Сергей Худиев
Недавно прошла 99-летняя годовщина Октябрьской Революции, и предвидя ее сотую годовщину, священник Георгий Кочетков выступил с предложением всенародного покаяния: “Мы можем признать необходимость и возможность соборной покаянной молитвы, вплоть до покаяния всего народа, прежде всего за преступления советского режима в отношении всех людей нашей страны. Хотя не только в XX веке было много разных преступлений, но это самое большое и поэтому самое страшное. В этом надо обязательно каяться всем и всерьез. Но к этому надо готовиться”.
Ряд других священнослужителей отнеслись к этому предложению сдержанно — в частности, подчеркнув, что покаяние должно носить личный характер. Не вступая в полемику и признавая свою правоту за всеми участниками обсуждения, я хотел бы поделиться некоторыми соображениями на эту тему.
Примеры всенародного покаяния и призывы к такому покаянию мы находим в Ветхом Завете, и это связано с тем, как на этом этапе истории спасения выглядят отношения людей с Богом. Завет с Богом заключают не отдельные лица, а народ как общность; благословения, которые должны явиться результатом соблюдения завета, как и проклятия, которые являются результатом его нарушения, носят определенно посюсторонний характер. В Пятикнижии ничего не говорится о вечном спасении отдельных личностей — говорится только о судьбе народа в целом.
Это коллективное и посюстороннее спасение от врагов, голода, бедствий, преобладает и у Пророков, хотя у них и появляется мотив личной, индивидуальной ответственности и даже (хотя и несколько глухо) личного бессмертия.
В этом контексте народные бедствия естественно воспринимались как кара за нарушение Завета, а избавление о них виделось на пути всенародного покаяния и возвращения к путям Божиим. При этом на вопрос “почему же другие народы, которые вовсе не чтут истинного Бога, не подвергаются таким бедам” был готовый ответ — “только вас признал Я из всех племен земли, потому и взыщу с вас за все беззакония ваши” (Ам.3:2).
Ветхозаветный Израиль призван к уникальным отношениям с Богом, на него возложена исключительная миссия, поэтому Бог не потерпит в своем народе, в людях Завета, того, что Он терпит в других. Христиане восприняли этот взгляд на историю. В эпоху, когда гражданское сообщество совпадало (или почти совпадало) с религиозным, народное покаяние, когда все жители того или иного города совершали молебны, крестные ходы, каялись в грехах и искали милости Божией, было вполне понятным. Люди средневековой Руси, как и люди Ветхого Завета, видели свою жизнь как полностью зависящую от Бога, видели в бедах проявление Его гнева, а в благоденствии — Его благословения.
Мы живем в обществе, где этот богоцентрический взгляд на историю утрачен, и никому не придет в голову считать, что такие-то бедствия произошли из-за того, что работодатели не заплатили гастарбайтерам и тем прогневили Бога. Люди вокруг нас не могут воспринимать свои беды как результат нарушения Завета — прежде всего, потому что они в таком Завете не пребывают.
Проецировать отношения Бога с Израилем на отношения Бога с Россией было бы неверно, поскольку у Израиля в Новом Завете есть свой аналог и свое продолжение — и это Церковь, а не та или иная нация.
Новый Завет провозглашает вечное, а не посюстороннее, и личное, а не национальное, спасение. Остается несомненным, что грех разрушителен в жизни обществ так же, как и в жизни отдельных людей. Иерусалим, который отвергает Христа, чтобы последовать за воинствующими патриотами и ввязаться в безнадежное восстание против римлян, подвергается именно коллективным и посюсторонним бедствиям. Однако центр проповеди Спасителя не здесь — Он говорит о жизни вечной и блаженной, в которую надлежит войти личным покаянием и верой.
Дают ли трагические события ХХ века почву для личного покаяния? Да, но не в отношении личной вины за эти события, а в отношении отказа от ряда заблуждений. Примерно как у человека спрашивают «отрицаешься ли мудрований языческих?». Отречение от мудрований диалектического материализма, например. Или, что ближе и понятнее, отречение от идеи, что невинных людей можно губить ради неких великих достижений и светлого будущего.
Покаяние — это ясно заявленный отказ от почитания Перуна, или Вотана, или Сталина, или Кали. Этот отказ не предполагает, что человек до этого совершал злодеяния — это о том, что человек имел некие ложные и противные правой вере воззрения, а потом от них отказался.
«Я разобрался и понял, что почитать одновременно НКВД и новомучеников не получится, и выбрал новомучеников». Но это — личный выбор, который является результатом глубоко личного духовного развития.
И что очень важно, покаяние является отзывом на Благую Весть. Люди либо узнали, что Бог готов принять их, либо вспомнили это после долгого забытья. У нас большинству народа, увы, нечего воспоминать —поэтому возвещение, обращенное к народу, к нецерковным людям, должно начинаться с провозглашения Евангелия — Христос умер за наши грехи и воскрес, чтобы даровать нам прощение и вечную жизнь.
Призывать к покаянию людей, которые ничего не знают о Христе, было бы бессмысленно — мы призывали бы их обратиться, но они не знают, к кому. Мы призывали бы их оставить сложившиеся представления о мире, о своем месте в нем и о личной идентичности, но ради чего, они не знают. Скорее, мы вызовем раздражение, чем что-то еще.
Мы живем в обществе политизированном, где большинство разговоров, которые по-настоящему волнуют людей — это разговоры о политике. И одно из нехороших явлений, которые при этом возникают, это подчинение этики, и даже религии, политике.
В тоталитарном обществе человек политически несогласный непременно является негодяем — как в СССР не могло быть «честных антикоммунистов». Для тоталитарных движений оппонент — это обязательно негодяй, добро всегда на «нашей», а зло — на «их» стороне. А люди, увы, каких угодно политических пристрастий, склонны именно к этому.
Когда слово «покаяние» попадает в такую среду, оно начинает означать, что наши противники должны приползти к нам во вретище и пепле, и признать, что мы были правы все это время. Жестоковыйные противники, естественно, полагают, что покаяться должны именно мы, и, таким образом, призыв к покаянию превращается в провозглашение своей безапелляционной и безоговорочной правоты и претензий к другим людям, что уже совсем далеко от подлинного смысла этого понятия.
Похоже, что гораздо лучше оставить термин “покаяние” в его церковном контексте — как обращение человека к Богу и раскаяние в нарушении Его заповедей.
История наших предков, в том числе недавних, требует анализа, рассмотрения. Нужна просветительская работа относительно того, что произошло и почему, тут очень важны и уместны усилия по прославлению подвига новомучеников.
И, конечно, более всего необходимо провозглашение Евангелия о вечном спасении и христианского взгляда на историю, в которой разворачивается промысел Божий.