машин, то есть большинству, приходится добираться пешком. Лучшее, на что можно надеяться — раз в день сойти у поворота на Сабурово. И все равно это километра два пешего хода.   Тем не менее, «несуществующее» село живо, а храм Успения Пресвятой Богородицы, стоящий в нем, продолжает собирать богомольцев из окрестных деревень.

Храм

История Успенского храма села Сабурово   примечательна.   В 18-м веке в здешнем крае существовало чугунно-литейное производство. Заводом владел Иван Баташов – младший сын знаменитого купеческого касимовского семейства.   Он и поставил в соседнем селе Ермолово каменный храм взамен стоявшего там деревянного. А деревянную церковь хозяйственный купец перевез в Сабурово. Деревянный храм конца 18 века гордо несет на себе табличку «охраняется государством»… этой табличкой охрана и исчерпывается.

А помощь государства бы не помешала: церковь-то деревянная, имеются сгнившие венцы, колокольня угрожающе кренится. Подниматься на нее страшновато, впрочем почти никто этого и не делает – звонаря нет (или почти нет – но об этом чуть ниже), почти нет и колоколов. Плачевно выглядят росписи 19-го века, выполненные в академической манере. В основном они представляют собой копии известных картин – есть репинское чудо Святителя Николая, есть «Марфа и Мария» Поленова. Но внимательнее вглядевшись в них, замечаешь, что часть из них написана будто какой-то непослушной рукой – фигуры непропорциональны, цвета грязные и от оригинала остается только композиция. А потом в разговоре с батюшкой случайно выясняется, что это грубые поновления советского периода. А что под ними? Это могут сказать только реставраторы, которых сабуровский храм вряд ли дождется.   В некоторых местах уже ничего не осталось от красочного слоя, да и штукатурка осыпается, видна обрешетка. Гниющие венцы грозят росписям полным исчезновением. Высокий барочный иконостас сильно потемнел от времени, а так хотелось бы увидеть его во всей красе, в обновленном виде.     

Приход…

Но я начал с того, что главное – не стены, а люди. Вот и сабуровская дряхлая церковь держится людьми. Людей этих немного – летом на службе в основном дачники, из Рязани, да из Москвы, ну и вечные бабушки… да нет, не вечные они, и осталось их немного. Глядя на сделанную лет восемь назад фотографию прихода, батюшка перечисляет тех, кто еще жив. Получается, половину уже отпели. Прихожан тут только провожают и провожают, по его словам. Кладбище вокруг церкви, хранящее прах людей, живших несколько веков назад, регулярно пополняется новыми холмиками. Кладбище это очень интересно, особенно старая часть, восемнадцатого века. Именно там, в окружении людей разных времен, хорошо понимается, что никто никуда не делся, как-то спокойно они там лежат и ждут воскресения. Не умерли, но почили. Живые ходят их навещать (ну, к забытым-то могилам никто, кажется не ходит – кроме нас, дачников – да еще почему-то куры забредают). Да, венчания-крещения и, само собой, отпевания происходят регулярно, и по воскресеньям к концу службы довольно много машин стоит на лужайке около церкви, но что с того – требы приходской жизни не заменят.

Сабуровские бабушки, несмотря на требования настоятеля, в процессе службы активно общаются (хотя при входе в храм висит множество переписанных от руки изречений святых, в которых говорится о недопустимости разговоров во время службы). На время проповеди многие выходят отдохнуть и уже на свежем воздухе обсудить виды на урожай и последние новости. Любят детей, непрестанно на всех малышей умиляясь и удивляясь молодым и семейным. Очень характерно для этого прихода мирное и терпеливое отношение к молодежи. Хотя порой местные девушки заходят поставить свечку в таких юбках, что в некоторых известных мне приходах не выйти бы им живыми… шучу, шучу. Просто в полупустом храме как нигде ценят каждого зашедшего, или хотя бы приближающегося к нему. Бабушки всегда стараются привести внуков, приезжающих погостить, а возраст внуков совершенно разный, от малышей, до молодых мам.

…И поп

Да, сабуровская церковь держится на бабушках – но в первую очередь, разумеется, на священнике, отце Андрее. И на его жене. Матушка Любовь вынужденно исполняет функции не только водителя старенькой «нивы», но и регента, и просфорницы, и пономаря. А после службы по возможности развозит бабушек по домам на той самой «ниве», пожертвованной благодетелями. Как хватает времени и сил? Не знаю, да и она, наверное, не знает. Выше я говорил, что звонаря почти нет. Так вот, матушка и звонарит, если можно так это назвать – главный колокол сабуровской колокольни сделан из…газового баллона, а бить в него нужно молотком. Служить приходится порой чуть ли не втроем, семейно: батюшкин сын Серафим помогает в алтаре, батюшка… ну, батюшка служит, само собой. Матушка вообще поет на всех службах, и хор у нее каждый раз разный – то свои (а это в основном   бабушки и дети), то приезжие, кто худо-бедно может петь, а то и одна или с дочкой   Лизой. Как-то на клиросе оказались двое певчих из одного московского храма с мощными оперными голосами. В деревне очень просили певчих остаться пожить и попеть еще и долго вспоминали потом. На всенощной мало кто бывает (бабушкам ходить далеко, тяжело, да и возвращаться страшно) – разве что дачники забредут. Но служба идет.

По воскресеньям «рабочий день» батюшки затягивается до вечера. Долгая служба (особенно, когда исповедников много), панихида, потом крещения, венчания. Некогда даже чаю попить. Батюшка, если успевает, прямо в храме что-то с чайком перекусит. Что на канун положили, то и поест. (А на канун в деревне принято приносить, в основном, хлеб, печенье и конфеты, поэтому этих продуктов в доме батюшки всегда с избытком. Да только детей одним печеньем не будешь кормить). В праздники, сразу после службы батюшка с матушкой обычно едут по окрестным деревням, в которых нет храмов, служить праздничный молебен. Домой возвращаются к вечеру. Народ в округе бедный, многие почти ничего не могут дать за исполнение треб. Матушка говорит, что часто на бензин, чтобы доехать куда-то на отпевание, освящение дома и т.д., тратится больше, чем могут люди дать.

На самом деле не так-то легко матушке с батюшкой жить в деревне. И дело не только в том, что денег нет или хозяйство вести трудно.   С этим все как-то устраивается. Слава Богу, семья не голодает, дрова есть, огород, козы…Гораздо труднее привыкнуть к тому, что все в деревне на виду. Бабушки народ хороший, только настроение у них часто меняется. Да и вообще деревенские жители очень любят обсудить своих соседей. А уж батюшка-то фигура видная, грех его не обсудить. К этому очень трудно привыкнуть, особенно людям интеллигентным, столичным. А матушка Люба москвичка, имеет высшее образование. Она какое-то время работала в Свято-Димитриевском сестричестве, в трапезной, была прихожанкой Димитриевского храма. И хотя в деревне батюшкина семья уже более 10-ти лет,   некоторые пассажи местных жителей продолжают впечатлять и удивлять. Но батюшка с матушкой смиряются, стараются не замечать таких вещей. Вспоминается, как-то после службы батюшка немного задержался с панихидой, с кем-то разговаривал. Одна из бабушек стояла рядом и что-то довольно громко и раздраженно бубнила по поводу того, что надо, мол, сначала отслужить, а потом разговаривать и т.д. Когда она уходила, батюшка очень ласково проводил ее, благословил на дорогу (неблизкую, между прочим), как будто и не заметил ее недовольства. Батюшка вообще очень любит своих   бабушек, говорит о них всегда хорошо, старается оправдать их недостатки. И многие, несмотря на деревенские сплетни, отвечают ему тем же. Одна из них, например, с самого начала помогает матушке по хозяйству, забирает к себе детей, когда матушке с батюшкой приходится ездить по требам. Она стала для батюшкиного семейства очень близким родным человеком, заменила детям родных бабушек, находящихся далеко от них.

Мир вокруг

Вот уже десять лет иерей Андрей Коврижных на приходе.   В наше время любому сельскому священнику нужно самому идти к людям – и батюшка все окрестные села старается «обходить дозором». Некогда в них во всех — в Щербатовке, в Квасьево, Малый и Большой Кусмор — стояли церкви. Все они были разрушены в годы гонений. А   ныне духовная жизнь постепенно возрождается. В Щербатовке Владыка Павел с собором касимовского духовенства освятил новый деревянный храм в честь Иверской иконы Божией Матери. Стоящий неподалеку на берегу Оки поселок Сосновка раньше назывался Монашка – до революции в нем была женская монашеская община. Теперь по благословению архиепископа Рязанского и Касимовского Павла начато строительство каменной часовни в честь Св.влмч.Георгия Победоносца. К участию в службах и требах батюшка старается привлекать по возможности всех проходящих (а в Сосновке мимо строящейся церкви проходит тропинка к пляжу) – дачников, местных подростков. Глядишь – какой-нибудь модный отрок уже кадило раздувает, а то и подпевает неумело. Сам отец Андрей   все время настаивает: не надо думать, что вот, мол, все прокисло и село гибнет…То есть, конечно, похоже на то, и все-таки церковь стоит – уж какая есть, из последних, может быть, сил – но жива и действует. Людей, людей не хватает. «Нам не так спонсор нужен, как псаломщик», — говорит батюшка. И тут же поправляется: «Нужен, нужен и благодетель!». Матушка вторит: «Напишите там, может, кто захочет к нам приехать псаломщиком? У нас церковный дом свободен…» Я молчу. Вспоминается Аввакумово: «До самыя смерти, Марковна». О.Андрей втолковывает мне: «Псаломщик, пономарь для службы – это все. Мотор. Нет пономаря – и службы нет».

Мотор

До недавнего времени мотор был – и еще какой! Получив назначение на сабуровский приход, молодой батюшка Андрей растерянно говорил Владыке Симону Рязанскому и Касимовскому (ныне на покое): «Владыка, я ведь службы не знаю, семинарского образования нет». На что Преосвященный отвечал: «Ничего, Бог поможет. Там одна такая бабушка живет – она службу знает, и тебя научит». И научила. Зовут ее Евдокия Сергеевна Государева.

«Вот про кого надо писать, — говорит батюшка, — это ж символ нашей церкви сабуровской. Знаешь, сколько она настоятелей пережила?» Он начинает считать, сбивается…, и мы едем на бывалой батюшкиной «ниве» знакомиться с «символом» в деревню Урдово.   Матушка Люба за рулем, ее шустрый сын Серафим держит потертую картонку с камилавкой, а батюшка ведет экскурсию: «Хорошие люди здесь живут. Есть артисты знаменитые. Владимир Ильин, например… хороший, верующий, простой такой. В этих местах снимали фильм «Мусульманин», смотрел?». Ну, вот и Урдово.

«Мир дому сему!» — возгласил, входя в дом, отец Андрей. «С миром принимаем», — радостно отвечает хозяйка. И вот мы сидим за блинами с вареньем, батюшкин Серафим отправлен за малиной, а батюшка наводит на разговор: как, да что… и посматривает на меня – слушай, мол. Я слушаю…

Евдокия Сергеевна, баба Дуня — редкий ныне, вымирающий тип народного книжника. «Как службу узнала? Дома у нас книжки были…, у мамы тетка была из старообрядцев, от нее книжки». Знает службу она назубок, до сих пор что может – дома вычитывает.   Но знает именно по книгам, то есть полностью, сокращать не может. Так всегда и читала, что не всем далеко нравилось. «Ты что, всегда все полностью читаешь? – поразился раз оказавшийся в Сабурово касимовский протоиерей, — умереть можно!»

  Евдокия Сергеевна с 1928 года, работала в колхозе, как все. А с 20 лет пела в церкви. «Псаломщик Иван Данилыч за руку меня вытащил на клирос… Я говорю: «Да я не знаю ничего, не умею». А он: «Отец Иван тебе велел», Так и встала на клирос, к старухам… Те ревновали сначала. А Иван Данилыч-то из Малого Кусмора каждый день на службу ходил – четыре километра». Вот так-то, на службе с 1948 по 1987. Это если считать без перерывов. Жила всю жизнь с мамой. Замуж не выходила, девица. Ей в монахини идти советовали. А она: «Какая из меня монашка? Просташка я, и все». В ветхой двухсотлетней церкви очень холодно бывало зимой на клиросе службу править. А выстаивала, многие, многие часы. И годы. И – как награда за многолетние труды – пришли болезни. С большим трудом уговорил ее новоназначенный отец Андрей придти к нему на помощь. Евдокия Сергеевна собралась с духом   — и пошла на церковное послушание. Сейчас ей уже полных семьдесят семь. Служить в храме, как раньше, уже не может – здоровье не позволяет, хотя о.Андрей с матушкой и рады были бы видеть ее на клиросе – трудно без «мотора». Но только бабе Дуне теперь, пожалуй, уже не под силу быть мотором. Теперь она – голос, живая память церкви, самовидец не столь еще давнего прошлого, непарадной истории церкви и страны. Евдокия Сергеевна помнит, например, те времена, когда над «попами» командовали староста и районный уполномоченный. Это теперь батюшка возмущается, слушая её рассказы: подумать только, священник никто, а староста – «кто»! Прихожане помнят и насмешки над верой, и доносы, и наглые кражи икон, о которых бесполезно и страшно было заявлять в милицию.

— Пойду на службу, а меня: «Эй, куда в церковь? В клуб давай!» — смеется Евдокия Сергеевна, вспоминая.  

— Клуба нет давно, а церковь Божия стоит! —   не выдерживает отец Андрей.

— Да… Ходить вот некому, — вздыхает она.

-Люди, люди нужны храму; а то как в поговорке: «Сам читаю, сам пою, сам кадило подаю!»

Отца Андрея знают, наверное, все в окрестных деревнях – знают, уважают, здороваются, когда там покрестить-повенчать – к нему. И покорно отслушают проповедь, которую, пользуясь случаем, сымпровизирует батюшка. Но – и все. Хотя о. Андрей уж как нельзя более доступен, общителен и открыт. В чем же дело? «может, время не пришло еще? А может, тут и моя вина?», — вслух размышляет батюшка.

На подходе к дому отца Андрея стоит одичавшая груша – прямо обсыпная. «Вон, смотри, — говорит он. – Вот он, наш народ деревенский. Видишь – видимо-невидимо… Но и незрелые же! Слушай, сними меня под этой грушей, тут мне самое место!» Я снимаю. До сих пор очень мне нравится этот снимок – отец Андрей, а вокруг груши висят – видимо-невидимо! Но и незрелые же…